– Для этого есть Таня, – пошутила я.
Саманта не рассмеялась. Она выглядела такой расстроенной, что мне захотелось предложить ей обняться. Но потом я поняла, что выйдет наверняка слишком уж похоже на Таню с ее анонимными группами поддержки.
– Все будет хорошо, – как можно убедительнее сказала я.
– Надеюсь, – тихо произнесла Сэм. – Очень надеюсь.
– Ты что? – спросила Бетси, мой редактор.
К ее чести, в себя она пришла гораздо быстрее Саманты.
– Беременна, – повторила я, мне понемногу надоедало прокручивать этот конкретный кусок плейлиста. – Жду ребенка. Залетела. Булочка с начинкой.
– Так. Ладно. Господи. Эм-м… – Бетси уставилась на меня сквозь толстые стекла очков. – Поздравляю?
Голос ее прозвучал неуверенно.
– Спасибо, – кивнула я.
– А свадьба будет?
– В обозримом будущем нет, – быстро ответила я. – Это проблема?
– О нет, нет! Конечно нет! Я имею в виду, конечно, что газета никогда не станет дискриминировать или что-то в этом роде…
На меня вдруг накатила ужасная усталость.
– Знаю, – проговорила я. – И я понимаю, что это будет странно для людей…
– Чем меньше ты будешь объяснять, тем лучше, – ответила Бетси.
Мы сидели в конференц-зале с закрытой дверью и опущенными жалюзи, что позволяло мне видеть коллег только от колена и ниже. Я узнала потрепанные мокасины Фрэнка, корректора, медленно идущие в сторону комнаты корреспонденции, за которыми медленно, со скоростью улитки, следовали каблучки фотокорреспондентки Таниши. Я не сомневалась, что, проходя мимо, они пытались понять, зачем мы с Бетси сидим здесь, не попала ли я в неприятности и в чем вообще дело. Уверена, после обязательной остановки у почтовых ящиков они резко свернут направо, к столу Элис, давнего секретаря отдела и хранительницы всего пикантного и скандального. Черт, да если бы с Бетси сидел сейчас кто-то другой, я бы поступила точно так же. Это оборотная сторона работы с людьми, которые зарабатывают на жизнь тем, что копаются, подглядывают и расследуют. Остается не так уж много личной жизни.
– На твоем месте, я бы не сказала ни слова, – посоветовала Бетси.
Невысокая сообразительная женщина сорока с хвостиком лет, с копной белокурых волос, Бетси пережила сексизм, слияния, сокращение бюджета и полдюжины разных главных редакторов – и все они были мужчинами, каждый со своим уникальным представлением о том, что должен делать «Икзэминер». Она была настоящим бойцом и моей наставницей, поэтому я не сомневалась, что ее совет хорош.
– Ну, в итоге все равно придется что-то сказать…
– В итоге, – повторила она веско. – Но сейчас я бы промолчала.
Она посмотрела на меня пристально, но взгляд не был недобрым.
– Это тяжело, понимаешь ведь, – произнесла она.
– Понимаю. – Я кивнула.
– У тебя будет… помощь?
– Если ты имеешь в виду Брюса, который приедет на белом коне и женится на мне, то вряд ли. Но мама и Таня помогут. Может, еще сестра.
Бетси пришла подготовленной. Она вытащила копию профсоюзного договора из портфеля, следом записную книжку и калькулятор.
– Давай посмотрим, что мы можем для тебя сделать.
Предложенное звучало более чем справедливо. Шесть недель оплачиваемого отпуска после родов, и, если я захочу, еще шесть недель неоплачиваемого. Затем придется работать три дня в неделю для сохранения медицинской страховки, но Бетси сказала, что ее устроит, если один день из трех я буду работать из дома, но на связи. Она высчитала мою будущую зарплату. М-да. Хуже, чем я предполагала, но жить можно. По крайней мере, я на это надеялась. Сколько будет стоить няня? И детская одежда… и мебель… и еда. Моя тщательно оберегаемая заначка – та, которую я копила на что-нибудь крупное, типа свадьбы или покупки дома, – таяла на глазах.
– Мы со всем разберемся, – сказала Бетси. – Не волнуйся.
Она собрала бумаги и вздохнула:
– По крайней мере, постарайся не волноваться. И дай мне знать, если я могу чем-то помочь.
– Восемь недель, – объявила гинеколог мелодичным голосом с британским акцентом. – Может, девять.
– Восемь, – бесцветно сказала я.
Трудно быть выразительной, когда лежишь на спине, а ноги задраны в стремена и разведены.
Гита Патель – по крайней мере, так было написано на бирке, прикрепленной к лабораторному халату, – отложила инструменты и повернулась на крутящемся стуле лицом ко мне, когда я с трудом приняла сидячее положение. На вид – моя ровесница, черные блестящие волосы забраны в низкий пучок на затылке. Обычно в этом укромном центре медицинского обслуживания на минус первом этаже на Деланси-стрит я ходила к другому врачу, но эта оказалась первой со свободной записью. И благодаря настырному бубнежу матери – «Ты уже записалась к врачу? Записалась к врачу? Записалась? А сейчас?» – я решила не ждать.
Пока все шло хорошо. У доктора Патель оказались нежные руки и приятная манера общения.
– Вы хорошо себя чувствуете?
– Хорошо. Только слегка уставшей. Ну, если честно, то сильно уставшей.
– Тошнота не беспокоит?
Ух ты. Мне даже понравилось, как она произнесла слово «тошнота».
– Последние несколько дней нет.
