Я его отлично поняла. Ведь холодными скандинавскими зимами на Рыжика приходится натягивать пятнадцать слоев разнообразной одежды, прежде чем он может выйти из дома. Гэри кивнул.
— Ребенок теряет терпение. То же самое происходит с работниками или с теми, кто оказывается в положении заложника. Не раз случалось, что член команды обращался ко мне в самый неподходящий момент, когда я был занят. Но я всегда отвечал спокойно, отключал телефон и закрывал дверь, чтобы показать, что собеседник для меня очень важен. Я показывал, что слушаю его.
Я ответила, что для подобного требуются сверхчеловеческие резервы сил и терпения.
— Ха! Я считаю себя человеком терпеливым, — ответил Гэри, — но у моей жены Кэрол другое мнение… Нужна практика. Мне уже шестьдесят пять лет, а я все еще над этим работаю. Но я считаю, что две трети людей способны овладеть этим навыком, если постараются. С заложниками и в конфликтных ситуациях это срабатывает в 90 процентах случаев, так что уж со своим малышом вы справитесь!
На следующее утро, когда Рыжик опрокинул миску с хлопьями, залитыми молоком, и ее содержимое выплеснулось на стены и прилипло намертво[24], я засучила рукава. Рыжик уже выбрался из своего стульчика и свалился на пол, все еще сжимая ложку в руке. И тут я ему сказала:
— Ну хорошо же, парень, ты узнаешь, чему меня научил Гэри.
Признаться, что я собираюсь применить к собственному сыну приемы переговорщиков с террористами, было как-то неловко. Честно, но неловко.
Итак, первый этап: активное слушание.
Я села на корточки и посмотрела на Рыжика, ничего не говоря. Это его озадачило, и он прекратил выть. Он оторвался от пола и повернулся ко мне, хотя щекой все еще прижимался к доскам.
— Что с тобой? Не хочешь рассказать мне, что тебя огорчило?
Он что-то убедительно забормотал, сопровождая этот «рассказ» жестами и стучанием ложки об пол.
— Ага… — Я всячески демонстрировала свое внимание, периодически повторяя: «Правда?» и надеясь, что моя реакция покажется Рыжику адекватной.
Второй этап: сочувствие и называние.
— Точно, ты расстроен, — начала я. — Ты расстроен?
Он кивнул, с подозрением глядя на меня.
— Ты расстроился, потому что мама не дала тебе второй банан?
Рыжик вообще питался бы одними бананами, но запоры не позволяли его так баловать.
— Мммм… да… — пробормотал он, не отрывая щеки от пола.
Этап третий: взаимопонимание. Я не очень представляла себе, как добиться взаимопонимания с двухлетним мальчиком, не капитулировав, поэтому тоже улеглась на пол рядом с ним. Не слишком-то удобно. Я сразу увидела, что пол грязный, но я уже давно пожертвовала безупречной чистотой в пользу экспериментального родительства.
— Знаешь, мама тоже иногда расстраивается и огорчается. Это неприятно, правда?
— Нет…
— Но знаешь что? Это совершенно нормально. Все порой себя так чувствуют.
Я соединила советы Уилла и Гэри, и это сработало: Рыжик слегка поднял голову. Я приободрилась и перешла к четвертому этапу: влияние.
— Когда тебе полегчает и ты поможешь мне здесь все убрать, мы пойдем и поиграем в твои поезда. Что думаешь?
— Тракторррр!
— Или в трактор, конечно.
В этот момент Рыжик сложил оружие (ложку) и замер на мгновение.
Бинго!
Пора переходить к пятому этапу: сотрудничество.
— Может, начнем прямо сейчас? Если мы тут все уберем, то сможем пойти играть!
Рыжик медленно и осторожно перешел в весьма достойную планку. Потом оглянулся, проверяя, рядом ли трактор и поезда.
Часы тикали.
Мимо дома проехал грузовик.
Ну же, Гэри, не подведи! Мы справимся!
Когда минутная стрелка приблизилась к двенадцати, Рыжик поднялся и побежал к раковине. Он стащил с кухонного стола полотенце и начал тереть стены, где прилипли хлопья. Способностей к уборке у него не было, но он очень старался. Потом он бросил полотенце, взял меня за руку и потянул играть:
— Тракторрр!
— Все хорошо? — Из туалета выбрался Легомен, грозу он предпочел переждать там. — Мне показалось, я слышал крики.
— Слышал, слышал, но сейчас все в порядке. Думаю, Гэри мной гордился бы…
— Ты устроила сеанс ФБР-родительства?
— Да, — со вздохом призналась я, — ФБР-родительства.
Мы тренировались в ФБР-родительстве еще несколько недель, и оказалось, что с помощью этих приемов легко прекращать истерики и даже сокращать их частоту. Поскольку Рыжик понял, что мы его слушаем, и научился называть свои эмоции, его раздражение стихло. И наше тоже. Когда мы настроились на малыша, жизнь стала проще. Все стало занимать больше времени — приходилось уговаривать ребенка надеть ботинки, а не натягивать их на него самой. Но мы стали больше гулять — я перестала усаживать его в коляску или в машину. Я стала замечать то, на что не обращала внимания раньше. Дети позволяют увидеть новое в давно знакомом. Когда я держала сына за руку, то вспоминала, что да, трактора большие. Кора интересная. Дверь за несколько домов от нашего, давно лишившаяся петель и прислоненная к стенке, — это настоящее «о-го-го!». И использованный презерватив, обнаруженный в кустах за нашим домом. Рыжик все замечал — и я замечала все вместе с ним.
