Он ничего не сказал… просто уставился на меня – сквозь меня, – как будто я истеричная пациентка, кричащая, что ее бедра все еще бугристые или левый сосок выше правого.
– Тебе на нас совсем наплевать? Разве у тебя нет сердца? Или это глупый вопрос, который не следует задавать тому, кто зарабатывает на жизнь тем, что отсасывает целлюлит с бедер?
Взгляд отца полыхнул яростью.
– Не нужно со мной говорить в таком тоне.
– Нет. То, что мне было нужно, это отец.
Я не осознавала, насколько зла, насколько взбешена его поступком, пока не увидела его в накрахмаленном белом халате, с ухоженными ногтями, загорелым лицом и тяжелыми золотыми часами.
Он вздохнул, словно разговор и я сама ему наскучили.
– Зачем ты здесь?
– Я пришла не к тебе, если ты об этом. У моей подруги была запись, я пришла с ней. И увидела твою фотографию. Не очень-то умно, тебе не кажется? Для того, кто скрывается…
– Я не скрываюсь, – раздраженно перебил он. – Бессмыслица какая. Это мать тебе сказала?
– Почему тогда никто из нас не в курсе, где ты?
– Вам было бы все равно, даже если б вы знали, – пробормотал он, поднимая планшетку, с которой пришел.
Я была в таком шоке, когда он взялся за дверную ручку, что смогла сказать лишь:
– Ты с ума сошел? Разумеется, нам не было бы все равно. Ты наш отец…
Он снова надел очки. Я видела его глаза за стеклами, светлые, водянисто-карие.
– Ты теперь уже слишком взрослая. Вы все.
– Считаешь, что лишь потому, что мы выросли, не имеет значения, как ты с нами обошелся? Ты правда считаешь, что потребность в родителях можно перерасти, как трехколесный велосипед или стульчик для кормления?
Он выпрямился во весь рост, во все свои сто семьдесят шесть сантиметров, и закутался в эфемерный плащ власти, свойственной докторам, так ощутимо, словно он надел зимнее пальто.
– Я считаю, – произнес он медленно и четко, – что многие люди в конечном итоге разочарованы собственной жизнью.
– И ты хочешь быть для нас разочарованием?
Отец вздохнул:
– Я ничем не могу тебе помочь, Кэнни. Не знаю, чего ты хочешь, но могу сказать сразу – мне нечего тебе дать. Никому из вас.
– Нам не нужны твои деньги…
Он посмотрел на меня почти ласково.
– Я говорю не о деньгах.
– Почему? – спросила я. – Зачем заводить детей и бросать их? Вот этого я не понимаю. Что мы тебе сделали?..
Я осеклась и сглотнула.
– Что такого ужасного сделал кто-то из нас, что ты решил никогда больше нас не видеть? – Даже произнося эти слова, я уже знала, как они нелепы.
Я понимала, что ни один ребенок не может быть настолько плохим, неправильным, уродливым, не может быть чем-то таким, что заставило бы родителей уйти. Я знала, что мы не виноваты ни в чем. Мы не виноваты. Мысль крутилась в голове. Я могла бы отпустить ее, могла бы сбросить это бремя и стать свободной.
За исключением маленькой детали. Понимать что-то головой – это одно, и совсем другое, когда сердце обуревают чувства. И в тот момент я поняла, что Макси права. Что бы ни сказал мой отец, какой бы ответ он ни дал, какое бы оправдание он ни придумал, все это не то. Ничего из этого никогда не будет достаточно.
Я уставилась на отца. Я ждала, что он спросит о чем-нибудь, спросит, что со мной стало. Где живу, что делаю, с кем связала свою жизнь. Вместо всего этого он покачал головой и отвернулся к двери.
– Эй! – окрикнула я.
Отец повернулся, и у меня перехватило горло. Что я хотела ему сказать? Ничего. Я хотела, чтобы он спросил у меня, как я живу, кем стала, что со мной случилось. Я смотрела на него, а он ничего не сказал. Просто ушел.
Против воли я потянулась за ним, за каким-нибудь знаком, хоть за чем-то, когда он выходил. Мои пальцы соскользнули по белому накрахмаленному халату.
Он не остановился. Даже не помедлил.
Вернувшись, я убрала кольца в бархатную коробочку, смыла макияж с лица и гель с волос. Потом я позвонила Саманте.
– Ты не поверишь, – начала я.
– Скорее всего, – отозвалась она, – но ты попробуй. Рассказывай.
Я рассказала все.
– Он не задал ни единого вопроса, – завершила я рассказ. – Ему было не интересно узнать, что я тут делаю, чем занимаюсь в жизни. Мне кажется, он даже не заметил, что я беременна. Ему было просто плевать.
Саманта вздохнула:
– Это ужасно. Я представить не могу, что ты сейчас чувствуешь.
– Я чувствую… – тихо проговорила я, посмотрела на воду, потом на небо. – Я чувствую, что готова вернуться домой.
Макси печально кивнула, когда я рассказала ей о своих планах, но не стала уговаривать остаться.
– Ты закончила со сценарием?
– Закончу через пару дней, – ответила я.
Она осмотрела разложенные на кровати вещи: одежду и книги, плюшевого медведя, которого я купила как-то в Санта-Монике для малыша.
– Я бы хотела, чтобы мы успели сделать больше, – вздохнула Макси.
– Мы много чего сделали, – сказала я и обняла ее. – И мы будем разговаривать… и переписываться по почте… и ты приедешь ко мне в гости, когда родится ребенок.
