Но Огастес не двигается с места. Шаги почти у самой двери, а он стоит посреди кабинета с папкой в руке. Отчаянными жестами я подзываю его к нам, однако младший Сазерленд не обращает на меня внимания. В конце концов я в отчаянии захлопываю дверь, и все вокруг погружается во тьму.
– Вот дерьмо, – выдыхает Лиам, беспокойно дергаясь рядом со мной.
– Тс-с-с, – едва слышно шепчу я.
– Дорогой, – с удивлением в голосе произносит Аннализа. – Я думала, ты… – Она замолкает на несколько бесконечных секунд, потом уточняет: – Что это?
– Твое досье. На Люка Руни.
– Как ты… – Слышится тихое шуршание, как будто Аннализа выхватывает папку из рук племянника. – Огастес, пожалуйста, запомни, это моя личная жизнь. Тебя она не касается, – продолжает Аннализа, тепло и умиротворяюще, хотя и с некоторой укоризной.
«Притворяется, – решаю я. – Поскольку не знает, как много он успел увидеть».
Огастес сразу берет быка за рога.
– Ты была в курсе, что Джем планировала украсть твое ожерелье, и даже не попыталась ее остановить. – Его голос понижается почти до шепота, и мне приходится напрячься, чтобы расслышать слова. – Зачем ты ей позволила? Почему не порвала с Люком? Не вызвала полицию, чтобы всех их арестовать? Если бы… Боже, тетя Аннализа, если бы ты стала действовать, дядя Паркер остался бы жив!
– А тебе бы этого хотелось? – гневно вопрошает Аннализа, повышая голос. – Между прочим, Паркер тебя ненавидел. И сделал нашу с отцом жизнь невыносимой. Он всегда только брал, ничего не отдавая взамен, причинял людям боль и их убивал!
Сердце резко ускоряет бег. Инстинктивно я тянусь к Лиаму, хватаю его за рукав, а потом за руку. Он молча сжимает мою ладонь.
– С бабушкой… произошел несчастный случай, – бормочет Огастес.
– Которого вполне можно было избежать. Паркер напился. Тем вечером мама умоляла его не выходить на яхте. А он в ответ стал упрекать ее, что все в семье вечно ожидают от него худшего. Она почувствовала себя виноватой и решила доказать, что доверяет ему. К чему это привело? После ее смерти наша семья уже не была прежней. – В голосе Аннализы слышится дрожь. – Помнишь поминальную службу, которую мы устроили по маме в начале лета?
– Когда дядя Паркер забыл заказать цветы?
– Да. Я очень расстроилась. А после приперла его к стенке и напомнила, что он разбил яхту и даже не извинился. Знаешь, что он мне сказал? – Аннализа даже не ждет ответа Огастеса. – Он заявил, что мне нужно научиться не париться по пустякам. Ничего себе пустяки! Как будто речь шла о каком-то детском споре! Я ведь говорила о смерти нашей матери!.. Паркер стал для нашей семьи чем-то сродни раковой опухоли. И раз его не получалось вылечить, то следовало удалить.
В кабинете становится так тихо, что я слышу дыхание Лиама.
– Тетя Аннализа, о чем ты говоришь? – наконец хрипло бормочет Огастес. – Ты… велела Кормаку застрелить дядю Паркера?
– Конечно, нет! – отвечает она с неподдельным ужасом в голосе. – Ты всерьез думаешь, что я стала бы якшаться с подобным индивидом? Нет. Я предоставила Паркеру выбор.
– Выбор? Какой еще выбор?
– Насчет ограбления. Я позаботилась, чтобы Паркер узнал о том, что затевается. Тот сброд, с которым он обычно играет в карты, как нельзя лучше подходит для распространения нужных слухов. А потом просто стала ждать, что он предпримет.
– Как это, что он предпримет?
– Ну, у Паркера был выбор. Он мог рассказать мне, что кто-то решил украсть мое ожерелье. Или же опередить их и самому его подменить. Мой братец выбрал последнее. И вряд ли слишком долго раздумывал.
Господи боже.
Еще когда Лариса ушла из комнаты, где мы играли в дартс, я заподозрила, что в этом деле что-то не сходится. Наверняка Аннализа Сазерленд знала о Люке довольно много – и по каким-то собственным причинам молчала. Но мне и в голову не приходило, что все настолько серьезно. Я тихо, прерывисто выдыхаю, и Лиам до боли стискивает мне руку.
– Человека, который решил бы подменить ожерелье, ждала смерть, ведь шпалеру подпилили, – произносит Огастес. – У дяди Паркера… не было ключа от твоего дома. Ему пришлось бы карабкаться по решетке, как и планировала Джейми. Ты об этом знала? – Аннализа не отвечает, и в голосе племянника появляются резкие нотки. – Конечно, знала. На это ты и рассчитывала?
– Паркер сам виноват, – натянуто отвечает Аннализа. – Если бы он повел себя как должно и рассказал о плане Джем, то был бы сейчас жив. И я смогла бы простить ему несчастный случай с мамой. Но Паркер с треском провалил испытание, Огастес, и доказал, что не способен измениться. При любых обстоятельствах он всегда выбирал самый неправильный путь.
Примерно то же Аннализа говорила на празднике Росса, пока я пряталась за скульптурой лошади, подслушивая их разговор с братом. «Почему ты хоть раз не можешь повести себя достойно, Паркер? Зачем эти вечные отвратительные замашки?» Выходит, она не просто высказывала ему свое разочарование; она его предупреждала. А потом спокойно с ним попрощалась.
