Мы проехали еще несколько кварталов в тишине. Я не могла придумать, что сказать, что делать дальше. Я не знала, какие вопросы задать ему. В голове словно шумело статическое электричество.
– Куда мы едем? – наконец сообразила я. – Мне нужно домой. Или в больницу. Мне нужно вернуться.
Мы снова остановились на красный свет.
– Ты работаешь? – Доктор постукивал по рулевому колесу. – Я не видел твоих статей…
Прошло так много времени с тех пор, как я вела с кем-либо подобную нормальную беседу на вечеринке с коктейлями, что мне потребовалось некоторое время, чтобы правильно подобрать слова.
– Я в отпуске.
– Ты правильно питаешься? – Я поймала косой взгляд в темноте. – Или лучше спросить, ты вообще что-нибудь ешь?
Я пожала плечами:
– Это трудно. С ребенком. С Джой. Я хожу в больницу к ней два раза в день, готовлю дом к ее приезду… много хожу пешком.
– Это я вижу, – сказал он.
Еще несколько кварталов тишины, еще один красный светофор.
– Я думал о тебе, – вдруг сказал доктор. – Надеялся, ты зайдешь или позвонишь…
– Ну я и зашла.
– Я думал, мы могли бы сходить в кино или в ту закусочную.
Это прозвучало так странно, что я чуть не рассмеялась. Было ли время, когда я ходила в кино, ужинать в ресторане? Было ли время, когда мои мысли полностью не занимал ребенок и ярость?
– Куда ты шла, когда потерялась?
– Просто гуляла, – совсем тихо ответила я. – Просто гуляла.
Доктор лишь покачал головой и не стал дальше расспрашивать.
– Позволь, я приглашу тебя в гости. Приготовлю тебе ужин.
Я серьезно обдумала, перекатывая в голове его слова.
– Ты живешь близко к больнице?
– Ближе, чем ты. Я отвезу тебя сразу, как захочешь.
Я сдалась, коротко кивнув.
Я молчала, когда мы поднимались на лифте на шестнадцатый этаж, молчала, пока он отпирал дверь, извинялся за беспорядок, спрашивал, люблю ли я все еще цыпленка и надо ли мне кому-нибудь позвонить.
Я кивнула на цыпленка, покрутила головой на предложение телефона и двинулась вдоль гостиной, водя пальцем по корешкам его книг, рассматривая семейные фотографии, но ничего не видя.
Доктор исчез на кухне, затем появился со стопкой сложенных вещей: пушистым белым полотенцем, парой спортивных штанов и футболкой, миниатюрными кусками мыла и бутылочками шампуня из отеля в Нью-Йорке.
– Не хочешь пока освежиться? – предложил он.
Ванна оказалась просторной и чистой. Я сняла футболку, затем шорты, вяло попыталась вспомнить, когда они были чистыми. По виду и запаху, очень давно. Я свернула их, потом еще раз, а потом решила, что к черту все, и выбросила шорты в мусорное ведро. Я долго стояла под водой с закрытыми глазами и не думала ни о чем, кроме ощущения воды на моем лице. «Найтись, – повторяла я себе. – Постарайся, чтобы тебя нашли».
Когда я вышла из душа, одетая, с подсушенными полотенцем волосами, доктор ставил еду на стол.
– С возвращением, – сказал он, улыбаясь мне. – Надеюсь, еда тебе понравится.
На столе стоял салат, маленькая жареная курица, блюдо с картофельными оладьями. Я уже много лет не видела, чтобы кто-нибудь подавал их не на Хануку.
Я села. Еда пахла очень хорошо. Впервые за долгое время для меня что-то хорошо пахло.
– Спасибо, – поблагодарила я.
Доктор положил мне полную тарелку и не разговаривал, пока я ела, лишь внимательно наблюдал за мной. Время от времени я поднимала глаза от тарелки и видела, что он не просто пристально смотрел… наблюдал.
Наконец я отодвинула тарелку.
– Спасибо, – повторила я. – Это было очень вкусно.
Он подвел меня к дивану и протянул керамическую миску, полную шоколадного мороженого и мангового шербета.
– От Бена и Джерри, – сказал доктор.
Я уставилась на него во все глаза, голова все еще кружилась. Всплывали обрывочные воспоминания, как он уже однажды приносил мне десерт, пока я лежала в больнице.
– Помнишь, когда мы говорили о мороженом на занятии?
Я непонимающе посмотрела на него.
– Когда обсуждали триггерные продукты, – подсказал он.
И тогда я вспомнила, как миллион лет назад сидела за столом и говорила о том, что мне нравилось есть. Казалось невероятным, что мне когда-либо что-то нравилось… что мне нравились простые вещи. Еда, и друзья, и прогулки, и походы в кино.
Смогу ли я когда-нибудь снова жить обычной жизнью?
Я задумалась. Я не была уверена… Но я подумала, что, может быть, я могла бы попробовать.
– Ты помнишь все любимые блюда пациентов? – спросила я.
– Только любимых пациентов, – отозвался доктор.
Он сидел в кресле напротив меня, пока я медленно ела, смакуя каждый кусочек. Закончив, я вздохнула. Как давно я так хорошо не ела, как давно ничего не было таким вкусным.
Он прочистил горло. Я решила, это намек, что мне пора. У него, наверное, планы на вечер. Возможно, даже свидание. Я напрягла мозг, пытаясь вспомнить, какой сегодня день. Выходной?
