– Как вам? – спросил доктор Кей.
Я аж подпрыгнула, когда он внезапно заговорил. На мгновение я о нем забыла… забыла обо всем. Открывшийся вид меня полностью поглотил.
– Я никогда еще не видела город таким, – ответила я. – Это потрясающе.
Он прислонился к двери и улыбнулся:
– Ради такого вида нужно прилично раскошелиться на аренду в такой высотке на Риттенхаус-сквер.
Я снова повернулась к реке. Ветер холодил щеки. Воздух был восхитителен на вкус. Весь день, или, по крайней мере, с момента, как доктор Патель вручила мне брошюру с перечнем типичных для первого триместра жалоб, я вдруг заметила, что чувствую массу запахов и большинство вызывает у меня тошноту. Выхлопные газы автомобилей… вонь собачьих экскрементов из мусорного бака… бензин… Даже те запахи, которыми я обычно наслаждалась, например аромат кофе из «Старбакс» на Саут-стрит, стали в десятки раз сильнее. Но здесь, наверху, воздух не пах ничем, как будто его специально для меня отфильтровали. Что ж, мне и всяким там богатым обитателям пентхаусов повезло.
– Получше? – спросил доктор.
– Да.
Он сел, скрестив ноги, и жестом предложил присоединиться. Я так и сделала, стараясь не подмять под себя его лабораторный халат.
– Не хотите поговорить?
Я скосила на него взгляд.
– А вы хотите послушать?
Доктор смутился:
– Я не хотел бы совать нос не в свое дело… я понимаю, что это не мое дело…
– О, нет-нет, не в том суть. Я просто не хочу вас утомлять. – Я шумно перевела дух. – Думаю, моя история стара как мир. Девочка встречает мальчика, девочка любит мальчика, девочка бросает мальчика по причинам, которые она сама не совсем понимает, отец мальчика умирает, девочка идет попытаться утешить мальчика… и остается беременной и одинокой.
– А-а, – осторожно протянул доктор.
Я закатила глаза:
– Что, вы думали, будет кто-то третий?
Он ничего не сказал, но в отраженном свете улиц мне показалось, что ему неловко. Я поерзала, пока не оказалась к нему лицом.
– Ой, да ладно, серьезно? Вы правда думали, что я так быстро нашла другого парня? Умоляю, – фыркнула я, – вы обо мне слишком хорошего мнения.
– Кажется, я думал… кажется, я об этом совсем не думал.
– Что ж, поверьте, пройдет гораздо больше, чем несколько месяцев, прежде чем я встречу кого-то, кому я нравлюсь, и кто захочет увидеть меня голой, и с кем я почувствую себя достаточно комфортно, чтобы на такое пойти.
Я снова искоса на него глянула. А вдруг он подумает, что я с ним флиртую?
– Просто чтоб вы понимали, – неуклюже добавила я.
– Приму к сведению, – мрачно ответил он.
Доктор казался таким серьезным, что я рассмеялась:
– Вот скажите… а как люди понимают, что вы шутите? Вы всегда разговариваете как будто одинаково.
– Как одинаково? Занудно? – Он так тщательно выговаривал слово, что звучало действительно слегка занудно.
– Не совсем. Просто всегда очень серьезно.
– На самом деле это не так. – Он, судя по всему, действительно обиделся. – На самом деле у меня очень тонкое чувство юмора.
– Которое я каким-то образом всегда умудряюсь пропускать, – поддразнила я.
– Ну, учитывая, что те несколько раз, что мы общались, у вас был непомерный жизненный кризис, так что я не особенно старался.
Вот теперь точно обиделся.
– Аргумент засчитан, – сказала я. – Уверена, вы очень забавный.
Доктор подозрительно покосился на меня, нахмурив брови:
– С чего вы взяли?
– Потому что вы так сказали. Забавные люди знают, что они забавные. А люди, которые не смешные, скажут: «Мои друзья говорят, что у меня отличное чувство юмора». Или: «Моя мама говорит, что у меня отличное чувство юмора». Вот тогда понимаешь, что влип.
– О, – протянул он. – А вы? Если бы вы описывали себя, то называли бы себя забавной?
– Нет. – Я в который раз вздохнула, глядя в ночное небо. – На данный момент я бы сказала, что я в жопе.
С минуту мы сидели в тишине. Я смотрела на вензеля фигуристов.
– Вы думали, что делать дальше? – наконец спросил доктор и тут же спохватился. – Можете не отвечать, если не хотите.
– Нет-нет, все в порядке. Я не против. На самом деле я пока определила всего несколько пунктов. Я знаю, что оставлю ребенка, хотя это, вероятно, не самое практичное решение, и что сокращу график работы, когда ребенок родится. О, и решила, что буду искать новое жилье и посмотрю, согласится ли сестра ходить со мной на занятия для рожениц.
Мыслей, стоило выложить их на стол как веер неудачных карт, оказалось не так уж много.
– А что насчет Брюса?
– С этой частью я как раз еще не разобралась, – ответила я. – Мы давно не общаемся, и он встречается с другой женщиной.
– У них все серьезно?
– Достаточно, чтоб он мне об этом рассказал. И написал в колонке.
Доктор помолчал, обдумывая информацию.
– Это может ничего не значить. Возможно, он просто пытается отомстить… или заставить ревновать.
– Что ж, у него получается.
– Но ребенок… это все меняет.
