– Рад помочь другу, когда могу, – ответил Тони.
– Спасибо. Теперь мне нужно от тебя вот что. Я сейчас решаю вопрос с деревом его мамаши, намерен наконец прекратить эту возню. А ты, пожалуйста, сними обвинения с мальчишки. Мне кажется, он уже усвоил урок.
– Снять обвинения, говоришь?
– Ну да. Что уж так над ним издеваться. Это ведь не изнасилование в строгом смысле слова. Конечно, сначала я был в бешенстве. Но Джунипер понемногу приходит в себя. Они с мамой уехали погостить к моим родителям. Все хорошо. Мальчишку мы припугнули, были и более серьезные последствия – ну и хватит с него.
Дождь стекал по капоту машины, по боковым стеклам. Дворники скользили взад-вперед по полированному стеклу. Брэд, владелец «Мазерати», был хозяином фирмы, хозяином своей вселенной. Не хозяином – королем.
– Мальчишка нанес тебе оскорбление, – сказал Тони. – Он угрожал Джунипер жутким ножом, напоил ее, затащил в темную хижину. Пусть или сознается, или соглашается предстать перед судом.
Брэд, по-прежнему уверенный в своем плане, сказал:
– Ну-ка сними на минуту свою судейскую шляпу и подумай вот над чем. Если ты сейчас его отпустишь, ты сэкономишь наши с Кевином деньги – полмиллиона долларов, не считая судебных издержек.
Повисла тишина. Брэд посмотрел на экран телефона, решив, что звонок прервался, но нет. Наконец Тони сказал:
– И как я, интересно, снова стану окружным прокурором?
Брэд переключил поворотник и спросил:
– В смысле – как? Ты был отличным прокурором и мог уболтать кого угодно. Избиратели от тебя без ума.
– Это да. Но ты подумай: я обвиняю темнокожего мужчину в похищении и изнасиловании несовершеннолетней белой девушки, верующей девственницы. Все видят в этом мужчине угрозу для других белых девушек. И тут я его отпускаю и открываю себе портал в ад.
– Нет же, послушай! Скажешь, что свидетель ошибся, что это был не тот мальчишка, он тут вообще ни при чем и ты не станешь удерживать невинного человека. Все темнокожие тебя полюбят. Я сам признаю, что ошибся.
– Но ты же не ошибся? Ты не хочешь сказать мне, что решил все отменить? Потому что если ты это скажешь…
– Господи, да нет же, я не собираюсь это говорить – но если я не хочу больше никаких наказаний для него, ты…
– Ты мне нравишься, Брэд, – сказал Тони. – Ты честно играешь в гольф. Ты внес большой вклад в мою поддержку. Мне с тобой весело. Ты вообще прекрасный парень. Но это не значит, что ты можешь использовать мой кабинет, чтобы играть в шахматы с этой женщиной или с кем там еще. Я понятно говорю? Я не твоя пешка.
– О боже, да ну нет, конечно же. Я просто подумал, что, раз мы друзья…
– Полицейские принесли мне твою жалобу. Я ее рассмотрел – быстро, как ты и просил – и на основании полученной информации выдвинул обвинения. Я искренне верю, что эти обвинения справедливы, и я получу большую поддержку от правильных людей, если не стану их снимать. Тебе придется разобраться со своим иском как-нибудь по-другому.
– Да, хорошо, ладно, – сказал Брэд. – Я все понял. Спасибо.
Положив трубку, он свернул за угол, вновь вырулил на шоссе, чтобы еще немного прокатиться, прийти в себя и подумать, есть ли еще какой-нибудь способ содрать шкуру с этой проклятой кошки. Черт бы побрал Тони! Ничего, решил Брэд, посмотрим, как он теперь справится без моей поддержки. Никто еще не выставлял дураком старину Брэда Уитмана.
Глава 46
Плохие новости Ксавьеру сообщил Карл Харрингтон.
Ксавьер сидел за кухонным столом, просматривал список колледжей, куда можно было бы подать документы, и переписывался с Вэлери о планах на выходные. Их с Крисом пригласили на свадьбу его дочери в Чикаго, и она выбирала наряд, но сомневалась.
Все это глупо. Надо просто отказаться, и все.
Вот как раз отказаться – глупо, – медленно напечатал он указательным пальцем. – Все со мной нормально.
Бесят эти платья.
Бери любое, и все.
Уверен, что справишься с шиной?
Ну, не буду мыться, пока ты не приедешь.
Он, конечно, шутил. Он мог справиться с шиной. Он мог справиться с чем угодно, потому что весь этот кошмар закончился. Нет, его будущее далеко не выглядело радужным; все лучшие перспективы он уже потерял. Но он увидел крошечный просвет там, где раньше зияла тьма.
И тут зазвонил телефон.
Мы хотим на этом закончить наш рассказ. Мы хотим закричать: «Не бери трубку, Ксавьер! – как многие кричат, когда смотрят фильмы ужасов. – Не пытайся выяснить, что за шум в подвале – ничего хорошего не выйдет. Беги!»
Но они всегда идут на шум. Всегда отвечают на звонки. Словно все заранее предрешено. Люди не могут пойти против своей природы. Если бы могли, то не попадали бы в неприятности, верно?
(Нет, неверно.)
– Да, Карл, – сказал Ксавьер, – что случилось?
