Только после того, как Мак убрала со стола тарелки от пиццы и сунула их в посудомойку, им наконец удалось успокоиться.
– Я хотела тебе сказать, – начала Клэр, растирая онемевшие кончики пальцев левой руки, торчавшие из гипса. – Мне очень жаль, что я опубликовала в Фейсбуке ту твою фотку с Оливером. Это было гадко с моей стороны. Я просто ужасно ревновала.
Мак лишь пожала плечами. Все это казалось далеким прошлым.
– Да ничего, – мягко сказала она.
– А что у вас на самом деле происходит с Оливером? Я соврала, что он мне не нравится. Вы встречаетесь?
Мак видела в глазах Клэр искренний интерес. Тон ее вопроса показался таким знакомым: так они беседовали о мальчиках задолго до всей этой истории с Блейком.
– Нет, – ответила Мак, чувствуя себя слегка виноватой, что так долго держала Оливера в подвешенном состоянии. – У нас… как-то не сложилось.
Клэр понимающе кивнула.
– Конечно, не сложилось.
– Но он милый, – Мак тоже искренне улыбнулась. – Тебе стоит попытать с ним счастья. Я замолвлю за тебя словечко.
И тут, будто по заказу, в кармане Мак вдруг завибрировал телефон. Не успела она выключить звук, как заиграла песня Бруно Марса – до боли знакомая песня. Черт. Она так и не сменила рингтон, который когда-то давно поставила на номер Блейка. И Клэр его узнала.
Она быстро прикрыла экран рукой и посмотрела на Клэр, испугавшись, что всей их откровенности и близости пришел конец. Но Клэр улыбалась.
– Все нормально, можешь ответить, – она склонила голову, указывая на телефон в руке Мак. – Знаешь, он ведь всегда любил тебя.
Мак затаила дыхание и сидела, не шелохнувшись. Телефон продолжал звонить.
Клэр опустила глаза.
– Я это поняла еще в тот день в Диснейленде, но соврала, когда он спросил меня, нравится ли он тебе. А потом, перед прослушиваниями, я попросила его побыть с тобой и отвлечь тебя. Я просто… – она запнулась. – Не представляла, как далеко это все зайдет. Это не его вина, Мак. Я так все обставила, что он чувствовал бы себя виноватым, если бы не сделал этого. Но сам он этого не хотел.
Мак несколько раз вздохнула, пытаясь переварить эту информацию. Было приятно, что Клэр во всем созналась. И что Блейк на самом деле говорил правду. Она вскочила со стула и крепко обняла подругу, чувствуя неимоверное облегчение.
– Я люблю тебя, – сказала она.
– Чего? – Клэр странно на нее посмотрела. – Я тебе признаюсь, какой я была стервой, а ты говоришь, что любишь меня?
Но в том-то и дело: Мак действительно любила ее, несмотря ни на что. Не то чтобы это обнулили все счеты. Мак всегда будет винить себя за то, что тогда назвала имя Клэр. Это всю жизнь будет маячить у нее в голове – слова, которые ей больше всего на свете хотелось взять назад.
Клэр застонала и закатила глаза.
– Ну, хватит уже телячьих нежностей! Перезвони ему!
Мак благодарно на нее посмотрела и ткнула пальцем в телефон.
– Привет, – немного робея, сказала она.
36
Кейтлин захлопнула дверцу шкафчика в спортивной раздевалке. Ее освободили от занятий на неделю, но футбольную команду она бросать не собиралась. Особенно сегодня, когда они играли со школой Бельвю. К тому же это первая игра с участием новеньких.
– Пошли, Кейтлин! – девчонки бежали мимо нее, на ходу поправляя головные повязки и шлепая друг друга полотенцами и толстовками. Урсула громко завопила «Юх-у-у!» и завела традиционную кричалку по пути на поле. Обернувшись через плечо, она улыбнулась Кейтлин, а та улыбнулась ей в ответ. Смешно – еще недавно Кейтлин считала Урсулу своим заклятым врагом, подозревала, что она убила Нолана и подставила их. Подслушала их роковой разговор на киноведении и придумала собственный коварный план. Теперь все это казалось таким нелепым.
С другой стороны, правда тоже казалась совершенно немыслимой. Кейтлин задумалась о Джулии. Последнее, что она слышала: ее поместили в строго охраняемую психиатрическую больницу милях в двадцати от города. В таких местах первое время не разрешают никаких посетителей, а пациенты круглыми сутками проходят интенсивную терапию. Кейтлин попыталась представить, как Джулии живется там. Что ж, по крайней мере там чисто и нет хлама. И кошек. Будет ли ей грустно расставаться с Паркер? Случилось ли это уже? А может, на такие вещи уходят месяцы, а то и годы? Доктор Роуз сказала, это похоже на смерть. Кейтлин было ужасно жаль Джулию, несмотря ни на что. Она и представить боялась, что ей пришлось бы дважды потерять Тейлора.
Снаружи раздался свисток, и это вернуло ее к реальности. Кейтлин поправила щитки на голенях, сунула в рот капу и побежала на поле за остальными. Пересекая парковку, она заметила на трибунах своих мам и улыбнулась. Между ними наконец все наладилось – впервые за очень, очень долгое время. Накануне вечером они поговорили по душам, и хотя мамы все еще сердились на ее за тот розыгрыш с Ноланом (особенно из-за того, что это был ее «окси»), они снова были на ее стороне. Кейтлин наконец призналась им, как сильно ненавидела Нолана и винила его в самоубийстве Тейлора. Она рассказала, как за последние полгода тысячу раз перечитывала дневник брата, пытаясь найти тот самый момент, когда он решился покончить с собой. Тот момент, когда она упустила самую важную подсказку.
