Пока я печатала, желудок изобразил пируэт. За последнюю неделю меня почти перестало тошнить, но одной мысли о пересушенной до состояния джерки индейке, комковатой подливке в исполнении Тани и консервированном клюквенном коктейле было достаточно, чтобы я схватилась за соленые крекеры.
«На самом деле главное не еда, – продолжила я. – Приятно повидаться с людьми. Некоторых я знаю с самого детства. Мама разжигает камин, дом наполняется запахом древесного дыма, мы все садимся за стол, и каждый говорит, за что больше всего благодарен».
«И что ты скажешь?» – тут же ответила Макси.
Я со вздохом поелозила по полу ногами в толстых шерстяных носках, спертых из тайника Тани, и поплотнее завернулась в плед.
«Прямо сейчас я не чувствую особой благодарности, – набрала я. – Но что-нибудь придумаю».
11
День благодарения выдался свежим, холодным и ослепительно солнечным. Я вылезла из постели, все еще зевая, в десять утра, и провела несколько часов на улице, сгребая листья с Джошем и Люси. С крыльца за нами – и за достающими его кошками – наблюдал Нифкин.
В три часа я приняла душ, уложила волосы с претензией на стильную прическу, накрасила ресницы и губы, а потом надела широкие черные бархатные брюки и черный кашемировый свитер. Выбирая наряд, я хотела выглядеть модной и хоть чуточку более стройной. Потом мы с Люси накрывали на стол, Джош варил и чистил креветки, а Таня суетилась на кухне, производя больше шума, чем еды, и частенько устраивала перекур.
В половине пятого начали прибывать гости. Мамина подруга Бет пришла с мужем и троицей высоких светловолосых сыновей, младший из которых щеголял кольцом в носу, которое придавало ему вид озадаченного еврейского бычка. Бет обняла меня и принялась помогать ставить противни с едой в духовку, а Бен, тот самый, с пирсингом, принялся незаметно кидаться солеными орешками в кошек Тани.
– Выглядишь прекрасно! – воскликнула Бет, собственно, как и всегда. Даже близко не правда, но я ценила внимание. – Я в восторге от статьи о новом шоу Донни и Мари. Как ты написала, мол, когда они пели с Ли-Энн Раймс и как будто мечтали высосать из нее все жизненные соки… это так забавно!
– Спасибо, – улыбнулась я.
Люблю Бет. Кто, если не она, запомнит строчку из «Вампиров-мормонов», ту самую, которую я тоже очень люблю, пусть она и вызвала полдюжины сердитых звонков моему редактору, кипу гневных писем («Дорогой ничтожный репортеришка», – начиналось мое любимое) и даже серьезный визит двух девятнадцатилетних студентов мормонского Университета Бригама Янга, которые были в Филадельфии проездом и обещали за меня помолиться.
Таня внесла свой вклад в виде зеленой фасоли с хрустящим луком, смешанных с консервированным грибным супом, а затем унеслась в гостиную разжигать камин. По дому пополз сладкий запах древесного дыма и жареной индейки.
Нифкин, Гертруда и Элис заключили временное перемирие и свернулись блаженными калачиками перед огнем. Джош раздавал желающим креветки. Люси смешивала «Манхэттены» – это мастерство она отточила в бытность барменом, аккурат между стриптизным приключением и работой в сексе по телефону.
– Выглядишь паршиво, – сообщила мне сестричка, протягивая коктейль.
Сама Люси, как обычно, выглядела великолепно. А ведь она всего на пятнадцать месяцев младше меня. Когда мы были маленькими, нам частенько говорили, что мы похожи на близняшек. Теперь о таком уж точно никто не заикнется. Люси худая – она всегда такой была, – и у нее короткие волнистые волосы, так что когда она трясет головой, проглядывают слегка заостренные кончики ушей. У нее полные, сочные губы и большие карие глаза, как у Бетти Буп. Люси преподносит себя миру как звезда, которой, по ее мнению, и должна быть. Я много лет не видела ее без макияжа. Ее губы всегда были искусно очерчены и накрашены, брови выщипаны с драматичным изломом, а в языке поблескивала тонкая серебряная штанга. В честь Дня благодарения на ней красовались облегающие черные кожаные брюки, ботинки на высоком каблуке и розовый свитер с блестками. Словно Люси на минуточку заскочила с фотосессии опрокинуть по стаканчику, а потом сразу должна бежать на более значимое торжество.
– Малость на нервах. – Я зевнула и вернула ей коктейль, жалея, что сейчас уже не вздремнуть.
Мама суетилась вокруг стола с именными карточками, которые использовала на Песах в прошлом году. Я знала, что на одной написано «Брюс», и искренне надеялась, что ради моего блага мама ее выкинула, а не просто зачеркнула имя и написала другое, чтобы сэкономить.
В последний раз Брюс приезжал зимой. Он, Джош, Люси и я стояли на крыльце, потягивая пиво, которое Таня не разрешала ставить в холодильник. («Я бросаю!» – блеяла она, держа оскверняющие этот холодильник бутылки за самый кончик горлышка, словно гранаты). Потом мы гуляли по кварталу. На полпути обратно неожиданно пошел снег. И мы с Брюсом долго стояли, держась за руки, с закрытыми глазами и открытыми ртами, и ловили хлопья, чувствуя, как они оседают крошечными влажными поцелуями на щеках, и не обращая внимания, что все уже ушли в дом.
