– Ты набираешь вес? – начала допрос Габби.
Зная, что повсюду уши, я попыталась отзеркалить вопрос по совету из статьи «Десять советов, как себя вести с проблемными людьми».
– Какой необычный вопрос, – произнесла я, едва шевеля губами. – И почему это тебя интересует?
Габби уставилась на меня, отказываясь заглатывать наживку.
– Ты выглядишь по-другому, – заявила она.
– То есть ты хочешь сказать, – продолжала я следовать инструкции, – что тебе важно, чтобы я всегда выглядела одинаково?
Она одарила меня долгим сердитым взглядом и возмущенно фыркнула. Меня это вполне устраивало. Я так и не решила, что сказать людям и когда. Я носила легинсы и широкие рубашки навыпуск, надеясь, что набранные килограммы (три в первом триметре и еще два со Дня благодарения) спишутся на праздничные излишества.
Отчасти все так и было. Я хорошо питалась. Каждые выходные я завтракала с мамой и раз или два в неделю ужинала с друзьями, которые как будто сменялись по какому-то сверхсекретному расписанию. Каждый вечер кто-нибудь звонил и предлагал зайти выпить кофе или встретиться утром за бейглом. Каждый день на работе Энди спрашивал, не хочу ли я разделить с ним блюда из потрясающего места, где он ужинал накануне вечером, или Бетси вела меня в крошечную, но превосходную вьетнамскую закусочную в двух кварталах от редакции. Они как будто боялись оставить меня одну. И меня даже не волновало, что я была для них объектом сочувствия или особым проектом. Я впитывала все, пытаясь отвлечься от тоски по Брюсу и одержимости тем, чего у меня не было (а именно безопасности, стабильности, отца для будущего ребенка, одежды для беременных, которая не делала бы меня похожей на маленький горнолыжный склон).
Я ездила на работу и на приемы к доктору Патель, записалась на все занятия и курсы, какие могла бы пожелать будущая мать: «Основы грудного вскармливания», «Сердечно-легочная реанимация младенцев», «Родительство для чайников».
Мать бросила клич, и все ее подруги опустошили свои чердаки и чердаки дочерей. К февралю у меня имелся пеленальный столик, система утилизации для подгузников, детская кроватка, автокресло и коляска, которая выглядела роскошнее (и навороченнее), чем моя маленькая машина. А еще коробки, полные пижамок и маленьких вязаных шапочек, послюнявленных детских книжек и серебряных погремушек со следами зубов. У меня были бутылочки, и соски, и стерилизатор. Джош подарил мне сертификат на пятьдесят долларов на И-Бэй, только в детской его версии. Люси выдала мне пачку нарисованных от руки купонов на присмотр за ребенком раз в неделю, когда он родится («Но только если не придется менять ему подгузник, когда он сходит по-большому!»).
Постепенно я превратила в детскую вторую спальню, которая до этого служила мне кабинетом. То время, которое я раньше тратила на сценарии, рассказы и попытки пробиться в «Джи-кью» и «Нью-йоркер», то есть на самосовершенствование, я посвятила благоустройству дома своими руками. И, к сожалению, я начала тратить деньги. Я купила ковер цвета морской волны, который хорошо сочетался с лимонными стенами, и календарь Беатрис Поттер, автора сказок о Кролике Питере. Подобрала поцарапанное кресло-качалку, покрасила его белой краской из баллончика и перетянула сиденье. Я начала заполнять полки всеми видами детских книжек, какие смогла выпросить в редакции, получить от матери или купить у букиниста. Каждый вечер я читала своему животу… просто чтобы выработать привычку и потому, что младенцы якобы очень восприимчивы к голосу матери.
И каждый вечер я танцевала. Опускала вечно пыльные металлические жалюзи, зажигала несколько свечей, скидывала обувь и двигалась. Танец не всегда получался счастливый. Иногда, слушая раннюю Ани Дифранко, я невольно вспоминала Брюса, ведь Ани пела: «Ты никогда не был добр и каждый раз подводил меня…»
Но я старалась танцевать счастливо, если не ради себя, то ради малыша. Было ли мне одиноко? До безумия. Жить без Брюса, без надежды на его возможное возвращение, даже на то, чтобы его снова увидеть, зная, что он полностью отверг меня и ребенка, было все равно что пытаться жить без кислорода.
Иногда я злилась на него за то, что он позволил мне пробыть с ним так долго… или за то, что не вернулся, когда я так хотела. Но я старалась убрать гнев в коробку, как убрала его подарки, и продолжала двигаться вперед.
Порой я задавалась вопросом, может быть, нас удерживала порознь только гордость, и может быть, разумно было бы ему позвонить или, еще лучше, поехать к нему и умолять, пока он не примет меня обратно. Может быть, несмотря на все, что он сказал, Брюс все еще любит меня. Гадала, любил ли он меня когда-нибудь. Пыталась заставить себя не думать об этом, но мой разум упрямо возвращался к этим мыслям снова и снова, тогда мне приходилось встать и начать что-то делать.
Я отполировала все столовое серебро, поставила на дверцы защиту от детей, разобрала шкафы. Моя квартира впервые в жизни была опрятной и даже красивой. Жаль, что в голове оставался полный беспорядок.