– Маму погубил эгоизм моего брата, – продолжает Аннализа. – Наверное, в какой-то степени закономерно, что в конечном счете Паркер сам стал его жертвой.
Лиам рядом со мной резко втягивает воздух. Только бы Аннализа не услышала.
Раздается дрожащий от гнева голос Огастеса:
– Нет! Это ты его убила! Да как тебе в голову пришло сотворить такое?
– Признаться, я думала, что ты-то меня поймешь. По милости Паркера твой несчастный отец превратился в тень себя прежнего. Может, теперь он сможет исцелиться.
– Папа любил дядю Паркера! И не хотел его смерти.
– Понимаю, ты расстроен. – В голосе Аннализы слышатся стальные нотки. – Но пойми одно, милый. Никто не знает о существовании этого досье. – Тихо шелестит бумага. Похоже, Аннализа размахивает папкой «Руни», словно оружием. – Зря я его сохранила. Ничего, все поправимо. Надеюсь, ты поведешь себя как истинный член нашей семьи.
– Предлагаешь мне лгать?
– Защищать друг друга.
– Так же, как ты защитила дядю Паркера? – усмехается он.
Аннализа вздыхает.
– Ты еще согласишься со мной, когда поймешь, насколько твоему отцу стало лучше без отравляющего присутствия Паркера в его жизни. Пока же позволь напомнить, что в прошлые выходные твой парень и его сводная сестричка-мошенница тоже много чего натворили. Их вполне можно обвинить в пособничестве. Они вышли сухими из воды, поскольку «Пауэлл энд Боггс» с моего разрешения не жалели средств на их защиту. Но я могу и передумать. И никто не посмотрит, что они еще подростки. Для несовершеннолетних существуют специальные исправительные учреждения. – Чуть смягчившись, Аннализа добавляет: – Конечно, надеюсь, до этого не дойдет. Они ведь много для тебя значат.
Снова раздается стук каблуков, сперва в кабинете, потом в коридоре. Потом становится тихо.
– Можете выходить, – чуть погодя говорит Огастес. – Она ушла. Наверное, к дедушке домой. Там есть камин.
Лиам выскакивает из шкафа и крепко обнимает Огастеса. Тот утыкается головой в плечо Лиама. Я с бешено колотящимся сердцем стою у них за спиной. Все, что мы услышали сейчас, кажется невероятным, и я понятия не имею, как быть дальше. Аннализа права: она с легкостью сумеет испортить нам с Лиамом жизнь да еще поднимет шумиху вокруг дела моей мамы.
Аннализа Сазерленд на многое способна.
– Ну, что будешь делать? – интересуется Лиам, отстраняясь от Огастеса.
– Делать? – неуверенно хмыкает Огастес. – Что я могу? Вы же слышали. Если я хотя бы заикнусь о ее участии в этом деле, она отправит вас обоих в тюрьму. Да и кто мне поверит? Безумная теория заговора!
– Мы тебя поддержим, – предлагаю я.
Огастес вздыхает.
– Хаос, со всей любовью… извини, ты ненадежный свидетель. Как и Лиам. Не принимай на свой счет, – добавляет он с извиняющимся взглядом. – Но поскольку Люк Руни – твой отец…
– Понимаю, – кивает Лиам. – А если бы эта проблема отпала?
– О чем ты?
– О недоверии. Знай ты, что тебе точно поверят, захотел бы рассказать правду о том, что сделала Аннализа? И заставить ее заплатить за смерть Паркера?
Огастес морщит лоб.
– Да, но…
Лиам достает из кармана мобильный и нажимает на экран.
«Дорогой, – раздается голос Аннализы. Я потрясенно ахаю. – Я думала, ты… Что это?»
Лиам снова нажимает на экран. Голос стихает, вновь погружая кабинет в тишину.
– Я ее записал, – поясняет он.
– Господи, – выдыхаю я. Огастес широко раскрывает глаза. – Лиам Руни! Спустя столько времени ты наконец-то научился хитрить.
– Твоя школа, – с усталой улыбкой отвечает он и поворачивается к Огастесу. – Так ты хочешь это использовать?
– А можно? Разве закон не запрещает?
– Не в Мэне, – вступаю я в разговор. – В штате Мэн для признания записи легальной достаточно согласия одной стороны. – В ответ на удивленные взгляды парней я лишь пожимаю плечами. – Вы что, при посещении нового штата не изучаете законы о слежке?
– Нет, – отвечают они в унисон.
– Очень зря.
Покачав головой, Лиам снова поворачивается к Огастесу.
– Тебе, наверное, нужно время, чтобы все обдумать. Если мы обнародуем запись, разразится скандал почище всех прочих и…
– Ты все записал? – прерывает его Огастес. – Весь разговор?
Лиам проводит пальцем по экрану, потом опять на него нажимает.
«Конечно, надеюсь, что до этого не дойдет, – слышится голос Аннализы. – Они ведь много для тебя значат».
– Ага, – подтверждает Лиам. – До последнего слова.
Огастес стискивает челюсти.
– Тогда не о чем думать. Пойдемте отсюда и преподнесем полиции сюрприз.
Он тянет Лиама к двери. Я бросаюсь следом, и внутри разгорается крошечный проблеск чего-то похожего на надежду.
«Вы можете сказать что-нибудь новое?» – спросил маму следователь, занимающийся делом «Чистюли».
С таким же успехом он мог бы адресовать эти слова мне. В конце концов, мы с ней команда.