Мамы просто смотрели на нее полными слез глазами, стараясь не разрыдаться. Потом они поплакали все вместе, и как будто наконец признали ту общую боль, которую все они испытывали каждую секунду каждого дня, но которая была слишком велика, чтобы об этом говорить. От сознания того, что все они это чувствуют, боль становилась чуть меньше.
Кейтлин вышла на поле последней. Она закрыла глаза, вдыхая прохладный вечерний воздух и вслушиваясь в звуки стадиона: гомон толпы, гудение клаксонов на трибунах, последние наставления тренера команды соперников. Только одно в ее жизни все еще не встало на свое место: Джереми. Они не общались с той вечеринки у Ниссы. Даже Джош позвонил ей на следующий день, извинившись за то, что спьяну уговаривал ее расписаться на гипсе.
– Это из-за меня мой брат ушел?
– Да нет, – ответила Кейтлин. И это было правдой: Джереми ушел из-за ее чувств, ее сомнений. Она не хотела возвращать Джоша. Да и Джош вряд ли хотел вернуть ее. После его звонка это стало яснее прежнего. Но ей было приятно, что между ними воцарился мир.
Кейтлин стянула разогревочную кофту и бросила на траву за скамейкой. Надо сосредоточиться на игре.
Она нагнулась, чтобы поправить шнурок на бутсах и вдруг заметила что-то на трибуне. Там в одиночестве сидел Джереми. Лицо его было разрисовано в цвета Бэкон Хайтс – коричневый и белый, – а в руках он держал огромный плакат с надписью «Вперед, Кейтлин!», выведенной крупными буквами.
У Кейтлин отвисла челюсть. До начала игры оставалось всего несколько минут, но она рванула к трибунам.
– Вот это да! Ну ты даешь!
Джереми робко улыбнулся.
– Я должен был прийти и поддержать тебя.
У Кейтлин на глаза навернулись слезы.
– Правда?
– Ну да. – Он улыбнулся, но тут же посерьезнел. – Я подумал над тем, что ты сказала, и понял, что ты была права. Кейтлин, я должен любить тебя такой, какая ты есть. А ты – девушка, которая играет в футбол. Которая ходит на вечеринки. И весьма привлекательная девушка. – Он коснулся ее руки. – И знаешь что? – продолжал он. – Я люблю эту девушку. И я люблю в ней все.
Сердце Кейтлин едва не лопнуло от нахлынувших эмоций. Она улыбнулась и бросилась в объятия Джереми. Она крепко обняла его, вдыхала его запах. Так приятно быть с ним, здесь и сейчас. Так и должно быть.
Кейтлин могла бы так простоять весь вечер, но нужно было возвращаться к команде. Отпустив Джереми, она увидела, что через поле к ним бежит Мэри-Энн. На долю секунды Кейтлин решила, будто мама разозлилась, что они с Джереми обнимаются у всех на виду, но когда Мэри-Энн подбежала ближе, она разглядела на ее лице странное, напряженное и даже тревожное выражение. Такое же, как когда она обнаружила, что Тейлор покончил с собой, вспомнила Кейтлин.
Запыхавшаяся Мэри-Энн подбежала к Кейтлин, схватила ее за руку и потянула за собой.
– В чем дело? – воскликнула Кейтлин. – Что случилось?
Мэри-Энн отдышалась и посмотрела в глаза дочери.
– Джулия… сбежала из больницы!.. Она… пропала.
37
За окном гостиничного номера Джулии светило яркое солнце. Горизонт был усеян пальмами, по эстакаде неслись машины – близился вечерний час пик. Джулия откинулась на жесткого стула и устремила взгляд в безоблачное синее небо. Все ее тело до кончиков пальцев было расслаблено. Впервые за долгое время она была совершенно спокойна. Отсутствие стресса и страха оказывало живительный эффект.
Последние сутки она помнила смутно. Джулия понятия не имела, как далеко заехала, но это было и неважно. Достаточно было знать, что она уехала прочь от тайн и козней Бэкон Хайтс – туда, где ее никто не найдет. Она оставила все это позади, сбив их всех со следа – даже врачей, медсестер и копов. Они умны, не поспоришь, но ведь ей все равно удалось воплотить свой план в совершенстве. Она ни за что бы не осталась в психушке – в конце концов, должны же быть пределы тому, на что она готова пойти ради Паркер.
Джулию ни капельки не мучила совесть из-за того, что она наврала сотрудникам больницы. Она поступила правильно, сказав врачам, полицейским и адвокатам, что больна, и позволив им развести суету вокруг ее редкого и крайне серьезного диссоциативного расстройства личности. В конце концов, сбежать из психбольницы куда проще, чем из тюрьмы. А как еще ей было от них отделаться? Соврать, что Паркер – плод ее воображения, было единственным выходом. Она сделала это ради них обеих – ради себя и Паркер. Но Джулия-то знала правду: Паркер не менее реальна, чем она сама. И это Паркер совершила все эти преступления. Не она.
Именно Паркер и придумала этот план, еще до того, как Джулия сдалась полиции. Джулия нашла подругу в лесу, куда та убежала с вечеринки. Паркер взяла ее за плечи и сказала: