– Все записывай! – велела Бетси.
– Все фоткай! – наставляла мама.
– Ты же захватила мои снимки? – спросила Люси.
Я честно пообещала Люси продвигать ее фото, Бетси – делать заметки для будущих статей, маме – фотографировать, Саманте – присылать по факсу все, что касается юридических вопросов, а Энди – обязательно попробовать пиццу с уткой.
Положив трубку, я заметила на подушке визитную карточку. На ней было выгравировано «Макси Райдер», а под именем единственное слово – «Гарт», номер телефона и адрес на бульваре Вентура.
«Будь там в семь вечера. Потом будут выпивка и развлечения».
– Выпивка и развлечения, – пробормотала я и вытянулась на постели.
До меня доносился запах свежих цветов и слабый шум машин, гудящих тридцатью двумя этажами ниже. Я закрыла глаза и проспала до половины седьмого. Плеснув в лицо водой, я поспешно влезла в туфли и бросилась за дверь.
Гарт оказался тем самым Гартом, парикмахером звезд, хотя сначала я подумала, что такси высадило меня у художественной галереи. Легко ошибиться. В салоне Гарта не было типичных атрибутов: рядов раковин, стопки пролистанных журналов, стола администратора. Казалось, что в комнате с высоким потолком, украшенной единственным стулом, единственной раковиной и единственным антикварным зеркалом от пола до потолка, вообще никого не было, кроме… Гарта.
Я сидела в кресле, в то время как мужчина, выпрямлявший волосы Бритни Спирс, делавший мелирование Хиллари и красивший хной Дженнифер Лопес, приподнимал и осматривал пряди моих волос, изучая их с холодной отстраненностью ученого.
– Понимаете, – пыталась я хоть как-то оправдаться, – красить волосы во время беременности нежелательно. А я не ожидала беременности, поэтому и сделала тогда мелирование. А потом полгода волосы просто отрастали. Знаю, выглядит ужасно.
– Кто это сделал? – спокойно спросил Гарт.
– Ребенка или мелирование?
Мастер улыбнулся мне через зеркало и поднял еще одну прядь.
– Вы делали окрашивание не… здесь? – деликатно спросил он.
– О нет! В Филадельфии. – Мой ответ не вызвал у Гарта никакой реакции. – В Пенсильвании.
Честно говоря, я красилась в школе красоты в центре города, и мне казалось, что они довольно хорошо справились, но по выражению лица Гарта было видно, что он уж никак не согласен.
– Ох, милочка, – тихо выдохнул он.
Помедлив еще минуту, Гарт взял расческу и маленькую бутылочку с водой.
– Вы очень трепетно относитесь к… э-э-э…
Мне показалось, он пытался подобрать самое доброе слово, чтобы описать происходящее у меня на голове.
– Я трепетно отношусь много к чему, – облегчила я жизнь стилисту, – но не к волосам. Делайте со мной что хотите.
У нас ушло почти два часа. Сначала стрижка, потом расчесывание, потом формирование концов, затем нанесение на голову гранатово-красного раствора, который, Гарт клятвенно меня заверил, был полностью натуральным, без химических веществ, полученным только из чистейших органических овощей, и абсолютно гарантированно не повредит моему нерожденному ребенку.
– Вы сценарист? – спросил Гарт.
Стилист держал меня за подбородок, аккуратно наклоняя мою голову то так, то эдак.
– В процессе.
– Все получится. У вас особая аура.
– О, наверное, это просто мыло из отеля.
Гарт наклонился ближе и начал выщипывать мне брови.
– Не обесценивайте себя, – сказал он мне.
От Гарта пахло каком-то чудесным парфюмом, и совсем вблизи его кожа была безупречна. Придав форму бровям, он вымыл мои волосы, высушил, уложил и потратил еще полчаса, нанося на мое лицо различные кремы и пудру.
– Я почти не пользуюсь косметикой, – возбухнула я. – Гигиеническая помада, тушь. Ну и все.
– Не волнуйтесь, все будет очень тонко.
У меня были основания опасаться обратного. Он нанес уже три оттенка теней на мои глаза, в том числе чисто фиолетовый. Но когда он сорвал с меня накидку и развернул лицом к зеркалу, мне стало стыдно, что я посмела усомниться даже в мыслях.
Моя кожа сияла. Мои щеки были идеального цвета спелого абрикоса. Губы стали полными, теплого винного оттенка, изогнутые в легком подобии улыбки, хотя я даже не понимала, что улыбаюсь. Я не заметила теней на веках, разве что глаза стали больше и намного привлекательнее. Я выглядела собой… но словно самая лучшая, самая счастливая версия себя.
И мои волосы…
– Лучшей стрижки мне не делали никогда в жизни! – сказала я Гарту.
Я запустила пальцы в блестящие пряди. Он превратил мое мышиное каре с несколькими случайно затесавшимися прядями посветлее в потрясающий каштан, пронизанный золотыми, бронзовыми и медными нитями. Гарт остриг волосы коротко, так что завитки едва касались щек, и позволил остаться естественной волне, с одной стороны заправив волосы за ухо, делая меня похожей на озорную девчонку-сорванца. Немножко беременную, правда… но кто я такая, чтобы жаловаться?
– Ни у кого в мире такой крутой стрижки еще не было!
