Незнакомые люди видят друг друга, болтают, обнимаются, быстро обмениваются хорошим настроением и легко уходят. Я тоже захотела для себя такое умение, нескончаемый источник тепла. Это причина, по которой я переехала.
Четыре года книжка, составлявшая временный смысл моей жизни, отказывалась появляться на свет. Она бубнила в голове, мешала сосредоточиться, забивала другие тексты, но и на бумагу не шла. Очень легко сойти с ума, когда в мыслях одни и те же фразы крутятся и бьются, как залетевшие в комнату ласточки. Но стоило сесть за ноутбук, как голос замолкал, а мир начинал требовать своё. Зачем эта книга? Зачем погружаться в придуманную историю, вылепляя вокруг себя искусственное пространство, населять его персонажами, тратить на оживление свою жизнь? Моя самая прекрасная на свете работа начинала пугать — казалось, не хватит глины и крови, чтобы создать достоверную реальность, я увязну в недоделанном и задохнусь. Мир сопротивлялся, уплотняясь и не давая места для книги, и она отказалась появляться. Она требовала особого настроения, состояния здоровья, места и времени, райдер капризной актрисы становился всё длинней, а время на сцене укорачивалось.
Но в Тель-Авиве что-то менялось. Достаточно было только прилететь, сбросить тёплую одежду, тревогу, время и укутаться в серый бархатный плащик, более похожий на домашний халат, в сумерки, в любовь. Звезда моя делалась покладистой, как гризетка, я могла писать, присев на скамейке в парке, на камне возле моря или на площади Бялик. Дома, в кафе. Но текст начал скакать и рваться, чувствуя, что времени совсем мало. Я пыталась писать быстро, упрощая, лишь бы успеть. Пришлось прерваться, но я поняла и поверила, что здесь смогу работать. Это была причина, по которой я переехала.
Туристический раж первых визитов в Израиль прошёл довольно быстро. Я перестала бегать по достопримечательностям и просто жила. Снимала квартиру на месяц где-нибудь в центре, прилетала, переодевалась в мягкие платья, сандалики и начинала вести жизнь ленивой домохозяйки: ходила на рынок, покупала цветы, гуляла, много спала. Ужин заказывала в кафе и несла домой, чтобы поесть на балконе, ни с кем не разговаривая. Время текло так медленно, как в последние десять минут до мультиков, но дни пролетали быстрей, чем серия «Ну, погоди!». Однажды шла с рынка Кармель, и с дерева спланировал цветок франжипани — белая душистая звёздочка с золотой серединкой. Проследила за ним взглядом и поняла, что на моей яркой тропической юбке напечатаны эти цветы. Я оказалась внутри грёзы, которую бесконечно рисуют на картинах и описывают в книгах, а на самом деле её не бывает. Но вот я, вот цветок, вот пластиковый стакан с апельсиновым соком, который выжал рыжий мальчик, вот Ближний Восток с узкими улицами и каменными заборами. Ради того, чтобы оказаться в этом пряном сне, я работала несколько месяцев, не чувствуя жизни, а потом прилетала и ложилась на остывающий белый песок, в свежую постель, в объятия города. И это тоже была не совсем реальность.
Поэтому однажды весной решила, что должна либо поселиться здесь насовсем, либо перестать приезжать. Во-первых, быть туристом дорого. Во-вторых, дороже, чем думала, потому что платишь радостью — остальные месяцы, что проходят между двумя поцелуями, теряют вкус. По-настоящему я жила только здесь, и я хотела оставаться живой постоянно. Это причина, по которой я переехала.
Дальше я два года много работала, изредка уезжая в недорогую Европу, чтобы отдохнуть. Не хочу сказать, что очень скучала — если знаешь, что однажды вернёшься насовсем, разлука кажется временным условием игры. Я помнила, что моё «здесь» скоро закончится, в этом было много свободы и лёгкости. Иногда даже сомневалась, хочу ли. О том, что я чувствую на самом деле, узнала случайно, за два месяца до отлёта. В это время положено заказывать в Сохнуте бесплатные билеты, муж позвонил, а ему ответили, что на нужные даты ничего нет, ближайшие будут после того, как у нас истечёт въездная виза. Я впервые в жизни узнала, что такое грогги. Ты два года работал, планировал, рассчитал каждый свой шаг и вдруг на пороге получил отказ. В тот момент не подумала, что мы ещё успеем купить билеты сами — я переживала крушение. Накануне решила украсить себя — сделала довольно жестокий пилинг, который поначалу ничего, а через сутки кожа потихоньку начинает облезать. И вот собираюсь по делам, одеваюсь, рисую загадочный взгляд, и тут звонит муж. Описывает ситуацию, обещает сделать всё возможное, а я откладываю телефон, смотрю в зеркало и вижу, как по щеке буквально на глазах ползёт кракелюр, кожа начинает шелушиться и отслаиваться. Это самая точная метафора катастрофы: жизнь рухнула, и у тебя осыпалось лицо. Кое-как вышла, заблудилась на Пушкинской, в офисном здании должна была что-то сказать охраннику и забыла, как разговаривать. Разлепила губы и поняла, что не только не помню слов, но и звуки не идут.
Разумеется, всё уладилось наилучшим образом, билеты нашлись, а у меня окончательно пропал вопрос, точно ли я хочу. Да. Точно.
