ормальной жизнью; и Дашон, и Джозеф убеждали его «выбраться из норы». От Харрингтона не было никаких известий о том, согласился ли окружной прокурор пойти на сделку. Не то чтобы Ксавьер хотел заключить эту сделку; ему просто нужно было понять, что и как. Тишина беспокоила его. Неужели он пал так низко в глазах окружного прокурора, что тот и думать не стал бы ни о каком компромиссе? Вэлери говорила, что колеса закона медленно вращаются в тишине. В конце концов, судьба Ксавьера никого не интересовала, кроме него.
В конце концов окружной прокурор и Харрингтон займутся этим вопросом.
В конце концов.
В конце концов он станет жалким ничтожеством, все друзья которого разъехались по колледжам, пока он сидит тут и ожидает судебного процесса – этот процесс необходим, иначе Ксавьеру не стоило и надеяться очистить свое имя.
В конце концов – это значит спустя несколько месяцев, или год, или два. Он читал о процессах, длившихся целую вечность. Процессах, куда были втянуты темнокожие молодые люди, не пожелавшие признать свою вину. Он не собирался входить в их число.
Может быть, думал он, Харрингтон придумает что-нибудь такое, что удовлетворит и его, и окружного прокурора. Скажем, обвинение в правонарушении за драку с Уитманом, приговор к общественным работам и требование держаться подальше от Джунипер (с этим он мог справиться без проблем, потому что, не получая новостей ни от нее, ни от Пеппер, понял, что все кончено). Если можно найти разумный вариант, Харрингтон его найдет. Он неглуп.
А если нет – ну, значит, будет судебный процесс. Он предстанет перед судьей, скажет речь в свое оправдание. Он не просто какой-то черномазый головорез и бандит. Он наполовину белый (не то чтобы это имело значение). Состоит в Национальном Обществе Чести. Играет в группе и оркестре. Поступил в престижный колледж. Не привлекался. У него внешность порядочного человека! Они должны все это учесть. Верно?
Вряд ли. Но возможно.
Но очень маловероятно. Он читал статистику. Темнокожие мужчины (а если ты, мальчик-мулат, не совсем белый, значит, ты целиком и полностью черный) куда чаще получают несправедливые обвинения и бо́льшие сроки, чем белые. Разделите эту статистику на Север и Юг, и цифры станут еще мрачнее. Люди могут целый день обсуждать причины и выводы; числа, однако, не лгут. Харрингтон тоже не лгал: если Ксавьер предстанет перед судом, ему крышка.
Все эти мысли вертелись в его голове, пока он шел по подъездной дорожке к тротуару, у края которого стояла его машина. Он не обратил внимания на звук вращавшегося большого мотора, стук колес о тротуар. Только когда пикап, издававший эти звуки, уже подъезжал сзади, Ксавьер заметил его и повернул голову, чтобы посмотреть – не из беспокойства, а просто чтобы убедиться, что он сможет открыть дверцу своей машины, пока грузовик проезжает.
В кузове пикапа сидел белый человек, перегнувшись через борт с каким-то длинным предметом в руках – шестом? У Ксавьера не было времени рассмотреть, времени отреагировать. Мужчина крикнул: «На тебе, маньяк черномазый!» – и, подъехав ближе к Ксавьеру, с силой ударил его – слава богу, не по голове, как потом сказала Вэлери, а по руке, которой парень закрылся, защищаясь. Он резко рухнул на свою машину, и пикап тут же умчался. Сквозь пелену боли Ксавьеру показалось, будто он слышит крик и смех.
Он рассказал об этом полиции, прежде чем позволить Вэлери вызвать «скорую». Копы выслушали его заявление безо всякого сочувствия, сказав, что они будут искать серый грузовик, но таких много, и ему стоило бы запомнить номер, а еще лучше – вообще не выходить из дома, чтобы не нарываться на новые неприятности. Вэлери ответила, что это бред, обычно тут такого не происходит, черт возьми, это хороший район. Ксавьер почти ничего не слышал; его левая рука, которую он держал в миске с ледяной водой, распухла так сильно, что потеряла форму. Теперь это была надувная рука, картонная рука, рука с неживыми, бессильными пальцами. Ксавьер испытывал такой шок, что не мог плакать.
В человеческой руке восемнадцать костей. Семь костей руки Ксавьера были раздроблены, сухожилия вывихнуты и в трех местах порваны. Врач «скорой помощи», темнокожий мужчина, сумевший, в отличие от Ксавьера, не сломать себе жизнь, сказал: «Тебе повезло, друг мой, могло быть намного хуже». Белый хирург-ортопед, которому не мешало бы вести себя помягче с пациентами, пробормотал: «Профессиональный гитарист? Хм-м. Не знаю, кем ты считаешь хирургов, но чудес мы не совершаем».
Глава 45
Но, может, удача наконец повернулась лицом к Ксавьеру?
Спустя пару дней Уилсон Эверли сказал Вэлери по телефону:
– Вам лучше сесть, чтобы не упасть.
Она стояла в кухне, смотрела в окно на дерево.
– Что такое?
– Я только что говорил с адвокатом Уитмана. Они хотят предложить вам снять обвинения с вашего сына, если вы отзовете иск.
– Подождите, что? – Вэлери едва не подпрыгнула. – Я отзову иск, и Зай свободен?
– Они так сказали. Очевидно, это попытка вас шантажировать…
– Соглашайтесь.
– Я понимаю ваше рвение. Но Уитман не может сам снять обвинения. Такой властью обладает только окружной прокурор.
– Тогда что вы хотите мне сказать? Думаете, это уловка? Я отзываю иск, но Заю все равно грозит тюрьма?
– Нет… нет, я скорее предположу, что Брэд Уитман уже обсудил этот вопрос с прокурором, поэтому так уверен, что может обратить ситуацию себе на пользу. Может, в этом и состоял его план. Если так, мы можем дальше пытаться…
– Судиться с ним, пока мучают Зая? – она сжимала телефон так крепко, что казалось, он вот-вот расколется надвое. – Нет. Мне плевать, если это шантаж.
Соглашайтесь.
– Мисс Алстон-Холт, сказать такое – значит оскорбить меня как уважающего себя адвоката…
– Я сказала – мне плевать! Со всем этим мы разберемся после того, как освободят Ксавьера.
– Хорошо, – сказал Эверли, – я понимаю, и не хочу препятствовать тому исходу дела, какой вы считаете лучшим для себя. Условно можно согласиться и продолжить судиться уже после того, как я каким-то образом получу подтверждение по уголовному делу. Но мне все это не нравится. Это похоже на какую-то закулисную шпионскую сделку.
Вэлери согнулась пополам, с трудом сдерживая слезы.
– Да какая разница? Просто сделайте это. Пусть этот кошмар наконец закончится.
– Хорошо, мэм. И передайте вашему сыну мои слова поддержки. Я и представить не могу, через что ему приходится проходить.
– Спасибо вам, – хрипло пробормотала Вэлери, почти не в силах говорить.
Положив трубку и собравшись с силами, она вошла в комнату Ксавьера. Он лежал на кровати, рядом выстроились в ряд гитары. Левую руку Ксавьера сдавливала иммобилизующая шина в ожидании операции, которая, как сказали врачи, могла восстановить чувствительность руки не более чем на сорок процентов. Вэлери изо всех сил старалась успокоить Ксавьера, убедить его, что врачи не всегда правы, что потом, со временем и благодаря терапии, рука восстановится полностью. Она сама в это не верила, но ей нужно было, чтобы поверил он – хотя бы на время.
Его наушники лежали рядом на кровати, телефон – на полу. Он уронил его случайно или бросил намеренно? Вэлери не стала спрашивать. Она ни о чем его не спрашивала с того происшествия, надеясь, что время, обезболивающие и ее доброта помогут ему пережить самое страшное. При мысли, что сейчас она сообщит ему новости, у нее едва не закружилась голова.
– Мне сейчас был странный звонок, – сказала она и как можно мягче рассказала ему все то, что узнала от Эверли. – Действительно многообещающее предложение. А заодно доказательство того, до чего мерзкий тип Брэд Уитман. Заварил всю эту кашу, доставил нам столько неприятностей, а теперь хочет стать нашим спасителем.
– Плевать, – пробормотал Ксавьер. – Все уже сломано.
Он имел в виду свою учебу, работу, репутацию, руку, карьеру. И, конечно, отношения с Джунипер. С Джунипер, которая даже не попыталась увидеть его, связаться с ним, что-то прояснить.
– Ты неправ, – сказала Вэлери. – Ты не в тюрьме. И уже туда не попадешь.
– И в колледж тоже. Никогда не получу профессию. Может, даже не найду новую работу.
– Солнышко, обвинения снимут!
– И досье тоже очистят?
– Мы можем повлиять и на это.
– И на сводки новостей, да? И на то, что все соседи смотрят на меня с ужасом или как на кусок дерьма? И на то, что меня пытаются убить?
Она с трудом сдерживала слезы, слыша эти слова. Но ей необходимо было держать себя в руках, верить в лучшее, оставаться для сына примером.
– Пройдет немного времени, и все наладится.
Он повернулся лицом к стене.
– Сколько времени? – пробормотал он бесцветным голосом. – И что мне делать все это время?
– Ну хватит, Зай. Теперь все станет лучше.
– Это поможет дереву? Нет. Поможет мне вновь играть на гитаре? Нет. Поможет вернуть Джунипер? – он наконец произнес эти слова вслух. – Нет, не поможет.
– Почему ты вообще хочешь ее… – начала было Вэлери, но вовремя остановилась. – Прости меня. Все это глупо и неправильно, и я знаю, как тебе больно. Ты принял пилюлю?
Он покачал головой.
– Принесу тебе пилюлю и яблочный сок. Для начала.
Он повернулся к ней лицом.
– Да, спасибо. Ты права – мне нужно собраться. Это ведь хорошая новость.
– Все, что хорошо для тебя, хорошо и для меня. Дерево я могу посадить и новое, верно? А ты – мой единственный сын.
– Да, – сказал Ксавьер, садясь. Она уже шла к двери. – Ты не могла бы дать мне телефон? Я позвоню Харрингтону, расскажу ему новости.
Не в силах сдержать облегченной улыбки, Вэлери подняла телефон с пола и подала ему.
– Думаю, мистер Эверли сам с ним свяжется, но уверена, он будет рад услышать их от тебя лично.
Брэд ехал на «Мазерати» домой после работы. Лил сильный дождь. Наконец-то ему удалось дозвониться до своего приятеля.
– Тони, привет. Ты знаешь, как высоко я ценю то, что ты вменил этому насильнику такой серьезный срок. Я сам не мог действовать решительно, я был в таком шоке…