Он повернулся ко мне:
– Глупо звучит, да?
– Нет. Нет, на самом деле я сама себе так представляю рай. – Я тут же пожалела о сказанном, надеюсь, он не подумает, что я насмехаюсь над его бедной сестрой?
– Вы ведь еврейка?
– Ага.
– Я тоже. То есть наполовину. Мой отец был еврей. Но нас воспитывали как всех. – Он с любопытством посмотрел на меня. – Евреи верят в рай?
– Нет… технически нет. – Я попыталась воскресить в памяти школьные уроки иврита. – Подвох в том, что ты умираешь и потом все… как сон, полагаю. Нет никакой реальной идеи загробной жизни. Просто сон. А потом приходит Мессия, и все снова оживают.
– Живут в телах, которые были у них до смерти?
– Не знаю. Я вот намереваюсь заполучить тело Хайди Клум.
Он слабо засмеялся:
– И вы бы… – Он повернулся ко мне. – Вы замерзли.
Меня немного потряхивало.
– Нет, я в порядке.
– Простите, – повинился доктор.
– Нет, правда! Мне нравится слушать о жизни других людей. – Я чуть было не сказала «о проблемах», но вовремя прикусила язык. – Мне понравилось.
Но он уже поднялся и в три длинных шага оказался у выхода.
– Надо отвести вас в тепло, – пробормотал он, придерживая дверь.
Я вышла на лестничную клетку, но не двинулась дальше, так что доктор, закрывая дверь, оказался почти вплотную ко мне.
– Вы хотели что-то спросить, – сказала я. – Мне интересно, что именно?
Теперь настал его черед смущаться.
– Я… э-э-э… думал о занятиях по питанию для беременных. Хотел спросить, не желаете ли записаться на такое?
Я знала, что он хотел спросить о другом. И даже слабо подозревала, что совершенно не о занятиях. Но я промолчала. Может, у него просто мелькнула мысль что-то спросить, потому что мы говорили о его сестре, и он почувствовал себя уязвимым. Или ему было просто меня жаль. Или я совсем не о том думаю. После полного фиаско со Стивом, а теперь еще и с Брюсом я не очень-то доверяла своему чутью.
– Во сколько занятие? – спросила я.
– Я посмотрю, – кивнул доктор, и я последовала за ним вниз по лестнице.
13
После долгих размышлений и примерно десяти черновых набросков я написала и отправила Брюсу письмо.
Брюс!
Не знаю, как тут смягчить, поэтому говорю прямо, как есть – я беременна. Это случилось в нашу последнюю близость, я решила оставить ребенка. Примерная дата родов – пятнадцатое июня.
Это мое решение, я приняла его осознанно. Я рассказываю тебе, чтобы ты сам сделал выбор, в какой степени ты хочешь участвовать в жизни ребенка.
Я не диктую тебе, что делать, и ни о чем не прошу. Я свой выбор сделала, тебе придется сделать свой самостоятельно. Если ты захочешь проводить с ребенком время, я сделаю для этого все возможное. Если нет – я пойму.
Мне жаль, что так вышло. Понимаю, на данном этапе жизни тебе это не нужно. Но я решила, что ты имеешь право знать и иметь возможность сделать тот выбор, какой ты посчитаешь верным. Единственное, о чем прошу, – пожалуйста, не пиши об этом в журнале. Мне все равно, что ты пишешь обо мне, но сейчас на карту поставлен другой человек.
Я добавила еще номер телефона на случай, если он его забыл.
Хотелось так много написать. Например, что я все еще по нему тоскую. Что все еще мечтаю, как он вернется, как мы будем жить вместе. Я, Брюс и ребенок. Что я частенько боюсь и злюсь на него. Иногда страх отступает, но я так мучаюсь от любви и тоски, что боюсь позволить себе даже подумать о его имени. Боюсь того, что натворю. И как бы я ни заполняла дни делами, планами и списками, покраской второй спальни в оттенок желтого под названием «лимонадный ларек» и сборкой комода, который купила в «ИКЕА», я слишком часто ловлю себя на том, как сильно хочу, чтобы он вернулся.
Но я не написала ничего такого.
Вспомнила, как трудно было в школе ждать ответов из колледжа. Взяли тебя или нет. Поверьте мне на слово, ждать, когда отец твоего нерожденного ребенка ответит, хочет ли он быть частью твоей жизни и жизни малыша, намного хуже.
Три дня подряд я одержимо проверяла домашний телефон. Неделю моталась домой в обеденное время, чтобы проверить почтовый ящик, проклиная себя за то, что не отправила заказное письмо с уведомлением, чтобы хотя бы знать, что Брюс его получил.
Ничего не было. День за днем, никаких известий. Поверить не могла, что все так печально. Что он полностью отвернулся от меня, от нас. Но, похоже, все так и было. И поэтому я сдалась. Точнее, попыталась заставить себя сдаться.
– Вот так, – обратилась я к животу.
Было воскресное утро, два дня до Рождества. Я покаталась на велосипеде (врач разрешила кататься до шестого месяца, если не возникнет осложнений); собрала мобиль из разноцветных собачьих косточек, которые самостоятельно вырезала из книги под названием «Простые поделки для детей», и вознаградила себя долгой горячей ванной.
