Дезорганизованная и неразрешенная[5] привязанность
Последний вид ненадежной привязанности – дезорганизованная привязанность – является наиболее тревожным для развития ребенка. Он возникает, когда вместо того, чтобы создавать у ребенка ощущение безопасности, родители (или один из них) превращаются в угрозу. Из-за регулярных случаев ребенок воспринимает родителя как источник страха, если его поведение становится крайне пренебрегающим (а потому пугающим), непредсказуемым, ошеломительным, угрожающим или даже агрессивным и опасным. Страх перед опекуном приводит маленькую девочку к тому, что в зрелом возрасте ей очень трудно управлять своими эмоциями и ощущать себя в безопасности. Другие виды ненадежной привязанности (избегающий и амбивалентный) приводят к формированию организованных моделей поведения, позволяющих ребенку ориентироваться в окружающем мире. Взрослые люди с пренебрегающей моделью привязанности избегают эмоциональных связей и душевной близости из-за избегающих отношений со своими родителями. Взрослые люди с озабоченным типом привязанности склонны регулярно испытывать расстройство и смятение, изо всех сил пытаясь уменьшить тревогу и неопределенность, которую они чувствуют в своих отношениях. Ключевой пункт состоит в том, что минимизация привязанности в модели избегания/пренебрежения и максимизация ее в модели амбивалентности/озабоченности совместимы с организованной стратегией выживания, которая является внутренне согласованной, даже если не самой надежной или оптимальной.
Но для взрослых, которые в детстве боялись родителей и сформировали схему дезорганизованной привязанности, не существует организованной стратегии выживания в окружающем мире. Они оказываются в положении, на которое нельзя отреагировать рациональным или эффективным образом. Представьте три системы мозга: вознаграждения, телесной регулировки и умозрения. При дезорганизованной привязанности телесная дисфункция из-за постоянного ожидания угрозы сочетается со способностью умозрения рассматривать разум грозных родителей как нечто устрашающее. Вознаграждение, лежащее в основе привязанности, с высокой вероятностью становится фрагментированным и разобщенным. Почему? Когда опекун становится источником ужаса для ребенка, это создает в детской психике нечто вроде биологического парадокса, при котором он одновременно оказывается в двух ментальных состояниях. С одной стороны, ребенок вынужден обратиться за помощью к своему опекуну, потому что ему страшно. Тысячелетия эволюционного развития приучили его мозг к тому, что это правильная и уместная реакция. Изначально предполагается, что опекун защищает его, желает ему только хорошего, обеспечивает безопасность и надежное пристанище. С другой стороны, в данном случае опекун является источником его расстройства. Все ожидания ребенка, заложенные эволюцией и инстинктами, оказываются нарушенными. В результате ему одновременно хочется укрыться в объятиях своего опекуна и убежать от него.
С точки зрения неврологии такая ситуация значит, что глубинная реакция бегства ради выживания, идущая из ствола мозга, толкает ребенка прочь от источника страха. Лимбическая система, расположенная несколько выше на «нижнем этаже» мозга, является местом возникновения большинства функций всех типов привязанности. Базовая система млекопитающего подает сигнал: «Эй, я в опасности! Все мои млекопитающие предки находили утешение и безопасность у своих родителей, и я немедленно отправляюсь туда!» Но фигура опекуна также является источником страха. Реакция ствола мозга убраться подальше от этой фигуры, и реакция лимбической системы двигаться ближе к ней приводят к внутреннему конфликту. Как можно одновременно приближаться к человеку и удаляться от него? Никак. Поэтому организованные способы выхода их ситуации становятся попросту невозможными.
Следующая за этим конфликтом фрагментация защитных стратегий (которая называется диссоциацией) вместе с жестким эмоциональным и физическим дисбалансом приводит к серьезной угрозе для здорового функционирования организма. Взаимоотношения рассматриваются как проблема, как необходимость поддерживать сосредоточенность в условиях стресса и сохранять спокойствие перед лицом внутренних и внешних угроз.
Исследователь феномена привязанности Питер Фонаги ввел термин «познавательное доверие» для описания того, как наше знание о природе реальности нарушается при дезорганизованной привязанности. Когда устрашающие события вызваны источником привязанности, природа реальности противоречит общими представлениями о мире и поведении родителей. Неоднократные нарушения этого «познавательного доверия» разобщают внутреннее восприятие реальности и могут играть роль во фрагментации психики (диссоциации), которая нередко встречается у людей с историей дезорганизованной привязанности. К счастью, при должном психотерапевтическом вмешательстве такие устрашающие переживания, которые приводят к диссоциации у ребенка и могут продолжаться в зрелом возрасте, вполне поддаются исцелению. Но если оставить их без внимания, подобные реакции дезорганизованной привязанности могут привести представителей следующего поколения к повторному переживанию ужаса их родителей, нарушенная психика которых будет устрашать детей, даже если они совершенно не хотели бы, чтобы эта история повторялась.
