— Пока любит, — ответила я, — но не могу гарантировать, что будет любить, когда мы с тобой увидимся. К тому времени он может о них позабыть и увлечься, к примеру, Бэтменом… Или каруселями…
Время пролетело, а я не сделала и половины из того, что планировала, — давно не обновляла детский дневник, не записала Рыжика на уроки плавания или на какие-то другие образовательные занятия, которые видела в Pinterest. Моя жизнь ничем не напоминала доску Pinterest. А стоило начать втайне надеяться, что это вот-вот произойдет, все шло наперекосяк. Как этим утром. Я играла на полу с Рыжиком и только успела подумать: «О, как это мило! Вот об этом и снимает фильмы Hallmark!», как собаку вытошнило всего в дюйме от моей головы. Серыми, липкими комьями непереваренного Pedigree. В Pinterest такого никогда не случается. Недавно я начала составлять список «Я и подумать не могла, что скажу такое, пока не стала матерью», и это событие прекрасно его дополнило. Что же там было?
«Постарайся не наступить на какашку».
«Это вовсе не борцовский прием — ты просто сидишь у меня на голове».
«Нет, ездить верхом на собаке нельзя».
«Пожалуйста, не лижи мусорный бак…»
Я никогда не пыталась соревноваться с другими родителями. Дети моих подруг уже умели завязывать шнурки и считать до двадцати на трех языках (правда!), Рыжика больше всего увлекало подражание трактору. Лексикон его ограничен, но он любит кричать, бегать, прыгать и лазить. Я часто нервничаю из-за этого, но стараюсь держать себя в руках: я помню про связанность обязательствами. Чрезмерная опека делает детей более тревожными — это показало исследование университета Маккуори в Сиднее. Если мы не позволяем детям «вокализировать» (т. е. «кричать») или испытывать негативные эмоции, то тем самым учим их скрывать свои чувства. Детям становится труднее понимать эмоции других людей и испытывать сочувст- вие.
— Мы должны позволить ему самовыражаться, — сказала я Легомену и тут же зажала уши руками, потому что наш двухлетний «человек-трактор» с рычанием носился по кухне, а потом попытался оседлать собаку. Снова.
— Я не стал бы слишком беспокоиться. — Легомен шумно выдохнул, а потом попытался положить конец безобразиям.
Чаще всего находиться рядом с Рыжиком очень приятно. Но когда он начинает вести себя, как все малыши мира, то приятность эта проходит. И тогда у нас начинаются ссоры, достойные фильмов-катастроф Джеймса Кэмерона.
— Нет! — Так обычно все и начинается.
Мы пошли в город, купили молока и теперь возвращаемся домой.
— Пора идти домой обедать. Разве ты не хочешь пообедать?
— Нет!
— А хочешь банан? — Легомен всегда наготове с банановой взяткой. Любитель!
— Нет!
Я пытаюсь взять Рыжика на руки, но он буквально костенеет, как доска, и нести его невозможно. Когда я ставлю его на землю, он оседает, словно его не держат ноги. Эта игра продолжается, пока он окончательно не вырывается из моих рук, падает ничком на мощенную булыжником улицу и начинает кричать:
— Аааааааа!
Прохожие переглядываются с осуждающим видом. Пожилая дама, сидящая за столиком открытого кафе, прикладывает палец к губам и произносит:
— Шшшш!
— Аааааааа! — заливается в ответ Рыжик.
Пожилая дама хмурится и качает головой.
— Может быть, изюма? — предлагает другую взятку Легомен. — Я дам тебе изюма!
Голос его повышается, в нем проскальзывают нотки отчаяния.
В этот момент к нам приближается сборщик благотворительных пожертвований. Он явно понимает, что может получить неплохие дивиденды с некоторых ослов.
«Удар ниже пояса, — думаю я. — Нехорошо приставать к человеку, когда тот не может справиться с малышом».
Я все еще пытаюсь урезонить Рыжика (наивная душа!), когда к нам подходит мужчина с большой сумкой на поясе и охапкой каких-то буклетов. Он чует во мне легкую добычу и спрашивает, дружна ли я с Иисусом Христом.
— Аааааааа! — заливается Рыжик и на приличной скорости направляется к городскому фонтану.
— Сложный вопрос, — выдыхаю я и устремляюсь в погоню.
Удержать сына от прыжка в воду мне удается в самый последний момент.
Легомен отдает деньги сборщику пожертвований и записывает Рыжика в семинарию, чтобы хоть как-то купить нашу свободу. И тут — так же неожиданно, как все и начиналось, — ребенок кричать перестает. Он сияет, последних пяти минут как бы и не было. Мы шагаем домой вместе со счастливым двухлеткой, радостно выкрикивающим:
— Тракторрррр!
После обеда я нахожу Легомена на сайте NHS.
— Здесь написано, что детские истерики «могут происходить ежедневно» с восемнадцати месяцев… Но «после четырех лет истерики случаются гораздо реже…»
— Значит, нам мучиться ЕЩЕ ДВА ГОДА?
— Если вам кажется, что у ребенка начинается истерика, найдите что-нибудь, чем его можно отвлечь. Это может быть что-то, что вы видите за окном. Скажите: «Посмотри! Кошка!» Старайтесь говорить максимально изумленно и заинтересованно, — прочел Легомен.
