мнате Ксавьера, которые она разрешила ему оставить как есть. И все же Тома здесь не было.
Она предлагала Ксавьеру освежить комнату – например, избавиться от ночника. Зачем тринадцатилетнему парню ночник? Но он хотел этот ночник. И карусель. И плетеный ковер. И цвет стен считал замечательным – зачем перекрашивать? Он оклеил их постерами и концертными программами, с неохотой согласился купить новые одеяла и простыни, но в целом комната выглядела точно так же, как в тот день, когда Вэлери, Ксавьер и Том вернулись домой, отпраздновав День Благодарения, а потом мужа увезла «скорая», и назад он уже не вернулся.
Вэлери печально рассмеялась, выругала себя за все эти мысли. Как она могла подумать, что Тома здесь нет, когда он всегда рядом? Стоит только открыть маленькую дверцу в голове – и вот его, виноватого и слегка испуганного, уносят парамедики.
Как больно, что прошлое нельзя вернуть и невозможно оставить позади. Надо двигаться вперед, сказала себе Вэлери и силой вызвала в памяти лицо Криса.
Ирисы были разделены и готовы к высадке у будущего пруда, и тут Вэлери задумалась: может, заняться прудом попозже, когда выкорчуют старый дуб и она более ясно представит себе, что делать с садом и своей жизнью? Может, весной? Вряд ли до этого что-нибудь случится.
Зазвонил телефон. Крис. Сунув в уши наушники, она ответила.
– Эй, ты чего так рано встал?
– Решил изменить свои привычки, чтобы они совпадали с твоими.
– Тебе не кажется, что ты торопишь события? Ты пока даже не переехал.
– Мама говорит, что я слишком нетерпелив. Никогда не мог уснуть, пока не наступит Рождество.
– Приму к сведению.
Минуту или две они поговорили об иске.
– На этой неделе мы оповестили и застройщика, и Брэда Уитмана. Реакция была такой, как мы и представляли: адвокаты обоих позвонили моему и заявили, что иск очень специфический, и что я должна как следует подумать и отозвать его, если я разумная женщина. Уроды. Теперь мы ждем их официального ответа. У них есть тридцать дней.
– Напрямую они не действовали? – спросил Крис.
– Ты имеешь в виду, не бегает ли Брэд, весь взмыленный, вокруг моего дома? Нет. Я не слышала ничего ни от Брэда, ни от его жены. Но давай не будем об этом, – сказала она. – Давай лучше о нас. Я рада, что ты умеешь достойно проигрывать.
– Проигрывать? О чем ты? Я выиграл!
– Льстец несчастный!
– Что на тебе сейчас надето?
Вэлери рассмеялась.
– Как ты думаешь? Я в саду, сажаю цветы.
– У меня тоже есть цветы, детка, – заявил Крис с преувеличенной страстностью.
– Не хочешь посмотреть на мои?
– Это приглашение?
Вэлери засомневалась. Стоило ли сейчас приглашать его к себе? Она еще не сообщила Ксавьеру о предстоящем переезде Криса и планах, которые за ним последуют. Но зачем тянуть?
– Да, – решительно сказала она.
– Хорошо! Только почищу зубы – и примчусь.
– Постараюсь принять душ, пока ты едешь. Ты же не хочешь видеть потную…
– Вэл, – перебил Крис.
– Что?
– Я хочу видеть тебя любой. Всегда. Каждый день. Привыкай.
– Хорошо, – сказала она хрипло. – Будь осторожен за рулем. Обед ждет.
Положив трубку, она вынула из ушей наушники, убрала под футболку. Солнце пересекло горизонт и пробивалось сквозь густую листву, вместе с ветром создавая калейдоскоп тени и света.
Отсюда она видела правую половину старого дуба, его редеющую крону. Неопытный глаз не увидел бы, что дуб умирает. Вэлери понимала – он может прожить лето и даже два, но листья будут редеть все сильнее, а ветви и ствол становиться все уязвимее для омелы, уже паразитирующей на нем, для галлов, гнили и червей. Она сомневалась, что выдержит, когда его будут рубить, но еще больнее было наблюдать за его медленным угасанием. Ей вспомнились редкие визиты домой, в Мичиган, где так же медленно угасал отец.
Несправедливо было бы сказать, что она любила старый дуб больше, чем отца – ведь это очень разные вещи, и чувства к отцу были сложными, перемешанными со злостью и болью. Почему он ничего не сказал дяде Рэю? Он и не думал скрывать свое поведение. Рэй с ее отцом сидели за кухонным столом, болтали, пили пиво и кричали ей: «Эй, Вэл, поди сюда, малышка, посиди на коленях у старины Рэя!» – и хохотали, когда Вэлери проходила мимо и Рэй тянулся к ней, стараясь ухватить за какую-нибудь часть тела; иногда ему удавалось.
Вы могли бы спросить, почему она ни с кем не говорила об этом – если не с отцом, так, может, с матерью, с учителем, с другом? Здесь все тоже было сложно.
Пора забыть об этом, сказала она себе. Пара кардиналов с криками носилась над канавой у двери, объявляя эту территорию своей. Возле угла дома в этой же канаве копался вьюрок, вытаскивая куски мусора. Надо сказать Ксавьеру, чтобы почистил, решила Вэлери.
Отряхнув с ладоней землю, она подошла к двери.