Я зевнула, доктор улыбнулся, глядя на это.
– Ты выглядишь очень усталой, – сказал он. – Может, отдохнешь немного?
Его голос был таким теплым, таким успокаивающим.
– Ты предпочитаешь чай, а не кофе, так? – Он дождался моего ответного кивка. – Сейчас вернусь.
Доктор ушел на кухню, а я вытянула ноги на диване. К тому моменту как он вернулся, я уже наполовину спала. Веки стали тяжелыми и отказывались подниматься. Я зевнула и попыталась сесть. Доктор протянул мне кружку.
– Куда ты сегодня ходила? – мягко спросил он.
Я отвернулась, потянувшись за пледом, наброшенным на спинку дивана.
– Я просто ходила гулять. Случайно заблудилась, или что-то вроде того. Но я в порядке. Тебе не о чем волноваться. Я в порядке.
– Это не так, – оборвал он меня почти сердито. – Ты совершенно очевидно не в порядке. Голодная шатаешься по городу. Бросила работу…
– В отпуске, – поправила я. – Я в декретном отпуске.
– Ты не должна стыдиться попросить о помощи.
– Мне не нужна помощь, – рефлекторно огрызнулась я.
Это был выработанный рефлекс, укоренившийся в подростковом возрасте, отточенный годами. В порядке. Я могу с этим справиться. Я в порядке.
– У меня все под контролем. Я в порядке. У нас все в порядке. Я и ребенок. У нас все хорошо.
– В каком порядке? – покачал он головой. – Ты несчастна…
– А с чего мне быть счастливой? – вскипела я в ответ. – Чему мне радоваться?
– У тебя прекрасный ребенок.
– Да, чужими молитвами.
Доктор непонимающе посмотрел на меня. Я яростно уставилась на него в ответ. Затем поставила чашку и поднялась.
– Мне надо идти.
– Кэнни…
Я поискала свои носки и заклеенные скотчем кроссовки.
– Ты мог бы отвезти меня домой?
– Прости, я не хотел тебя расстраивать… – Доктор подавленно наблюдал за мной.
– Ты меня не расстроил. Я не расстроилась. Но я хочу домой.
Доктор тяжко вздохнул.
– Я думал… – пробормотал он себе под нос.
– Думал о чем?
– Ни о чем.
– О чем ни о чем? – настойчиво переспросила я.
– Это была плохая мысль.
– Мысль о чем? – надавила я непререкаемым тоном.
– Я думал, ты расслабишься у меня. – Он покачал головой, словно ошеломленный собственными чаяниями. – И я думал, ты захочешь поговорить…
– Не о чем говорить, – как можно мягче ответила я.
Доктор был добр ко мне, накормил ужином, дал чистую одежду, апельсиновое мороженое, подвез.
– Я в порядке. Это действительно так и есть.
Мы постояли минуту, и что-то произошло, напряжение ослабло. Я почувствовала мозоли на обеих ногах и то, как щеки обветрились и болели от солнечных ожогов. Ощущала, как приятно касается спины прохладный тонкий хлопок его футболки, как приятно тяжело в животе от вкусной еды. Почувствовала свою грудь, которая тупо ныла.
– У тебя, случайно, нет молокоотсоса? – спросила я.
Первая попытка пошутить с тех пор, как я пришла в себя в больнице.
Доктор отрицательно качнул головой.
– Лед поможет? – спросил он.
Я кивнула и вернулась на диван. Он принес мне лед, завернутый в полотенце. Повернувшись к нему спиной, я сунула сверток под футболку.
– Как там Нифкин? – снова спросил доктор.
Я прикрыла глаза.
– Он у мамы, – пробормотала я. – Я отправила его к ней на некоторое время.
– Не позволяй ему гостить у нее слишком долго. Он забудет все трюки. – Доктор отхлебнул чая. – Я собирался научить его говорить, будь у нас больше времени.
Я рассеянно кивнула. Веки снова стали наливаться тяжестью.
– Как-нибудь в другой раз, – пообещал доктор, вежливо отводя взгляд, когда я перекладывала лед. – Мне бы хотелось снова увидеть Нифкина.
Он помолчал, неловко кашлянул и добавил:
– Мне бы хотелось снова увидеть тебя, Кэнни.
Я посмотрела на него.
– Почему? – Вопрос прозвучал грубо, но я перешла грань хороших манер… грань любых манер. – Почему меня?
– Потому что ты мне небезразлична.
– Почему? – снова спросила я.
– Потому что ты… – Последняя фраза словно повисла; доктор повел руками, как будто пытаясь вылепить слово из воздуха. – Ты особенная.
Я покачала головой.
– Так и есть.
Особенная, подумала я. Я не чувствовала себя особенной. Скорее нелепой. Проекцией женщины, слезливой историей, уродом. Как я выгляжу со стороны? Я представила себя на улице в тот вечер: в развалившейся обуви, потная, грязная, грудь течет. Меня надо было сфотографировать и поместить плакат с моим изображением в каждой средней школе, в книжных магазинах. Аккурат между полками с любовными романами и книгами по самопомощи, как найти свою вторую половинку, своего спутника жизни, свою единственную настоящую любовь. В качестве предупреждения, дабы уберечь девушек от повторения моей судьбы.
Должно быть, я задремала, потому что, проснувшись и вздрогнув, я обнаружила, что прижимаюсь щекой к пледу, а полотенце, полное тающего льда, лежит у меня на коленях. Напротив стоял доктор. Он снял очки, без