– У меня нет времени встретиться с тобой лично, уж прости, что я по телефону, но не могу молчать: я навел справки, и Уитман не стал снимать обвинений. Я не знаю, врал ли он с самого начала, или что-то недоговорил, или окружной прокурор передумал. Я не смог добиться четкого ответа. Но это неважно. Мы вернулись туда, откуда пришли.
Сердце Ксавьера замерло, окаменело, рухнуло вниз.
– Как он вообще мог предлагать такое, пока не…
– Не думай об этом. Делай то, что должен делать, – признавай свою вину или соглашайся на суд, потому что, если мы идем в суд, я уже сейчас начинаю готовиться.
Нет.
Ксавьер падал в колодец. Черный. Жуткий. Глубокий. Холодный. Стены смыкались вокруг него, сжимали, сдавливали, не давая дышать.
– Ты меня слышишь?
Признаться? Нет. Нет. Если вы признаете себя виновным, будучи невиновным, вы теряете все, что для вас важно. Гордость. Честь. Вы добровольно отдаете свою свободу. Просто отказываетесь от нее, словно она ничего для вас не значит, словно вы согласны, чтобы вас заковали в цепи, как опасное животное. Согласны жить за стальной решеткой бок о бок с людьми, которых вы не знаете и не хотите знать. Согласны до конца жизни таскать за собой судимость, если вас вообще выпустят на свободу. Признавая вину, которой нет, вы словно говорите: нате, возьмите мое самоуважение, мне оно все равно не нужно. Признавая вину, вы позволяете злу выиграть битву.
Нет.
Суд? Темнокожим никогда не удается выиграть суд. Это будет бессмысленная, жалкая борьба, превращенная в фарс. Недели без сна, выматывающая тошнота, надежда и страх, сжимающие его желудок (и желудок его матери), пока окружной прокурор в своих пресс-конференциях говорит о «таких мальчиках, как Ксавьер», о том, что «изнасилования на свиданиях приняли характер национальной угрозы». Тысячи и тысячи долларов, потраченных на то, чтобы он сидел в зале суда, где его будут исследовать под микроскопом, будут говорить ложь и плевать на правду, будут заживо разрывать его на части на потеху богатым белым людям, которые несколько десятилетий назад с удовольствием смотрели бы, как он качается в петле.
Нет.
– Ксавьер? – вновь позвал Карл Харрингтон.
– Да. Да, я все слышал.
– Во вторник я подаю отчет. Ты должен принять решение до утра понедельника.
Губы Ксавьера двигались с трудом.
– Я понял.
– Мне пора бежать. Можешь позвонить Эверли? Мне очень жаль, что так вышло, друг.
– Разберемся, – Ксавьер сбросил звонок.
Мы заявляем о праве каждого из нас быть человеком, быть личностью, иметь все права, данные человеку, быть уважаемыми, как любое человеческое существо в этом обществе, на этой земле, в этот день, и мы намерены получить это право любыми необходимыми средствами, – сказал Малкольм Икс[22].
Ксавьер закрыл книгу, поставил обратно на полку. Подошел к компьютеру, открыл закладку на странице ютуба.
Мы все, независимо от цвета нашей кожи, связаны моральным долгом требовать равного и справедливого обращения со всеми женщинами и мужчинами в соответствии с законом. Когда же структуры закона подводят нас, наш моральный долг обязывает нас использовать все имеющиеся в нашем распоряжении инструменты, чтобы пресечь несправедливость, – сказал Том Алстон-Холт.
Когда Вэлери вернулась домой, Ксавьер вновь сидел за кухонным столом. Он не позвонил Эверли и сделал вид, что Харрингтон не звонил. Он все обдумал. Помощь Харрингтона ему больше не требовалась.
– Ну что, нашла платье? – спросил он. Вэлери поставила сумку на стол.
– Да, но мне правда кажется, лучше будет…
– Ты несколько месяцев собиралась поехать туда, – сказал Ксавьер. – Вот и давай. Нечего со мной нянчиться.
– Что ты будешь делать все выходные?
– Читать. Смотреть всякую чепуху. Все то же самое, как если бы ты была дома. Поезжай туда, ладно? Ты стареешь каждую секунду, в которую трясешься надо мной.
– Зай…
– Да это просто обидно, если хочешь знать. Мне не четыре года.
– Ты прав. Прости. Я уже восемнадцать лет твоя мать, и мне трудно перестроиться. Но ты прав. Я поеду с Крисом. Повеселюсь немного. И к понедельнику вернусь домой. Не скучай.
Ксавьер кивнул, словно обрадовался такому положению дел. Он не радовался, но надеялся, что сможет держаться за свои убеждения с силой, которую ему внушило столько мужчин и женщин, включая его родителей. Он видел лишь одно правильное решение.
Глава 47
Чудовищные две недели, проведенные под микроскопом семьи, превратили Джунипер в бледную тень самой себя. Она с трудом ела, почти не спала. Что теперь с Ксавьером? Как он выдержал допрос? Нашел ли он ее записку? Пытался ли связаться с ней – или решил никогда больше этого не делать? Она представляла, как он внушает себе: забудь ее, от нее одни проблемы. Она представляла, как он ее забывает.
Взрослые – включая Джулию и Лотти, которые пожили с ними две недели, но потом вернулись домой, потому что Лотти нужно было посещать врача, – стали с ней еще строже: ограничили доступ к телефону, контролировали все ее занятия. Чего они так боялись? Думали, что они с Заем планируют удрать, скажем, в Монтану или еще куда-нибудь, где можно навсегда скрыться от посторонних глаз?