Я зажмурилась, прогоняя воспоминание.
– Черт, Кэнни, ты в порядке? – уставилась на меня Люси.
– Я просто устала, – сморгнула я непрошеные слезы.
– Хм-м, – протянула Люси. – Пожалуй, добавлю тебе в пюрешку кое-что для настроения.
Я пожала плечами и мысленно поставила зарубку не прикасаться за ужином к пюре. На День благодарения мы следовали маминой традиции, собираясь за столом и разговаривая о том, за что были благодарны в уходящем году.
– Я благодарна, что обрела столько любви, – прохрипела Таня.
Люси, Джош и я дружно вздрогнули, а наша мать взяла ее за руку.
– Я благодарна за то, что вся моя замечательная семья в сборе, – сказала она.
Ее глаза блестели. Таня поцеловала ее в щеку. Джош застонал. Таня бросила на него злобный взгляд.
– Я благодарна… – пришлось немного подумать. – Благодарна, что Нифкин пережил приступ геморрагического гастроэнтерита прошлым летом, – наконец нашлась я.
Услышав свое имя, Нифкин положил голову мне на колено и умоляюще заскулил. Я тихонько сунула ему кусок индейки.
– Кэнни! – заорала мать. – Прекрати кормить собаку!
– Я благодарен за аппетит, который не покинул меня после того, как я услышал о болезни Нифкина, – произнес Бен, который, помимо кольца в носу, раздражал родителей еще и футболкой с надписью «А что бы сделал Иисус?».
– Я благодарен, что Кэнни не слила Брюса до моего дня рождения, и я получил билеты на концерт группы Фиш, – проговорил Джош глубоким баритоном, который так хорошо сочетался с его ростом, поджарой фигурой и маленькой эспаньолкой, которую он успел отрастить с того времени, как мы виделись в последний раз.
– Спасибо, – театрально прошептал он.
– Всегда пожалуйста, – в тон ответила я.
– А я благодарна, – в завершении круга произнесла Люси, – что все собрались и услышат мою большую новость.
Мы с мамой встревоженно переглянулись. Последней большой новостью от Люси был план – слава богу, провалившийся – переехать в Узбекистан с парнем, которого она подцепила в баре. «Там он адвокат!» – уверенно провозглашала она, начисто умалчивая о том, что тут он разносчик пиццы. До этого был план пекарни с бейглами на Монсеррате, куда она ездила навестить подругу по медицинской школе. «Там нет ни одного бейгла в округе!» – торжествующе заявила Люси и даже дошла до заполнения бумаг на получение кредита для малого бизнеса, как вдруг на острове извергся давно дремавший вулкан, население эвакуировали, а мечты Люси о бейглах умерли под волнами раскаленной лавы.
– Какую новость? – спросила мама, глядя в сверкающие глаза Люси.
– У меня появился агент! – пропела она. – И он устроил мне фотоссесию!
– Топлес? – сухо поинтересовался Джош.
Люси покачала головой.
– Нет, с этим я завязала. Все законно. Я модель для резиновых перчаток.
– Фетиш-журнал? – Я просто не смогла удержаться.
Лицо Люси вытянулось.
– Почему никто в меня не верит?! – вопросила она.
В моей семье, а я ее хорошо знаю, рано или поздно кто-то обязательно примется перечислять неудачи Люси – от школы до отношений и работы, с которой она постоянно вылетала.
Я перегнулась через стол и взяла сестру за руку. Она отдернула ладонь.
– Трогать не обязательно! – огрызнулась Люси. – И вообще, что это с тобой?
– Прости, – повинилась я. – Мы не давали тебе шанса.
И тут я услышала голос. К сожалению, принадлежал он вовсе не Богу, а Брюсу.
– Молодец, – сказал он. – Вышло мило.
Я испуганно огляделась.
– Кэнни? – обеспокоенно спросила мама.
– Мне показалось, я что-то услышала, – ответила я. – Не обращай внимания.
И пока Люси болтала о своем агенте, фотосессии и о том, что она наденет, уклоняясь от все более настойчивых вопросов матери о том, заплатят ли ей за это, я жевала индейку с клейкой запеканкой из зеленой фасоли и думала об услышанном.
Я подумала о том, что даже если я никогда больше не увижу Брюса, возможно, мне удастся сохранить часть его или того, чем мы были вместе, если я сама сумею стать более открытой и доброй. Пусть Брюс любил читать нотации, поучать, снисходительно смотреть сверху вниз, но он был, по сути, добрым человеком. А я… ну, я тоже, в личной жизни. Вот только, наверное, зарабатывала я на эту жизнь, будучи недоброй. Но, может, я смогу измениться. И, может, ему это понравится… и когда-нибудь я понравлюсь ему еще больше… и он полюбит меня снова. При условии, конечно, что мы вообще когда-нибудь снова встретимся.
Под столом Нифкин дернулся и зарычал на что-то во сне.
В глазах прояснилось, в голове воцарился холодный порядок. Не то чтобы все мои проблемы резко улетучились – или хотя бы одна, что уж, – но впервые после того как тест на беременность показал мне плюсик, я почувствовала, что смогу с ними справиться. Теперь у меня был ориентир – я могу стать лучше как человек. Лучше как сестра, как дочь, как друг.