– Зай, ты занят?
Ответа не было.
Разувшись, она прошла по коридору в поисках сына. В ванной оказалось пусто. И в спальнях. И в гостиной, и на кухне. Ксавьера нигде не было видно.
– Куда запропастился этот мальчишка? – спросила она, и тут же, случайно взглянув на окно, получила ответ. В самом конце сада, между новым забором и старым кустом рододендрона, стояли юноша и девушка, очевидно, опьяненные любовью, крепко обвив руками друг друга.
– Ну, Зай, – Вэлери вздохнула. – Действительно? Какого черта? Именно теперь?
Что бы сделали вы на месте Вэлери? Этот вопрос мы часто задавали друг другу и самим себе. Метнулись бы вы в сад и разорвали объятия пары? Эта мысль пришла ей в голову. Пусть Ксавьеру уже восемнадцать, но он по-прежнему ее сын и она несет за него ответственность. Она видела очень много причин, по которым им с Джунипер не стоило развивать отношения, и очень мало – по которым стоило. Но прежде чем принимать решение, она всегда анализировала все данные и старалась прийти к самым правильным, самым обдуманным выводам.
Любовь – не такая уж трудная наука. Большинство родителей знают, как тяжело переубедить ребенка, если он уже отдал кому-то свое сердце. Нельзя вести его в приют для животных, если вы не намерены забрать домой питомца. Нельзя покупать ему набор для изготовления витражей, а потом заявлять, что в доме нет окна, в котором можно выставить готовый проект – каким бы уродливым он ни оказался. Нельзя, застав фактически взрослого сына в объятиях девушки, которая его обожает, врываться к ним, смущать и стыдить их – а если вы считаете, что можно, значит, ваше сердце куда тверже, чем у Вэлери, во всяком случае, когда речь идет о Ксавьере.
С ним никогда не бывало легко в том плане, в котором она всегда хотела. Да, конечно, в свои четыре месяца он спокойно спал всю ночь, и он полюбил овощи так же сильно, как и она, и всегда предпочитал книги видеоиграм, и отлично учился, и занимался музыкой, и вместо того, чтобы жаловаться, работал на низкооплачиваемых работах, копя на колледж. Но, как вы уже поняли, он мертвой хваткой вцеплялся в то, на чем зациклился.
Вэлери смотрела на них и думала, что через несколько часов приедет Крис. Что они расскажут Ксавьеру об их плане и о том, что она может второй раз выйти замуж. Что потом, поздно вечером, они с Крисом уйдут в ее спальню и закроют за собой дверь. Если она захочет вновь попытаться отговорить Ксавьера встречаться с Джунипер лишь потому, что их роман может (хотя кто знает?) привести к различным неприятностям, ей придется сказать сыну, что ее право на счастье обоснованнее, чем его, что она ему не доверяет.
Он стал взрослым. Как бы ни было трудно не «включать мамочку», она должна позволить ему делать собственный выбор, совершать ошибки, запутываться, влюбляться, терять деньги, оставаться голодным, опаздывать на автобус, переживать предательство друга, и разбитое сердце, и все, что ему готовит жизнь. Вэлери смотрела на них, на сияющее лицо Джунипер, не сводившей глаз с Ксавьера. Вэлери хотелось, чтобы девушка (или юноша, если так суждено) смотрела на ее сына именно так. Никто из нас не может быть уверен в своем будущем. Может, Джунипер – мимолетное увлечение. А может, человек, который изменит всю его жизнь. Оба варианта возможны, но существует и третий. Кто она такая, чтобы вмешиваться в вопросы, которые должно решить его сердце? Вэлери знала: ее сердце в руках сына, но быть родителем – значит, понимать, что его сердце может принадлежать кому-то другому.
Глава 32
Новая реклама «Систем климат-контроля Уитмана» снималась в доме Брэда. Многие из нас в тот день были на работе, но нашлись и те, кто стоял напротив дома и наблюдал, как операторы тащат кучу оборудования, хотя, как учила нас реклама, все то же самое можно снять и на смартфон. Как выяснилось, не совсем.
У тротуара во дворе Уитманов установили квадратный переносной навес, занявший большую часть тротуара – под ним съемочная группа могла спрятаться от солнца в перерывах между съемками. День был ясный и жаркий, небо – того оттенка, какой жители Северной Каролины называют каролинским голубым, хотя на самом деле он такой же голубой, как и везде; к тому же сочетание слов «каролинский» и «голубой» изначально не имело отношения к небу[20].
В состав съемочной группы входили оператор, рабочий-постановщик, директор, он же продюсер, стилист и визажист, а также еще три человека, суть работы которых мы не поняли. У них были микрофоны, и осветительные приборы, и кабели, и разные странные коробки, в которых лежало черт знает что.
Мы не знали, что за продукт должен рекламировать Брэд Уитман; ни этого продукта, ни Брэда нигде поблизости не было видно. Чтобы развлечься, мы решили делать ставки. Особенной популярностью пользовались вода, настоянная на чем-нибудь модном, и ледяной чай. Многие считали, что Брэд собирается рекламировать уличный ларек с едой, открывшийся в нескольких кварталах отсюда, на углу между Оак Ноллом и Хилл-Сайдом; на прошлой неделе еду из этого ларька дважды привозили в дом Уитманов. Может, ее заказывала Лотти, может, нет.