Глаза Макси загорелись.
– Тетя Макси! – провозгласила она. – Тебе придется заставить его называть меня тетей Макси. И я буду просто неприлично его баловать!
Я улыбнулась про себя, представив, как Макси общается с маленьким Максом или Эбби словно с двуногим Нифкином, одевая ребенка в наряды, сочетающиеся с ее собственными.
– Ты будешь потрясающей тетей, – сказала я.
Макси настояла на том, чтобы отвезти меня в аэропорт, помочь сдать багаж, подождать со мной у выхода, хотя все, начиная со стюардесс и ниже, смотрели на нее, словно она была редчайшим экспонатом в зоопарке.
– Попадешь прямиком в светские новости, – предупредила я ее, хихикая и плача, когда мы обнимались в восемнадцатый раз.
Макси чмокнула меня в щеку и помахала моему животу.
– Билет у тебя?
Я кивнула.
– Денежка на завтрак?
– О да! – заулыбалась я, осознавая, насколько это было правдой.
– Тогда можешь идти, – сказала Макси.
Я шмыгнула носом и крепко ее обняла.
– Ты потрясающая подруга, – прошептала я ей. – Самая лучшая.
– Будь осторожна, – ответила она. – Хорошего путешествия. Позвони мне, как только доберешься.
Я кивнула, не в силах ничего сказать, потому что знала, что расплачусь. Я повернулась и пошла к трапу, к самолету, к дому.
На этот раз в первом классе было больше народу. Парень примерно моего возраста и точно моего роста, с вьющимися светлыми волосами и ярко-голубыми глазами, занял место рядом, когда я изо всех сил пытался пристегнуть ремень безопасности.
Мы вежливо кивнули друг другу. Затем он вытащил пачку важных на вид юридических документов с надписью «Конфиденциально», а я – журнал «Энтертейнмент уикли». Он бросил косой взгляд на мое чтиво и вздохнул.
– Завидуете? – спросила я.
Парень улыбнулся, кивнул и вытащил из кармана упаковку конфет.
– Хотите «Менту»? – спросил он.
– Это так говорят, если про одну штучку? – спросила я, беря конфету.
Он посмотрел на свои «Ментос», потом снова на меня и пожал плечами.
– Хороший вопрос, – резюмировал парень.
Я откинула спинку сиденья. Он был довольно симпатичным, подумала я, и у него явно хорошая работа или, по крайней мере, все выглядело так, будто у него хорошая работа. Вот что мне было нужно – просто обычный парень с хорошей работой, парень, который жил бы в Филадельфии, читал книги и обожал меня.
Я украдкой еще раз взглянула на мистера Ментос и подумала, не дать ли ему свою визитку… А потом резко одернула себя, услышав голоса матери и Саманты, сливающиеся в моей голове в один громкий, отчаянный крик: «Ты с ума сошла?!»
Может, в другой жизни, решила я, натягивая плед до самого подбородка.
Но я знала, что все будет хорошо. Пусть, скорее всего, мой отец никогда больше не станет моим отцом, а мать навсегда останется в плену Ужасной Лесбиянки Тани. Пусть сестра всегда останется эмоционально нестабильной, и пусть брат никогда не научится улыбаться. Но я все еще вижу в этом мире хорошее. Я все еще вижу красоту. И когда-нибудь, может быть, я даже найду того, кого смогу полюбить.
– Любовь, – прошептала я малышу и закрыла глаза.
Сказки учат нас, что, если очень сильно чего-то хотеть, в конце концов ты это получишь. Но вряд ли все будет так, как тебе представлялось, и не у всех сказок счастливый финал.
Я месяцами мечтала о Брюсе, грезила Брюсом, вызывала в памяти его лицо и держала его перед собой, когда засыпала, даже когда старалась этого не делать. Я так страстно желала, чтоб он возник передо мной, я так усердно и часто об этом просила, что в итоге он просто не мог не появиться.
Все произошло именно так, как предсказала Саманта.
«Ты увидишь его снова, – сказала она мне тогда, несколько месяцев назад, когда я сообщила ей, что жду ребенка. – Я видела достаточно мыльных опер, чтобы это гарантировать».
Я вышла из самолета, зевая, чтобы прочистить заложенные уши, и там, в зоне ожидания прямо напротив меня, под табличкой с надписью «Тампа/Сент-Пит», стоял Брюс. Мое сердце подпрыгнуло от мысли, что он пришел за мной, каким-то образом пришел за мной, но потом я разглядела, что он был с какой-то незнакомой мне девушкой. Невысокая, бледная, волосы собраны в пучок. Светло-голубые джинсы, бледно-желтая оксфордская рубашка, заправленная внутрь. Невзрачная, выцветшая одежда, обычные черты лица и обычная фигура. В ней вообще не было ничего примечательного, кроме густых непослушных бровей. Видимо, моя замена.
Я застыла, парализованная ужасным совпадением, возмутительным законом подлости. Но если бы это должно было произойти, то здесь самое место – в гигантском, бездушном международном аэропорту Ньюарка, где путешественники из Нью-Йорка, Нью-Джерси и Филадельфии сходились в поисках трансатлантических рейсов и/или дешевых внутренних авиабилетов.
Секунд пять я стояла как вкопанная и молилась, чтобы они меня не увидели. Я попыталась отойти в сторону от зала ожидания, обойти всю зону, думая, что должен быть какой-то способ нырнуть на эскалатор, схватить свои сумки и сбежать. Но потом глаза Брюса встретились с моими, и я поняла, что уже слишком поздно.