– Знаешь, что я думаю? – повторила Макси.
– И что же?
– Думаю, у нас действительно много общего. Все дело в теле.
– Хм? – сощурилась я.
– Нами управляют наши тела, – проговорила она и хлебнула пива, которое ей тоже кто-то прислал.
Мне это заявление показалось очень глубокомысленным. Возможно, потому что я была здорово навеселе.
– Ты зациклилась на теле, которое, по твоей теории, мужчины не хотят…
– Уже немного больше, чем просто теория, – заметила я, но Макси не собиралась прерывать монолог.
– А я боюсь, что если начну есть все, что хочется, и перестану выглядеть так, как выгляжу, меня никто не захочет. Более того, – добавила она, пристально глядя на меня сквозь сигаретный дым, – мне перестанут платить. Так что я тоже застряла. Но на самом деле это все ловушка восприятия. Ты думаешь, что тебе надо похудеть, чтобы тебя полюбили, я считаю, что стоит мне набрать вес, меня никто не будет любить. Что нам действительно надо, – она стукнула кулаком по стойке для пущей убедительности, – это перестать думать о себе как о телах. И начать думать о себе как о людях.
Я уставилась на нее в полном восхищении.
– Оч-чень гл-л-лубоко.
Макси от души глотнула пива.
– Ага. Услышала у Опры.
Я хлопнула еще стопку.
– Опра мощная. Но, должна сказать, при всем при этом, я бы скорее предпочла оказаться в ловушке в твоем теле, чем в своем. По крайней мере, могла бы носить бикини.
– Как ты не понимаешь? Мы обе в тюрьме! В тюрьме плоти.
Я хихикнула, Макси посмотрела на меня оскорбленно:
– Что, ты не согласна?
– Нет, согласна. – Я фыркнула. – Просто «Тюрьма плоти» звучит как название порнушки.
– Ну ладно, – выдавила Макси, отсмеявшись. – Но у меня веские доводы.
– Конечно, – закивала я. – Я знаю, что не стоит зацикливаться на том, как я выгляжу. Я хочу жить в мире, где о людях судят по тому, кто они, а не по тому, какой размер одежды они носят.
Я прервалась на очередной тяжкий вздох.
– Но знаешь, чего я хочу больше всего? – Макси выжидающе на меня смотрела, я, поколебавшись, взяла еще текилы. – Я хочу забыть о Брюсе.
– У меня на этот счет тоже есть теория, – торжественно объявила Макси. – Теория, что ненависть лечит.
Она чокнулась своим шотом с моим. Мы проглотили текилу и вернули стопки на липкую барную стойку, над которой на веревке мягко покачивались бюстгальтеры, красовавшиеся когда-то на грудях знаменитостей.
– Я не могу его ненавидеть, – грустно сказала я.
Внезапно показалось, что мои губы складывают слова где-то в метре перед лицом, как будто они отправились искать лучшей доли. Такой побочный эффект случался, когда я слишком увлекалась возлияниями. И появлялось странное ощущение в коленях, запястьях и локтях. Как будто суставы начинали расшатываться. А еще, когда я напивалась, на меня накатывала ностальгия. И вот сейчас, потому что в музыкальном автомате включились «Грейтфул Дэд» («Кэссиди» – определила я песню), я вспоминала, как мы заезжали за другом Брюса, Джорджем, по дороге на концерт этой группы, и пока ждали, проскользнули в кабинет. И там я сделала Брюсу очень быстрый, очень горячий минет под оленьей головой, висящей на стене.
Физически я пребывала в баре, но мысленно стояла перед Брюсом на коленях, стискивала его ягодицы, его колени упирались мне в грудь, когда он вздрагивал и ахал, и выдыхал признания в любви, и я думала, что создана только для этого и ничего больше.
– Можешь, конечно, – настояла Макси, вытаскивая меня из болота прошлого в пропитанное текилой настоящее. – Расскажи мне самое плохое о нем.
– Он ужасный неряха.
Она очаровательно сморщила носик:
– Это не так уж плохо.
– О, ты просто не представляешь. У него же длинные волосы, и они попадали в слив душа, понимаешь? И он никогда не чистил слив. Просто время от времени брал этот клок покрытых пеной и просто складывал в угол, на бортик ванны. Когда я увидела это в первый раз, то заорала в голос.
Мы выпили еще по шоту. Щеки Макси раскраснелись, глаза блестели.
– А еще у него отвратительные ногти на ногах. – Я рыгнула как могла деликатнее, прикрывшись тыльной стороной ладони. – Желтые, толстые и слоятся…
– Грибок, – со знанием дела кивнула Макси.
– А потом его так называемый мини-бар, – воодушевившись, продолжила я. – Каждый раз, когда его родители летали куда-нибудь на самолете, они привозили ему мини-бутылки водки и виски. Он складывал их в коробку из-под обуви, и когда кто-нибудь приходил пропустить стаканчик, он говорил: «Возьми что-нибудь из мини-бара». – Я помедлила. – А знаешь, довольно мило.
– Только хотела сказать, – согласилась Макси.
– Но через какое-то время это начало раздражать. То есть я прихожу домой, голова раскалывается, я просто хочу водки с тоником – а он лезет в этот свой мини-бар. Мне кажется, он просто был слишком скуп, чтобы раскошелиться на нормальную бутылку.
– Скажи мне, а он действительно был хорош в постели?
