Огастес потирает лоб.
– Боже, это совершенно новый мир…
– Послушай, Огастес… – Больше не могу откладывать этот вопрос. – Что ты собираешься делать? – Он склоняет голову набок, и я уточняю: – В отношении нас с мамой.
Несколько мучительных секунд Огастес молчит. Я вслушиваюсь в окружающие лесные шорохи, представляя, как на смену им приходят сирены.
– Пока не знаю, – вздыхает он.
– Мы с Джейми… можем уехать. И больше не побеспокоим твою семью.
– Кэт, ее пытались убить, – вмешивается Лиам. – Вам нельзя уезжать.
– Почему? Рабочее удостоверение Джейми поддельное. Никто не знает ее настоящего имени, моего тоже. Если мы уедем, этот громила, кем бы он ни был, нас не найдет. – Я поворачиваюсь к Огастесу. – Теперь тебе известно то же, что и мне. Ты можешь сообщить в полицию описание человека, убившего Паркера, и рассказать им, что я слышала. Надеюсь, поможет. Скажешь… что получил анонимный звонок.
– Ты уже все продумала, – сухо замечает Огастес.
Ответить я не успеваю. Жужжит его мобильный. Движимая любопытством, я подхожу ближе, чтобы взглянуть на экран.
– Опять охрана? Поняли, что Баррет Как-его-там вовсе не в Нью-Йорке, а…
– Боже, дался тебе Баррет, – бормочет Огастес. – Нет. – Сунув телефон в карман, он поворачивается к Лиаму. – Это Клайв. Нам нужно возвращаться.
Глава 29Лиам
Огастес поворачивает ключ в замке зажигания «БМВ», и загорается приборная панель.
– Два часа? – удивляюсь я. – Не может быть. Наверное, у тебя часы остановились.
– Высокоточная немецкая техника просто так не останавливается, – возражает Огастес, выполняя разворот в три приема, чтобы выехать на ведущую к домику дорогу.
Наверняка он шутит, как и при нашей первой встрече, когда заявил, что Кэт, бродящая по полям Сазерлендов, совершила чуть ли не государственное преступление. Однако я слишком напряжен, чтобы смеяться.
– Знаю. Но за Кэт мы поехали в начале двенадцатого, а с того момента… – Я достаю из кармана мобильный, чтобы сверить часы. 2:01.
– С того момента мы предотвратили попытку убийства и укрыли воровку драгоценностей. Я узнал, что Люк – мошенник, Кэт была твоей сводной сестрой, а Джейми более десяти лет назад сменила имена себе и дочери. – Огастес где-то потерял солнцезащитные очки, и лучи послеполуденного солнца, пробивающиеся сквозь просветы между деревьями, заставляют его щуриться. – Суматошные три часа, верно?
– Еще какие.
Кэт мы оставили в лесу, так и не решив, как быть дальше. Огастес, убирая телефон в карман, посоветовал ей проверить Джейми и пообещал, что мы вернемся при первой же возможности. Кэт кивнула с широко раскрытыми глазами; я легко мог представить, какие мысли крутятся у нее в голове.
«Машины нет. Мы в глуши. Джейми нездорова. Я здесь застряла».
Я не слишком хорошо знаю Огастеса. Трудно сказать, о чем он думает. По-хорошему, следовало бы все рассказать Россу Сазерленду, но тогда Джейми отправится в тюрьму.
Да, возможно, она этого заслуживает. Однако я не забыл, как добра она была в Вегасе, и по-прежнему питаю к ней слабость. Очень жаль, что ей пришлось так много пережить. Думаю, Джейми в самом деле хочет что-то изменить, хотя, наверное, ей стоило бы действовать более кардинальным образом. Если Джейми арестуют, что будет с Кэт? Насколько я понимаю, во всем мире у нее нет никого, кроме матери.
Безнадежная ситуация.
К счастью, Огастес не жаждет продолжать разговор и вместо этого включает радио. Как будто предлагает сделать перерыв.
Ну, мне пауза точно не помешает.
Салон машины наполняет спокойная песня в духе семидесятых, и я принимаюсь постукивать пальцами по колену в такт музыке. Знакомая мелодия… Никак не вспомню название.
– Что за песня? – спрашиваю, пока мы проезжаем по узкой гравийной дороге, тянущейся среди деревьев.
– «Right Down the Line»[5]. Раньше на этой машине ездила мама, и спутниковое радио до сих пор воспроизводит музыку, которая ей нравилась. То есть песни, записанные до восьмидесятых. Хотя порой вклинивается что-нибудь в стиле «гранж».
– Мне нравится, – сообщаю я, и Огастес увеличивает громкость. Теперь песня заполняет всю машину, но не мешает слышать друг друга. – Твоя мама сейчас за границей, верно? Будь она в Штатах, пришла бы на праздник? Или это не в ее стиле? – Учитывая, сколько всего мы пережили в эти выходные, я все еще до смешного мало знаю об Огастесе Сазерленде.
– Не-а. Даже когда они с моим отцом были женаты, мама не слишком жаловала семейные праздники Сазерлендов. Ей не нравится мой дед.
– Ты живешь с ней? Или с отцом?
– С обоими. Во время учебного года обычно с папой в Нью-Йорке, а лето провожу с мамой. Но в этом году она уехала с новым кавалером, так что я остался с отцом. – Свернув на главную дорогу в Биксби, Огастес добавляет: – Из-за этого он и запил.
– Ты здесь ни при чем. – В этом я не сомневаюсь, хотя мало что знаю о такой зависимости.