Потом были сборы, которые способны похоронить кого угодно, когда бы не одно важное правило. Поначалу я думала, что нужно вытащить все вещи, рассортировать, выбрать. Но оказалось, принцип другой — взять необходимое. Понять, что нужно с собой, найти, сложить, а остальное… нет, всё равно пришлось разобрать и отрефлексировать горы, но главное уже было сделано. Моё всё уместилось в пятьдесят два килограмма, сколько весила сама. Оказалось, мне нужно всего десять кило одежды, а считала себя капризной. Остальное — попытка вывезти концентрированную среду обитания, чтобы мир потом не казался совсем чужим. Поэтому дюжину винтажных ёлочных игрушек я взяла, а кухонный комбайн, конечно же, нет. Не собиралась брать книги, самое важное отвезла к родителям, кое-что отдала. Но перед отлётом нашла пару томов с автографами авторов, которые бросить было никак нельзя. Так что в Израиль я прилетела с книжкой «Как люди думают» и с акунинской «Писатель и самоубийство». Так понятно, что даже можно об этом не шутить.
В качестве предмета первой необходимости перед отъездом купила айфон 6+ вместо своей старенькой четвёрки. И это не было выходкой блондинки, взявшей потребительский кредит ради сумочки Луи Вюиттон. Мне важно сохранить комфорт в главном, я очень завишу от Сети, через неё приходит работа, и все гаджеты должны быть надёжными. И когда привычный мир рухнул, должно остаться что-то от прежнего благополучия. Так англичанин ехал охотится на львов в джунгли и брал с собой складную резиновую ванну. Так в Москве, в последние промозглые месяцы я одевалась теплей обычного — потому что и так тяжело, тревожно, страшно, и кажется, если я ещё замёрзну, то просто закричу. В том ноябре в России случился кризис, и все скупали плазменные телевизоры, холодильники и крупу, я же сделала единственный стратегический запас — накачала игрушек из апп-стора по старой цене. Понятно же, что они скоро подорожают.
Я знала, что меня ждёт: большие физические усилия, моральное напряжение, жёсткий график, неизбежные накладки. Но случилось и непредсказуемое — меня стали подводить люди. Это началось незадолго до отъезда и продолжилось после.
Однажды я услышала забавную теорию, будто бы каждый человек порождает небольшую специфическую вибрацию, которая вливается в общую вибрацию группы — семьи, коллектива. И когда он по каким-то причинам меняет сигнал, выпадая из среды, это нарушает общий ритм и система начинает реагировать. Его либо пытаются энергично вернуть, либо, наоборот, выпихнуть, изолировать, чтобы не повредил целое. Такая реакция бывает и позитивной, и негативной. Например, человек тяжело и надолго заболевает, и все вокруг сосредоточиваются, чтобы ему помочь. А иногда кто-то из привычно несчастных делает рывок, чтобы изменить свою жизнь, и встречает сопротивление с разных сторон — сиди, не рыпайся, создавай привычную вибрацию.
Не знаю, сколько в этом правды, но мне понадобилось хоть какое-то объяснение тому, что люди начали меня предавать. О, не все, иначе это было бы признаком паранойи, да и слово «предавать» слишком сильное в наших масштабах, не государственная же измена, в конце концов. Но некоторые из тех, что были связаны со мной довольно прочно, но не близко, действовали по одной схеме. «Всё-таки уезжаешь? Уверена? Ну смотри». И дальше тебя как-будто вычёркивают из списка тех, с кем нужно считаться: перестают выполнять обещания, не отдают долги, врут или не разговаривают. Я потом даже расспрашивала, как возможно, что любые договорённости перестают действовать со сменой локации.
Понимаете, они обижаются. Я была их привычкой, не самой важной, но постоянной. Им всё равно, где я жила, насколько далеко от них, лишь бы на одном месте. Как если бы липа у дороги вдруг исчезла — и не враги срубили, а сама удалилась, шлёпая корнями. Не «куда пошла», а сам факт возмутителен. Посмела нарушить установленный порядок — до свидания, чёрт с тобой, но теперь не жалуйся.
Это оказалось до странности тяжело. Мой мир и так перетряхнуло, я едва держалась, будто перетаскивала огромный груз на собственной спине из одной страны в другую. Тут даже не помощь нужна — соблюсти бы равновесие, осторожно переступая шаг за шагом. Достаточно было не мешать, достаточно оставить всё как есть, пока я не справлюсь. Но нет, именно в критический момент понадобилось оттолкнуть, хлопнуть дверью, изменить правила игры. «А чего ты хотела? Сама же всех бросила».
Самое странное, что именно те, кого бросила, — родители — так не считают. Они сожалеют, но поддерживают. А вот те, кто всего лишь потерял часть инфраструктуры, как магазин возле метро, те не простят ничего.
И есть люди, которые внезапно оказываются в полемике с тобой. Уезжая, ты будто ставишь под сомнение их решение жить на прежнем месте. А я, говорят они, я остаюсь! Где родился, там и пригодился, не для нас эти ваши заграницы, кому мы там нужны. А вам, конечно, счастливо, ветер в паруса, скатертью дорога, катитесь, проваливайте и будьте вы прокляты. И так получается, что ты-то едешь воссоединяться с частью души, менять жизнь, любить, написать книгу и научиться обнимать, а выходит, что заодно оспорил чью-то картину мира и должен быть наказан. И к твоей ноше прибавляется груз чужого гнева, который, впрочем, не имеет особого значения.