– О, вы тоже читали брошюру? – Я обняла колени. – После того как мы расстались… после смерти его отца, когда я чувствовала себя такой несчастной, мечтала, чтобы он вернулся, а друзья твердили одно и то же. Что я порвала с ним сама и, разумеется, на то была причина. Я и сама знаю, что это правда. Мне кажется, в глубине души я понимала, что нам не быть вместе, ну, как это говорят, до конца наших дней. Вероятно, это моя вина… То есть у меня есть целая теория о моем отце, о моих родителях и почему я не доверяю любви. И поэтому даже будь он идеальным… ну, не идеальным, а подходящим мне, я бы не смогла этого заметить. И постаралась бы себя разуверить. Или как-то так.
– Или, может, он действительно вам не подходил. Нас учили в медицинской школе, что если слышишь стук копыт…
– …не надо искать зебру, – хмыкнула я.
Он ухмыльнулся:
– В вашей медшколе тоже этому учили?
Я потрясла головой:
– Мой отец был врачом. И он все время это повторял. Не знаю. Может, это и впрямь зебра. То есть я понимаю, что очень сильно скучаю, и мне было так плохо, когда я узнала, что у него другая. И я думаю, что это я все испортила… а он должен был стать любовью всей моей жизни, моим мужем. – Я с трудом сглотнула, горло сжало от последнего слова. – Но теперь…
– Что теперь?
– Я постоянно по нему скучаю. – Я покачала головой, испытывая острое отвращение к собственному унынию. – Меня как будто призраки преследуют. А упиваться всем этим у меня сейчас нет времени. Мне нужно думать о себе, о ребенке и о том, как мне готовиться и планировать будущее.
Я обернулась к доктору. Тот снял очки и пристально за мной наблюдал.
– Могу я задать вам один вопрос? – спросила я.
Он кивнул.
– Мне нужна мужская точка зрения. У вас есть дети?
– Нет, насколько я… то есть нет.
– Вот, вы собирались сказать «насколько я знаю, нет». Так?
– Я хотел, но поправился. Ну, почти.
– Ладно. Итак, никаких детей. Как бы вы отреагировали, если бы встречались с женщиной, но потом вы разошлись, а через некоторое время она бы пришла и сказала, что, мол, знаешь, я жду от тебя ребенка. Вы вообще хотели бы знать?
– Если говорить обо мне, – задумчиво протянул доктор. – Да. Я бы хотел знать. И хотел бы присутствовать в жизни этого ребенка.
– Даже если вы с матерью больше не вместе?
– Мне кажется, дети заслуживают того, чтобы в их жизни участвовали оба родителя, даже если они не живут вместе. В этом мире трудно расти. Так что детям нужна вся помощь, какую они только могут получить.
Я, конечно, хотела услышать совсем другое. Что-то вроде: «Кэнни, ты сможешь все сделать сама! Ты справишься в одиночку!» Если я хотела жить без Брюса – а все к тому шло, – я хотела удостовериться, что родитель-одиночка – это вполне нормально и достаточно.
– Думаете, я должна ему рассказать?
– Если говорить обо мне, – повторил доктор, – я бы хотел, чтобы мне рассказали. Независимо от того, что вы сделаете и чего он хочет, решение в конечном счете принимаете вы. Что самое худшее может случиться?
– Он и его мать подадут в суд на установление опеки и заберут ребенка?
– Это было у Опры?
– У Салли Джесси.
Становилось все холоднее, и я пыталась плотнее закутаться в халат.
– Знаете, кого вы мне напоминаете?
– Если скажете, что Джанин Гарофало, я спрыгну, – предупредила я.
Меня вечно с ней сравнивали.
– Нет.
– Вашу маму? – снова попытала счастье я.
– Только не мою мать, – горячо возразил доктор.
– Парня на шоу Джерри Спрингера, который был таким толстым, что парамедикам пришлось прорезать в доме дыру, чтоб его вытащить?
Доктор старался не улыбаться, но получалось из рук вон плохо.
– Посерьезнее! – отругал меня доктор.
– Ладно. Кого?
– Мою сестру.
– Ой. – Я растерянно умолкла. – А она…
И что сказать? Она толстая? Она забавная? Она залетела от бывшего парня?
– Она была чем-то похожа на вас, – произнес доктор.
Он протянул руку, почти коснулся моего лица кончиками пальцев.
– У нее были такие же щеки, улыбка.
Я спросила первое, что пришло в голову:
– Она была младше или старше?
– Старше, – ответил он, отстраненно глядя перед собой. – Она умерла, когда мне было девять.
– Ох…
– Многие пациенты при первой встрече спрашивают, что подвигло меня заняться этим направлением медицины. На первый взгляд совсем не очевидно же. Я не женщина, у меня никогда не было проблем с весом…
– О давайте, на любимую мозоль, – попыталась сострить я. – Значит, ваша сестра была… в теле?
– Нет, не то чтобы. Но вес сводил ее с ума. – Я видела лишь часть его лица с улыбкой. – Она вечно сидела на всяких диетах… яйца вкрутую на одной неделе, арбуз – на следующей.
– У нее было… расстройство пищевого поведения?
– Нет. Просто неврозы из-за еды. Она попала в автомобильную аварию… так и погибла. Я помню, мои родители были в больнице, и никто долгое время не говорил мне, что происходит. Наконец моя тетя, сестра матери, зашла в комнату и объяснила, что Кэти на небесах и что мне не надо грустить, потому что небеса – это чудесное место, где можно делать все, что хочешь и любишь. Так что в детстве я считал, что рай – это место, полное шоколадных бисквитов в глазури, мороженого, бекона и вафель… всего того, что Кэти никогда себе не позволяла.