– Не факт. Ты и видел-то меня всего ничего. Что я могу? Развлекаться на празднике? Помогать тайной сводной сестре? Героически получать удар в челюсть? Вот и все мои достоинства.
Искоса бросаю взгляд на Огастеса, на синяк, который он бессознательно то и дело трогает, и внезапно мне тоже хочется прикоснуться к его лицу, очертить большим пальцем резкую линию подбородка, потом подняться наверх, к полной нижней губе. Однако сейчас не время, так что я стискиваю лежащие на коленях руки в кулаки и спрашиваю:
– Почему ты учишься в Стайвесанте, а не в той элитной частной школе, которую закончили остальные члены твоей семьи?
– Потому что родителям она не по карману, а зависеть от прихотей дедушки я не хочу. Отцу это не пошло на пользу. Как и всем прочим родственникам.
– По-моему, это… – «Замечательно. Похвально. Более чем сексуально, если говорить начистоту» – …довольно круто, – вяло заканчиваю я. И слишком смущенный, чтобы ждать ответа, поспешно выпаливаю: – Значит, этим летом ты не побудешь с мамой?
– Нет, – пожимает плечами Огастес. – Ничего страшного. У нас не слишком близкие отношения. Она меня любит, но я ей не особо нужен.
– Сомневаюсь, – на этот раз все же выдавливаю я. – С чего ты взял?
– Потому что в прошлом месяце перед отъездом в Италию она прямо сказала: «Огастес, ты же знаешь, я люблю тебя. Но ты мне не особо нужен», – невозмутимо сообщает он.
Не знаю даже, что на это ответить, поэтому признаюсь:
– Не понимаю, когда ты шутишь, а когда говоришь всерьез.
– Если появляются сомнения, считай, что пошутил. – В обычно небрежном тоне Огастеса проскальзывают напряженные нотки.
Я бросаю взгляд на его взъерошенные золотистые волосы и идеально очерченные скулы. Интересно, сколько нужно внутренних сил, чтобы заставить окружающих поверить, будто тебя ничто и никогда не беспокоит. Вероятно, очень много.
– Мне не нравится Люк. Ни капли, – вдруг говорю я. – И все же в глубине души я всегда буду надеяться, что хоть немного ему нужен. Зря, наверное. Помню, в Вегасе, после того как Джейми и Люк пришли в отель, где нас отыскали, Джейми со слезами упала на колени и крепко прижала к себе Кэт. Люк же просто неподвижно стоял рядом. Я сел на пол рядом с ними и посмотрел на него, а он спросил: «Какого черта ты ушел из номера?»
Щеки Огастеса заливает румянец. Это что-то новенькое. Обычно во время наших разговоров краснею я.
– Сколько тебе было, пять?
– Пять.
– Охренеть. Знаешь, я часто жалуюсь на своих родителей, и видит бог, они того заслуживают, но это… совсем другое дело. Не так скверно, как у девчонки Хаос, но тем не менее.
– Да, бывает, – изображая беспечность, отзываюсь я. – На Олимпиаде плохих родителей Кэт, конечно, взяла золото, а серебряная медаль досталась мне.
Начинается новая песня – «Fire and Rain» Джеймса Тейлора, одна из маминых любимых. Правда, очень печальная, и я, чтобы окончательно не впасть в уныние, убавляю громкость.
– А что творится в поместье? – интересуюсь я.
– Понятия не имею. Клайв просто велел нам приехать.
– Обоим? – Я вдруг начинаю нервничать. – Я-то ему зачем?
– Прости, он не сообщил. Конечно, можно было спросить, но вряд ли он бы ответил.
– Думаешь, это как-то связано с Паркером?
– Может быть. – Огастес сворачивает на дорогу, ведущую к поместью Сазерлендов. Меня несколько тревожит, что до домика, где осталась Кэт, совсем недалеко. – Вдруг случившееся уже больше нельзя «придерживать»?
Мы приближаемся к воротам, охраны на которых гораздо больше, чем в день нашего приезда. Огастес опускает стекло, и один из охранников машет ему, разрешая проехать. Миновав несколько извилистых дорожек, мы приближаемся к самому большому особняку из всех, что я когда-либо видел. Без сомнений, здесь живет дедушка Огастеса. Теперь-то понятно, почему все остальные дома в поместье называют «коттеджами».
Припарковав машину, Огастес поворачивается ко мне.
– Готов?
– Наверное.
Мы выходим из машины, но, захлопнув дверцу, я вдруг чувствую, что ноги приросли к подъездной дорожке.
– Огастес, подожди, – окликаю я, когда он уже шагает к входной двери.
– Что? – оборачивается он, подняв брови.
Бросаю взгляд на окна особняка. Все шторы задернуты. Это вовсе не значит, что за нами не наблюдают. Или не подслушивают. Я подхожу ближе и тихо говорю:
– Знаю, тебе нужно рассказать семье, что Кэт видела и слышала в лесу. Что касается остального… ты можешь в любой момент ввести их в курс дела. Но после этого уже не сумеешь отказаться от своих слов.
– Советуешь сказать об анонимном сообщении? – Он проводит кончиками пальцев по синяку на челюсти. – А как я объясню это? Драка в баре утром в воскресенье?
– Не знаю, – устало выдыхаю я. Огастес прав, я веду себя нелепо. – Извини, если ляпнул что-то неуместное. Просто… у Кэт нет никого, кроме мамы.
– Понимаю. Хотя… У нее есть ты.
Он вновь шагает к дому, и мне остается лишь последовать за ним. Не успеваем мы подойти к входной двери, как она распахивается и оттуда выглядывает Дэн, охранник, что был с нами в убежище.