— Кошка? Какая кошка?
Прочитанное Легомена не вдохновляет, но мы добавляем страничку в закладки и через шесть часов, когда Рыжику пора чистить зубы перед сном, углубляемся в изучение проекта «Смотри, кошка».
— Аааааааа!
Рыжик искусным движением выбивает из рук отца и зубную щетку, и пасту.
— Посмотри-ка! — Легомен указывает на окно, где как раз пробегает полосатая соседская кошка. — Это кошка?
— Ааааааааа! — Протесты продолжаются.
— Мииияяяяуууу… муррр… — Легомен старается стать кошкой, надеясь вызвать у ребенка хоть какой-то интерес.
— АААААААААААААААААААААА! — Рыжик прибавляет громкости, чтобы продемонстрировать свое отвращение.
— Пожалуй, нам нужна кошка побольше…
Через десять минут криков Рыжик наконец успокаивается, понимает, что неплохо было бы лечь спать, и я его укладываю.
Спустившись вниз, я застаю измученного Легомена на диване.
— Теперь я понимаю, почему это называют «террористским» возрастом…
— Ты хотел сказать «ужасным»…
— Нет, именно так, как я сказал. А мы ведь не умеем договариваться с террористами, верно?
— Не особо, — бормочу я, — но ты подал мне идею!
— Алло? Это Гэри?
На мой звонок по Skype ответил добродушного вида мужчина лет шестидесяти.
— Гэри! Мне нужна помощь!
Я рассказала, что изучаю теории перемен, что у сына часто случаются истерики и мне нужны практические советы, которые помогут разрядить опаснейшую бомбу в виде милого маленького мальчика.
— Хорошо, — соглашается Гэри. — Мы с этим справимся.
И я ему верю. Потому что Гэри справлялся с самыми тяжелыми мировыми конфликтами. Бывший главный переговорщик ФБР при захвате заложников наверняка сумеет справиться с вопящим малышом.
Да, да, вы все поняли правильно. Я не шучу. Я позвонила агенту ФБР.
Гэри Неснер начал работать в ФБР в двадцать два года, и это было для него «скорее призванием», чем работой.
— Вся жизнь — это переговоры, — сказал он мне. — И наши будни во многих отношениях отражают динамику того, с чем я имел дело в ФБР. Всем нам приходится обсуждать стрессовые ситуации в социальной обстановке. Наши приемы прекрасно подходят и для семейной жизни тоже.
Работая в ФБР, Гэри разработал пятиступенчатую «лестницу изменения поведения», то есть модель успешных переговоров. Он заверил меня, что ею могут пользоваться все. Вот пять ступеней этой лестницы: активное слушание, сочувствие, взаимопонимание и влияние, которые ведут к сотрудничеству.
— Потому что от тех, кто захватывает заложников, нам нужно добиться сотрудничества, — пояснил Гэри. — И от детей тоже. Хотя вы рассчитываете, что любое взаимодействие будет способствовать долгосрочному позитивному поведению, ваша основная цель в текущий момент — прекратить истерику и добиться сотрудничества.
Активное слушание — самый важный шаг.
— И самый простой одновременно, — продолжал Гэри. — Всем хочется поговорить о себе. Поэтому самое полезное и эффективное средство — стать хорошим слушателем.
Чтобы продемонстрировать свое внимание, Гэри советует иногда произносить «правда?», «как интересно» или повторять последнее слово или фразу, сказанные собеседником.
Я пояснила, что лексикон моего сына весьма ограничен, но Гэри сказал, что это метод все равно будет полезен.
— Эмоциональное называние — очень важный прием. Когда вы даете название чувствам другого человека, то тем самым показываете свое понимание.
Психологи считают, что, помогая детям называть свои эмоции, мы значительно снижаем количество поведенческих проблем, укрепляем социальные навыки и даже физическое здоровье. Это доказали исследования Джона Готтмана (помните Четырех всадников Апокалипсиса из второй главы?). Другое исследование, проведенное в Мельбурнском университете и в компании Маккиллоп, показало, что, беседуя с ребенком об эмоциональном опыте, родители учат его понимать и откликаться не только на собственные чувства, но и на эмоции других людей.
— Этот подход я использую для своих внуков, — сказал Гэри. — Я опускаюсь на их уровень, сажусь на пол и задаю открытые вопросы о том, что они чувствуют. Я говорю: «О, это интересно, расскажи мне побольше!», помогаю им разобраться в себе или просто смешу их. С детьми нельзя делать только одного — их нельзя недооценивать. Поразительно, что происходит в этих маленьких головках. Если ваш сын падает на улице и начинает кричать, вы можете сказать ему: «Похоже, тебя что-то огорчило». Объясняя вам свои чувства, он сам в них разберется. Скажите, что вы хотите помочь. Это помогает во время переговоров по освобождению заложников и при разрешении конфликтов. Ваши слова обезоруживают собеседника. Он ожидает от вас криков и ругани, а вы говорите: «Похоже, ты расстроен. Позволь, я тебе помогу».
В развитии отношений нет ничего особо сложного, — продолжал Гэри. — Просто не нужно жалеть времени и эмоций. Если вы ограничены во времени, продемонстрируйте свое намерение. Любой, кто хоть раз пытался одеть ребенка и отправиться с ним на улицу, это отлично знает.