От двери раздались аплодисменты. Там стояла Макси в черном платье-комбинации и черных сандалиях. В изящных ушках сверкали бриллиантовые серьги-гвоздики, на шее – еще один бриллиант на тонкой серебряной цепочке. Тонкие бретельки платья завязывались на шее, оставляя спину обнаженной почти до ложбинки ягодиц. Я видела нежные бутоны ее лопаток, каждый позвонок, выступающий под кожей мраморным шариком, идеально симметричную россыпь веснушек на плечах.
– Кэнни! Боже мной, – воскликнула она, изучая сначала мои волосы, потом мой живот. – Ты… ух ты!
– А ты думала, я пошутила? – хмыкнула я и засмеялась, такое благоговение было у нее на лице.
Она опустилась передо мной на колени.
– Можно мне?..
– Конечно, – кивнула я.
Макси осторожно положила руку на мой живот, и мгновением позже ребенок покладисто пнулся.
– О-о-о! – вскрикнула Макси, отдергивая руку, словно обожглась.
– Не бойся, ты ей не повредишь. Или мне.
– Так будет девочка? – спросил Гарт.
– Пока неизвестно. Просто предчувствие, – ответила я.
Макси тем временем поднялась и кружила вокруг меня, осматривая, как товар, который она собиралась приобрести.
– Что по этому поводу говорит Брюс? – осведомилась Макси.
Я покачала головой:
– Ничего, насколько я знаю. Я не получила от него ни слова.
Макси остановилась и уставилась на меня широко раскрытыми глазами:
– Ничего? До сих пор?
– И опять я не шучу.
– Хочешь, его убьют? Я устрою, – предложила Макси. – Ну, хотя бы изобьют. Можно отправить к нему, скажем, с полдюжины разгневанных регбистов с битами, пусть сломают ему ноги…
– Пусть лучше сломают ему бонг, – заметила я. – Это его куда сильнее расстроит.
Макси усмехнулась:
– Ты хорошо себя чувствуешь? Хочешь кушать? Или, может, спать? Ты в настроении куда-нибудь прогуляться? Потому что если нет, это вообще не проблема…
Я улыбнулась ей и встряхнула потрясающей прической.
– Конечно в настроении! Я в Голливуде! Меня накрасили! Поехали!
Я протянула Гарту кредитку, но он выпроводил меня, сказав, что уже обо всем позаботились, а если я пообещала бы вернуться через шесть недель, подстричь концы, он бы счел эту оплату достаточной. Я благодарила его снова и снова и продолжила бы, если бы Макси не утащила меня за дверь. Ее маленькая серебристая машина ждала у обочины.
Я осторожно села в нее, помня, что у меня сместился центр тяжести… и помня, что рядом с Макси, даже с потрясающей новой стрижкой и великолепным цветом лица, спасибо Гарту, даже в довольно модной черной тунике, юбке и туфлях я все еще чувствовала себя корявым дирижаблем. Но хотя бы озорным дирижаблем, думала я, пока Макси неслась через три полосы гудящих машин и ускорялась, проскакивая на желтый сигнал светофора.
– Я договорилась, чтобы портье заглянули проведать Нифкина в отеле, если мы задержимся! – громко проговорила Макси, пока теплый ночной воздух обдувал нам лица. – Кроме того, я арендовала для него домик.
– Ого! Счастливчик Нифкин.
Только через два светофора я догадалась спросить, куда мы вообще едем.
– Бар «Звезда», – мигом оживилась Макси. – Обожаю его!
– Там вечеринка?
– Там всегда вечеринка. И к тому же отличные суши.
Я тяжко вздохнула. Мне же нельзя сырую рыбу и алкоголь.
И хотя мне безумно хотелось отметить событие и увидеть звезд, я знала, что пройдет совсем немного времени, и больше всего на свете мне захочется вернуться в роскошный большой гостиничный номер и лечь спать. Я не любила посиделки допоздна или шумные вечеринки даже до того, как забеременела, и теперь они мне нравились еще меньше.
Посижу недолго, уговаривала я сама себя, а потом сошлюсь на усталость, как типичная беременная дама, и рвану к себе.
Макси кратко ввела меня в курс дела – кого мы можем встретить в баре, – а также выдала обязательный ликбез для любого новичка вроде меня. Например, женатая уже семь лет пара, актер и актриса, как я узнала, все это время притворялись.
– Он гей, – негромко сказала Макси, – а она уже много лет трахается со своим личным тренером.
– Как шаблонно! – шепнула я в ответ.
Макси рассмеялась, наклоняясь ближе.
Инженю, звезда второго по величине боевика прошлого лета, могла предложить мне экстази в дамской комнате («Мне вот предлагала», – сообщила Макси). Принцесса хип-хопа, которая, по официальной версии, не делает ни шагу без вооруженной Библией матери-баптистки, оказалась настоящей оторвой. Спит и с мальчиками, и с девочками, и с обоими одновременно, пока маман проводит религиозные бдения в Вирджинии.
Пятидесятилетний режиссер только что вышел из клиники Бетти Форд, ведущему актеру сорока с чем-то лет поставили диагноз «сексуальная зависимость» во время последнего пребывания на лечении в фонде Хазельден, а режиссер артхауса, о которой так много сплетничали, на самом деле не была лесбиянкой, хотя с огромным удовольствием подпитывала слухи.
– Гетерила какую еще поискать, – комментировала Макси с отвращением в голосе. – Кажется, она даже мужа где-то в Мичигане припрятала.