– Очень хорошо. Давайте обсудим ваши планы. – Она почти незаметно повела головой в сторону зала ожидания.
Я восхитилась деликатностью жеста, затем помотала головой.
– Нет. Только я.
– Хорошо, – снова сказала доктор и протянула мне глянцевые брошюры.
Сверху шло название медицинского центра. «Маленькие ростки» – гласило название. Какая гадость. «Помогаем нашим клиентам в одном из самых захватывающих путешествий в жизни!» Дважды гадость.
– Итак. Вы будете приходить ко мне ежемесячно в течение следующих пяти месяцев, затем каждые две недели в течение восьмого месяца, а затем еженедельно, пока не придет время родов. – Она перевернула несколько страниц календаря. – Предварительную дату ставлю пятнадцатое июня. Принимая во внимание, конечно, что дети рождаются, когда им захочется.
Когда я уходила, моя сумочка гремела баночками витаминов и фолиевой кислоты, а голова кружилась от перечня вещей, которые мне нельзя есть, которые нужно купить, и от количества звонков, которые надо сделать. Формуляры, которые надо заполнить, курсы для рожениц, на которые надо записаться. На информационную брошюрку по рассечению промежности во избежание произвольных разрывов при родах даже смотреть не хотелось в моем-то состоянии. Стоял декабрь, и наконец наступили холода. Резкий ветер швырял по углам сухие листья. Я шла, кутаясь в тонкую куртку. Пахло снегом. Я устала до дрожи в ногах, но у меня оставалась еще одна встреча.
Занятие Курса для толстых как раз закончилось. Я застала одногруппниц и доктора Кей на выходе из Центра, беззаботно болтающих, кутающихся в свитера и пальто, явно надетые первый раз в этом году.
– Кэнни! – Доктор Кей помахал мне рукой и подошел; на нем были брюки цвета хаки, джинсовая рубашка и галстук. В кои-то веки без белого халата. – Как ваши дела?
– Все хорошо, – ответила я. – Жаль, что пропустила урок. Я собиралась заехать пораньше…
– Почему бы нам не пройти в мой кабинет? – пригласил доктор Кей.
Мы так и поступили. Он сел за свой стол, я заняла стул напротив. И только тогда поняла, что я не просто устала, а совершенно вымоталась.
– Рад вас видеть, – снова сказал доктор, выжидающе глядя.
Я глубоко вздохнула. Давай уже, уговаривала я себя. Скажи – и сможешь пойти домой, лечь спать.
– Я решила… остаться беременной. Так что мне придется покинуть программу.
Он кивнул, словно именно это и ожидал услышать.
– Я договорюсь, чтобы вам прислали чек, – сказал он. – Новые исследования начнем следующей осенью, если вам будет все еще интересно.
– Думаю, у меня будет не так много свободного времени, – с сожалением ответила я.
Доктор кивнул:
– Мы будем скучать. Вы действительно создаете особое настроение.
– Ой, да вы просто так это говорите…
– Ничего подобного. То, как вы изобразили жировую клетку две недели назад… вам стоит подумать о карьере в стендапе.
– Стендап – это сложно, – я вздохнула, – а у меня сейчас… слишком много дел на уме.
Доктор Кей потянулся за блокнотом и ручкой.
– Знаете, я тут подумал, у нас скоро появится семинар по питанию для будущих матерей, – сказал он, убирая книги и бумаги в поисках телефонного справочника. – Вы ведь уже заплатили за курс, так что, может, захотите сделать замену. Но если нет и вы просто хотите вернуть деньги, мы определенно сможем это организовать…
Он был таким милым. Почему он так добр ко мне?
– Нет, все нормально. Я просто хотела сказать, что мне очень жаль. Что приходится бросать курс…
Я глубоко вздохнула, глядя на него, такого понимающего. У него такие добрые глаза… А потом я снова заплакала. Что такого в этом кабинете и в этом человеке, что каждый раз, сидя напротив него, я начинала реветь?
Доктор протянул мне салфетки.
– Вы в порядке?
– Я да. В порядке. Со мной все будет в порядке… простите…
А потом я заплакала так сильно, что не могла говорить.
– П-простите, – икая, бормотала, я. – Кажется, такое типично для первого триместра, когда от всего хочется плакать. – Я похлопала по сумочке. – У меня тут где-то есть список… того, что надо принимать, и того, что должна чувствовать.
Доктор склонился надо мной, сняв с вешалки белый лабораторный халат.
– Встаньте, – сказал он.
Я послушно поднялась, мне на плечи лег халат.
– Хочу вам кое-что показать, – продолжил доктор. – Идемте со мной.
Он провел меня к лифту, через дверь с табличками «Только для персонала» и «Не входить», через вторую, с табличками «Только для экстренных случаев! Прозвучит сигнал!». Но когда доктор толкнул дверь, сигнала не последовало. И вдруг мы оказались на улице, на крыше, а город раскинулся у нас под ногами.
Отсюда было видно ратушу. Я была почти на одном уровне со статуей Билли Пенна на вершине. Был виден небоскреб ПЕКО, усеянный сверкающими огнями… башни-близнецы Либерти-Плейс, сияющие серебром… крошечные машинки медленно ползли по тонюсеньким улицам. Ряды рождественских огней и неоновых венков, выстроившихся на Маркет-стрит по пути к набережной. Открытый каток Блу-Кросс-Риверринк с крошечными конькобежцами, движущимися медленными кругами. А потом река Делавэр и Камден. Нью-Джерси. Брюс. Все это казалось очень далеким.