Мне уже казалось, что я справилась с проблемой «семьи». Пока не встретилась с подругой, у которой имелись сестра-близнец, три брата, дочь, пасынок и еще целая куча родственников, в которых я даже не пыталась разобраться.
— А что ты скажешь о большой семье? — спросила она за обедом, когда я пела дифирамбы методам Уилла и Гэри.
— Что? — невнятно пробормотала я, набивая рот кускусом.
— Ну, ты так интересно рассказывала о связанности…
— Связанности обязательствами, — поправила я.
— И о ФБР-родительстве… Но у меня тьма родственников — я даже перечислить их всех не могу. У моего брата двое детей, и у сестры один, и она встречается с парнем, у которого трое детей. А мой дядюшка детей ненавидит, и он вообще не мой дядюшка… А тетя Сью слегка… расистка. А мама… Мама и папа вообще с другой планеты. Мы все терпим друг друга примерно час, но потом начинается настоящая война.
— Интересно…
Гэри ничего не говорил об управлении целой армией… Как его методами утихомирить мародерствующую банду?
Я — единственный ребенок в семье, и у меня не было подобного опыта. С 1998 года у меня не осталось бабушек и дедов. Хотя у мамы есть сестры и брат, они так же хорошо умеют маскировать старинные обиды за милыми улыбками, как и она сама. Родители Легомена — единственные дети в семье, а его любимая бабушка отпраздновала свое последнее Рождество за кексами и хересом в 2013 году. Наше племя невелико, поэтому семья подруги меня очень заинтересовала.
— Господи, как же вы справляетесь, когда собираетесь все вместе?
Я представила, как вся эта огромная семья распевает песни из «Звуков музыки». Впрочем, нацистов рядом я как-то не разглядела.
— Ты можешь с нами встретиться, если захочешь. Сама увидишь…
— Можно?
Мне не хотелось, чтобы подруга обиделась — ведь я собиралась встретиться с ее родственниками в «научных» целях. Я и без того постоянно таращилась на нее и ее сестру-близнеца, когда встречалась с ними обеими.
— На праздники мы всегда что-то арендуем, потому что дома все не помещаемся. Я постоянно упрашиваю друзей прийти, чтобы разбавить эту банду. Честно говоря, ты окажешь мне услугу — меня жуть берет от шести дней и ночей без мобильной связи и возможности сбежать. Если ты сможешь предотвратить или хотя бы умерить кровопролитие, мы будем тебе страшно рады.
— Я тоже буду рада! Я подыщу тебе самый надежный в мире способ справиться с многочисленными родственниками!
Я сразу же поняла, что слишком много на себя взяла. Легомен тоже отнесся к моим планам довольно скептически. Мы с ним обсуждали это за кофе и шипели друг на друга, словно боясь, что нас подслушают.
— Почему ты думаешь, что сможешь помочь? Ты ничего не знаешь об общении с родственниками и о проблемах приемных детей…
— Ты опять читал мой журнал «Психология»? — Я кинула взгляд на стопку журналов на кухонной стойке.
— Ну, пролистывал… Ты знаешь, что сегодня каждый третий британец — приемный родитель, приемный ребенок, сводный брат или приемный дед?
— Не знала…
— Но 72 процента повторных браков при наличии детей заканчиваются разводом.
— Прекрасно, я ей расскажу… — Ни за что на свете. — Молока?
Он стал наливать молоко, а я начала волноваться, что взвалила на себя слишком тяжкий груз.
— Я обязательно все изучу о смешанных семьях…
Легомен что-то проворчал, словно я только что дала неверный ответ на глянцевом конкурсе:
— Мы их больше так не называем…
— Нет?
— Нет. Это оскорбительно. Словно ты готовишь некое семейное смузи — а тех, кому это не удается, считаешь неудачниками.
— О…
— Тебе не кажется, что нужно сначала все как следует обдумать?
— Нет… Да!
— Все хорошо? — На кухню вышла моя подруга.
— Прекрасно! — Я постаралась выдавить из себя самую радостную улыбку и взялась за чайник. — Печенья?
Мы с подругой и раньше разговаривали о приемном родительстве.
— Это просто… по-другому, — сказала она. — Обо всем приходится думать. Даже о том, как себя называть.
До брака сын мужа называл ее «отцовской подружкой».
— Но это было слишком уж по-детски — словно я пришла посидеть с его папочкой. Поэтому мы вообще перестали называть как-то друг друга. А потом люди считали меня его матерью, а он их поправлял: «Она не моя мать!» Однажды такое случилось у дантиста. Словно я от него отреклась или что-то в этом роде. А потом мы поженились, и я стала его «злой мачехой». Очень мило.
Подруге было нелегко совмещать потребности дочери и пасынка.
— Я не воспитывала его, и не ко мне он обращался, когда ему было плохо, — рассказывала она. — Я не делала ему столько замечаний, сколько дочери. И она, естественно, считала это очень несправедливым.