14
– Каждая одинокая женщина должна усвоить, – проговорила Саманта свежим апрельским утром, когда мы шли по Келли-драйв, – что, если мужчина захочет поговорить, он позвонит. Надо просто повторять себе как мантру. Если он захочет, он позвонит.
– Я понимаю, – печально сказала я, положив руку на живот, что уже могла делать, потому как с неделю назад бросила все скрывать.
Беременность – странная штука, но у моего положения оказалось несколько преимуществ. Если раньше люди… ой, ладно, мужчины смотрели на меня равнодушно или презрительно, потому что я была ПЫШНОЙ ДАМОЙ, то теперь на меня, очевидно беременную, смотрели с добротой. Приятная перемена. Я даже стала спокойнее относиться к своей внешности, по крайней мере иногда и на несколько минут.
– На самом деле мне уже лучше, – произнесла я. – Пытаюсь действовать на опережение. Всякий раз, когда меня одолевают мысли о Брюсе, я заставляю себя переключаться на ребенка. Что я должна сделать, купить или куда записаться.
– Звучит неплохо. Как на работе?
– Нормально, – ответила я.
Честно говоря, на работе происходило что-то непонятное. Так непривычно: то, что всего лишь год назад взволновало бы меня… или заставило понервничать… или обрадовало, сейчас казалось настолько малозначимым. Личная встреча с Крейгом Килборном за обедом в Нью-Йорке, обсудить направление, в котором развивается его шоу? Ну ладно. Неприятная перепалка с Габби на тему, кто будет писать прощание с сериалом «Няня»? Да пофиг. Меня не трогали даже удивленные и не такие уж тайные взгляды коллег, снующие с моего живота (растущего) на безымянный палец левой руки (без кольца). Они никак не решались спросить напрямую, но даже если бы кто-то таки набрался храбрости, я была готова к вопросам.
Да, я сказала бы, я беременна. Нет, заявила бы, с отцом ребенка мы расстались. И перевела бы тему на их собственные истории о беременности, рождении и воспитании детей.
– Итак, что у нас сегодня на повестке? – поинтересовалась Саманта.
– Очередные покупки.
Саманта застонала.
– Прости, но мне правда нужна еще пара вещей из отдела для будущих матерей…
Я знала, что во время шопинга Сэм старается держаться бодрячком, но видела, что ей нелегко. Во-первых, в отличие от любой другой женщины, которую я когда-либо знала, она ненавидела ходить по магазинам. Во-вторых, я была почти уверена, что ее тошнило от того, что все считали нас парочкой лесбиянок.
Пока Саманта нахваливала достоинства каталогов для заказа товаров по почте и покупок в Интернете, мимо нас пробежал мужчина.
Высокий, худощавый, в шортах и потрепанной толстовке с логотипом какого-то колледжа. Типичный любитель бега трусцой, каких на Келли-драйв полным-полно. Этот, правда, почему-то остановился.
– Привет, Кэнни!
Я застыла, сощурилась, машинально прикрывая живот. Саманта, тоже замерев, разинула рот. Таинственный незнакомец снял бейсболку.
Это был доктор Кей.
– Привет! – заулыбалась я.
Ого! Без белого халата и очков он оказался симпатичным… для мужчины постарше.
– Представь меня своему другу, – практически промурлыкала Саманта.
– Доктор Кушелевански, – медленно выговорила я, и тот улыбнулся. – Он из программы Филадельфийского университета, в которой я участвовала.
– Прошу вас, зовите меня Питер.
Во время рукопожатия нас едва не сшибли двое роллеров.
– Нам лучше не стоять, – заметила я.
– Я пройдусь с вами, если вы не против, – ответил доктор. – Мне нужно остыть…
– О, конечно! Разумеется! – горячо заверила Саманта.
Она бросила на меня короткий многозначительный взгляд, буквально кричащий: «Если он холост и если он еврей, то какое у тебя есть оправдание тому, что ты о нем ни разу не упоминала?!»
Я пожала плечами и приподняла брови, что Сэм наверняка поняла как: «Я понятия не имею, холост он или нет, и разве ты не занята?» Саманта, судя по всему, преодолев свою черную полосу третьих свиданий, все еще встречалась с инструктором по йоге. Многие наши беседы, не касающиеся Брюса, были посвящены вопросу, не слишком ли он увлечен дзеном для потенциального супруга?
Тем временем, совершенно не замечая наш обмен движениям бровей, доктор Кей знакомился с Нифкином, которого я несколько раз упоминала на занятиях.
– Так вот ты какой, знаменитый малыш!
Нифкин демонстрировал зачет по прыжкам в высоту, с каждым разом взлетая все выше и выше.
– Ему надо выступать в цирке, – восхитился доктор Кей, энергично поглаживая Нифкина за ушами. Ниф аж надулся от гордости.
– Да. Еще несколько килограммов, и я тоже смогу выступать. Интересно, туда еще нанимают толстых женщин?
Саманта впилась в меня мрачным взглядом.
– У тебя очень цветущий вид, – проговорил доктор. – Как работа?
– В целом хорошо.
– Я читал твою статью о «Точке зрения». И полностью согласен… очень напоминает «Тандердоум».
– Пять войдут, одна уйдет, – пропела я.