Я попыталась подпереть голову рукой, но локоть отказался сотрудничать, и я чуть не приложилась лбом о стойку бара. Макси рассмеялась. Бармен нахмурился. Я попросила стакан воды.
– Хочешь знать правду?
– Нет, я хочу, чтобы ты солгала мне. Я кинозвезда. Все так делают.
– Правда, – протянула я. – Правда в том…
Макси со смехом наклонилась ближе.
– Давай же, Кэнни, добей меня.
– Ну, он был очень даже готов пробовать новое. И я это ценила…
– Ну давай! Мы ж не для пердави… передовицы. – Макси закрыла глаза и рот. – Без подвоха. Я задала простой вопрос. Он был хоть сколько-нибудь хорош?
– Правда… – у меня заело пластинку. – Правда в том, что он был очень… маленький.
Макси распахнула глаза.
– Маленький? В смысле… там, внизу?
– Маленький, – повторила я. – Крошечный. Микроскопический. Стремящийся к нулю! – Вот. Если я все это выговорила, значит, я еще не совсем в стельку. – То есть не когда у него стоял. Когда стоял, то вполне нормального размера. А когда висел, то как будто втягивался внутрь и выглядел как такой малюсенький… – меня разобрал такой смех, что я не смогла продолжить.
– Что? Ну же, Кэнни! Хватит смеяться. Сядь прямо. Говори уже!
– Волосатый желудь, – через силу выдавила я.
Макси так завопила, что аж слезы брызнули, а я почему-то оказалась на боку, головой у нее на коленях.
– Волосатый желудь! – повторила Макси.
– Цыц! – шикнула я, пытаясь выпрямиться.
– Волосатый желудь!
– Макси!
– Что? Думаешь, он меня услышит?
– Он живет в Нью-Джерси, – очень серьезно произнесла я.
Макси вскарабкалась на стойку и сложила ладони рупором:
– Внимание, гости бара! В Нью-Джерси обитает волосатый желудь!
– Если не показываешь сиськи, вали со стойки! – крикнул пьяный парень в ковбойской шляпе.
Макси крайне элегантно показала ему средний палец и спустилась обратно.
– Не говори никому. Ни-ко-му, – пьяно пробубнила я.
– Не волнуйся, не расскажу. Очень сомневаюсь, что мы с мистером Крохой вращаемся в одних кругах.
– Он живет в Нью-Джерси, – повторила я, и Макси захохотала так, что у нее текила пошла носом.
– Итак, по итогу, – резюмировала она, когда перестала захлебываться. – Ты тоскуешь по парню с маленькой писькой, который плохо с тобой обращался?
– Он не обращался со мной плохо, – возразила я. – Он был очень милым… и внимательным… и…
Но она не стала меня слушать.
– Милых и внимательных пруд пруди. И поэтому, скажу я тебе, у тебя слишком низкие запросы. Ты можешь лучше.
– Я должна его забыть.
– Так забудь! Я настаиваю!
– И в чем секрет?
– Ненависть! Я уже говорила.
Но я не могла ненавидеть Брюса. Хотела, но не могла. Против воли я вспомнила нечто невероятно нежное. Как однажды под Рождество я велела ему притвориться Санта-Клаусом. А сама изобразила, что пришла в торговый центр сфотографироваться с «дедушкой». Как я взгромоздилась ему на колени, стараясь упираться ногами в пол, чтобы не давить на него всем весом, и прошептала ему на ухо: «А это правда, что Санта может лишь раз в году?» Как он смеялся, как охнул, когда я положила руку ему на грудь и заставила откинуться на спину. Как прижалась, пока Брюс безбожно фальшиво напевал «Все, что я хочу на Рождество, – это ты».
– Вот, – сказала Макси, сунув мне в руку стопку текилы. – Лекарство.
Я выпила залпом. Она схватила меня за подбородок и пристально посмотрела в глаза. Она двоилась. Голубые, как блюдца, глаза, ниспадающие каскадом волосы, геометрически идеальная россыпь веснушек, подбородок чуть островат, он мог бы портить ее идеальность, но Макси выглядела невероятно милой. Я моргнула, и она снова стала одним человеком.
– Ты все еще его любишь, – заключила Макси.
Я склонила голову.
– Да, – прошептала я.
Она меня отпустила. Я ударилась головой о стойку. Макси дернула меня обратно. Бармен забеспокоился.
– Кажется, ей уже хватит.
Макси его проигнорировала.
– Может, звякнешь ему?
– Нельзя, – ответила я, вдруг остро ощутив себя очень, очень пьяной. – Выставлю себя дурой.
– Есть вещи похуже, чем выглядеть дурой, – отрезала Макси.
– Например?
– Потерять того, кого любишь, просто потому что гордость не дает позвонить и поговорить начистоту. Это – хуже. Итак, какой у него номер?
– Макси…
– Говори номер.
– Это очень плохая идея.
– Почему?
– Потому что. – Я вздохнула и внезапно ощутила, как текила давит изнутри на череп. – А если он меня не хочет?
– Тогда хорошо, что усвоишь это раз и навсегда. Тогда мы как хирурги прижжем рану. И я научу тебя восстанавливающей силе ненависти. – Макси достала телефон. – Так. Номер?
Я взяла трубку – крохотную штучку, игрушечку не длиннее моего большого пальца. Кое-как раскрыла и прищурилась, тыча в цифры мизинцем.
Брюс ответил с первого же гудка.
– Алло?
– Привет, Брюс. Это Кэнни.
– При-и-ивет, – медленно протянул он, и в его голосе сквозило удивление.