– Я считаю, у детей должно быть два родителя. Верю. В идеале у меня был бы для тебя отец. Но не случилось. Понимаешь, твой биологический отец – действительно хороший парень, но мне он не подходил, а теперь у него трудный период в жизни, к тому же он встречается с другой женщиной, – скорее всего, я говорила куда больше, чем стоило знать еще нерожденному малышу, но ладно. – Так что прости. Пока все так. Я постараюсь воспитать тебя как можно лучше, и, надеюсь, ты не станешь на меня обижаться, не будешь делать татуировки, пирсинг и прочее, чтобы выразить свою боль, или что там будут делать подростки через пятнадцать лет. Мне жаль, что все так, но я буду стараться изо всех сил.
Я медленно гребла сквозь выходные. Приготовила помадку и испекла печенье для друзей, вместо того чтобы покупать им подарки, а для брата и сестры подготовила наличку в конвертах (поменьше, чем годом ранее).
Я поехала домой, на мамин ежегодный день открытых дверей, где десятки ее друзей, все игроки «Двустволок» и большая часть их лесбийской лиги суетились вокруг меня, высказывая добрые пожелания, давая советы, имена врачей, адреса яслей и даже потрепанный экземпляр книги «У Хизер две мамы» – последний был от бейсболистки по имени Дот, после чего Таня тут же отвела ее в сторонку и сообщила, что я не лесби, а просто брошенная овуляшка. Я пряталась на кухне, сколько могла. Терла картошку, жарила латке и слушала историю Люси о том, как они вместе с подружкой убедили парня в баре отвезти их к нему домой, а потом вскрыли все рождественские подарки под елкой, когда он отключился.
– Это не очень-то мило с вашей стороны, – заворчала я.
– А с его мило? – возразила Люси. – Привозить нас к себе домой, пока жена в отъезде?
Тут я согласилась.
– Все они кобели, – надменно продолжила Люси. – Хотя что я тебе буду говорить.
Она отхлебнула прозрачной жидкости из стакана. Глаза у нее уже блестели.
– Пора планировать праздничную гульку, – объявила Люси.
– Планируй на улице, – посоветовала я, выливая ложку картофельного теста на сковородку.
Думаю, втайне Люси радовалась, что именно я, а не она оказалась в столь интересном положении. От Люси такого едва ли не ждали. В моем исполнении этот финт поверг всех в шок.
На кухню заглянула мама:
– Кэнни, ты же остаешься ночевать?
Я кивнула. Со Дня благодарения у меня вошло в привычку каждые выходные проводить по крайней мере одну ночь в доме матери. Она готовила ужин, я игнорировала Таню. Следующим утром мы с мамой плавали, медленно, держась рядом, потом я, упаковав продукты и всякое для младенца, что пожертвовали ее друзья, отправлялась обратно в город.
Мама подошла к плите и ткнула лопаточкой в мои латке.
– Кажется, масло слишком горячее.
Я отогнала ее от плиты, но мама сдала позиции только до раковины.
– От Брюса никаких вестей?
Я снова кивнула.
– Не могу поверить, – протянула она. – На него не похоже…
– Пофиг, – отмахнулась я.
Честно сказать, я была согласна с мамой. Это не похоже на Брюса, которого я знала. И я была задета за живое и сбита с толку, как и все остальные.
– Очевидно, мне удалось пробудить в нем худшее, – пошутила я.
Мама одарила меня ласковой улыбкой. А потом протянула руку и убавила огонь под сковородой.
– Не сожги, – произнесла она и вернулась к гостям, оставив меня с кастрюлей теста, латке и всеми вопросами.
Неужели Брюсу плевать? Я задумалась. Неужели ему на самом деле плевать?
Всю зиму я старательно чем-то себя занимала. Ходила на вечеринки друзей, потягивая пряный безалкогольный сидр вместо эгг-нога и шампанского. Ходила ужинать с Энди, гуляла с Самантой, посещала занятия для будущих матерей с Люси, которая согласилась быть моим партнером по родам «только если мне не придется смотреть на твою киску!». Как бы там ни было, нас едва не исключили в первый же день. Люси принялась орать «Тужься! Тужься!», а преподаватель всего лишь хотел рассказать, как правильно выбрать больницу. С тех пор семейные пары старались держаться от нас на приличном расстоянии.
Доктор Кей стал моим новым другом по переписке. Он писал мне в редакцию раз или два в неделю, интересовался моими делами, рассказывал о моих знакомых из группы. Я узнала, что Эстер купила беговую дорожку и похудела на восемнадцать килограммов, что Бонни нашла парня.
«Расскажите, как ваши дела», – спрашивал в каждом послании доктор, но мне никогда не хотелось рассказывать ему особенно много. Хотя бы потому, что я никак не могла определить его место в своей жизни. Был ли он врачом? Или другом? Я не была уверена, поэтому просто поддерживала тему, рассказывая ему наши местные сплетни, или над чем я работала, или как себя чувствовала.
Постепенно я начала посвящать людей в курс дела. Начав с малого, я постепенно расширяла круг знающих: хорошие друзья, не настолько хорошие друзья, горстка коллег, полдюжины родственников.
Я старалась сообщить лично, но в случае с Макси пришлось писать.