Родители с признаками дезорганизованной и дезориентированной привязанности часто лавируют между хаосом и жесткостью, когда сталкиваются с проблемами во взаимоотношениях и с суровой необходимости контролировать свои чувства и поступки. При угрозе потери или поражения для таких людей не существует никаких правил. Их реакция может быть совершенно неадекватной и иногда опасной. Они могут внезапно прийти в ярость или разразиться угрозами, как словесными, так и физическими. Они могут заблудиться в своем страхе. Они даже могут замкнуться в себе и войти в состояние диссоциации до такой степени, что утрачивают ощущение личности или теряют представление о происходящем. Все эти пугающие и непредсказуемые реакции характеризуют неразрешенную[6] модель привязанности, которую мы наблюдаем у некоторых взрослых людей, имевших с опекунами дезорганизованную привязанность в детстве.
К примеру, возьмем отца с голодной четырехмесячной дочерью. Если он имеет неразрешенную модель привязанности и не в состоянии совладать с чувствами, когда слышит плач своего ребенка, то докучливая ситуация для обычного молодого отца становится для него почти травмирующим событием и пробуждает в его мозге состояния нейронной активности, характерные для того времени, когда его собственные детские слезы приводили к ужасу. Он может поспешить к дочери, напряженно взять ее на руки и резко прижать к себе. Это заставит ее плакать еще сильнее, но тогда он лишь сожмет ее крепче. Он может пойти на кухню, чтобы приготовить ей бутылочку, но при столкновении с напряженной ситуацией он ощутит себя беспомощным, и его разум начинает распадаться на части. Когда крики становятся громче, его охватывает паника, перед мысленным взором проносятся образы наказаний от собственного отца-алкоголика, и его сердце бьется все быстрее и быстрее. Он вспоминает, как отец хватал его за волосы. Потом он вдруг понимает, что кричит на свою дочь: «Тихо! Тихо! Я больше не могу!», – и она прекращает плакать. Теперь она просто тихо хнычет и глядит в пространство. Они оба потрясены, а разум ребенка совершенно замкнут.
Такая замкнутость – реакция малютки на ужас, который она испытывает, когда наблюдает за поведением своего отца. Он одновременно испуган сам и пугает ее, что приводит к биологическому парадоксу, при котором ей одновременно хочется скрыться от своего опекуна и прижаться к нему. Это крайне проблематичная ситуация для младенческого разума, который в результате может стать фрагментированным. Малышка не может осмыслить ситуацию или найти приемлемый способ для адаптации. При других видах ненадежной привязанности дети вырабатывают организованные адаптивные реакции на поведение родителей. У равнодушных родителей ребенок быстро учится игнорировать собственные чувства и избегать неприятностей с сигналами о своих эмоциях и потребностях. У родителей с озабоченной моделью привязанности ребенок учится повышенной бдительности и готовности к непредсказуемому поведению опекуна. Укоренелость этих адаптаций можно наблюдать в том, как ребенок воссоздает сходные типы взаимоотношений в будущем, основываясь на своих предыдущих моделях поведения.
Но в данном случае, при виде пугающего или угрожающего поведения родителей, ребенок не в состоянии сформировать адаптивную реакцию в виде организованной стратегии поведения или защитного механизма. Его страх не находит разрешения. В результате происходит фрагментация обычно целостного сознания, и человек оказывается в диссоциативном состоянии. Разум, утративший свою целостность, испытывает огромные проблемы с управлением эмоциями, общением с другими людьми, борьбой с разочарованиями и просто с движением по жизни связным и осмысленным образом.
Поэтому такая модель привязанности называется «дезорганизованной». Одна из ситуаций, в которой она формируется, связана с травмой. Сканы головного мозга таких людей показывают, что насилие и пренебрежение со стороны родителей (это называется травмой развития) подвергают опасности области мозга, обеспечивающие интеграцию нейронных связей. Это может объяснить проблемы с контролем над эмоциями, плохими социальными навыками, затруднениями в учебе, склонностью к насилию и другие нарушения, которые наблюдаются у детей с дезорганизованной привязанностью.
Неудивительно, что многие родители, которые (иногда непреднамеренно) ведут себя пугающим образом по отношению к детям (даже без учета физических наказаний или невнимания) и тем самым способствуют развитию дезорганизованной привязанности у своих детей, сами в детстве испытывали всевозможные травмы и утраты, которые так и остались неразрешенными. Отношения родителей с детьми тесно переплетены с жизненным опытом отношений с собственными опекунами.