Очередная волна атакующих навалилась на окопы, и почти к самым ногам Макса упала граната. Он даже не успел испугаться, просто подумал: «Все, кажется, отвоевался». Грохнул взрыв, его бросило на дно, завалило землей. Макс сначала ничего не почувствовал, не было даже боли, но потом какая-то черная, вязкая темнота нахлынула на него, и он потерял сознание.
Глава 2
Сознание возвращалось медленно, какими-то толчками. Сначала Макс услышал голоса, попытался приоткрыть один глаз и посмотреть, кто же находится рядом. Увиденное его не обрадовало — возле кровати стояли двое, и оба — в серо-зеленой немецкой форме. Они что-то живо обсуждали. Так, кошмар, кажется, продолжается…
А ведь была у него смутная надежда, что все, что с ним случилось, — наваждение, морок, галлюцинация. Макс согласился бы даже на «белочку», лишь бы очутиться снова в своем времени и в своем доме. Впрочем, откуда было «белочке» взяться, если он человек почти непьющий и ничего крепче пива обычно не употребляет? Максимум, что может себе позволить, — пара бокалов сухого вина. От водки и других серьезных напитков у него сразу начиналась жуткая головная боль. Прямо как сейчас…
Макс постарался прислушаться к тому, что говорили. Первый мужчина (очевидно, врач) докладывал второму:
— У лейтенанта Штауфа сильная контузия, но серьезных ранений, кажется, нет.
— Повезло Петеру, — констатировал второй, высокий, седоватый мужчина с жестким, властным лицом, — русская граната прямо у его ног взорвалась. Двоих покалечило, а он практически цел и невредим.
— Зато контужен, — напомнил врач.
— Несмертельно, — отмахнулся седой. — Подумаешь, контузия! Через пару дней оклемается. Меня сколько раз контузило, и ничего, живой!
Макс попытался приподняться, но голову пронзила дикая боль, и он со стоном повалился обратно на подушку.
Заметив, что пациент очнулся, врач наклонился и спросил:
— Ну, как вы себя чувствуете?
— Пить! — чуть слышно попросил Макс.
Доктор сделал знак, и немолодая костлявая медсестра подала кружку с водой. Макс благодарно кивнул и припал к краю. Ничего вкуснее, кажется, он в своей жизни никогда не пил, хотя это была самая обыкновенная вода.
Врач подождал, пока пациент утолит жажду, и произнес:
— Мне нужно вас обследовать…
И быстрыми, точными движениями проверил его реакцию, зрачки, осмотрел голову, потом с удовлетворением сказал:
— Так и есть — контузия, но, кажется, ничего больше. Полежит немного в госпитале, поправится — и обратно, на передовую.
Седоватый нагнулся к кровати, и Макс заметил у него на плече серебряный витой погон. Значит, майор вермахта.
— Видишь, Петер, не зря говорили, что ты у нас везунчик, — улыбнулся офицер. — Из взвода больше половины людей погибло, а ты, можно сказать, ерундой отделался. Мне обер-лейтенант Нейман доложил о твоем подвиге — как ты фельдфебеля Загеля спас. Проявил хладнокровие, выдержку, застрелил того русского… Я, кстати, видел его — настоящий великан! Просто чудо, что ты с ним справился. Нейман просит представить тебя к награде, и я, пожалуй, подам рапорт — такие дела надо поощрять. Буду просить о награждении тебя Железным крестом.
Макс не знал, что отвечать. Он уже понял, что находится в немецком госпитале, но почему, зачем? И кто этот майор?
Тот, кстати, внимательно посмотрел на него:
— Что с тобой, Петер? Ты будто меня не узнаешь…
— Никак нет, э… господин… майор, — с трудом выдавил из себя Макс.
Врач тут же наклонился к нему:
— Скажите, что вы помните последнее?
— Ну, была атака, — начал перечислять Макс, — русские прорвались на правом фланге. Вдруг появился этот здоровый красноармеец с винтовкой… А дальше — ничего. Взрыв гранаты — и темнота.
— Ясно, — кивнул врач, — а если более общий ответ? Скажите, какое сегодня число?
Макс пожал плечами — не знаю.
— Месяц, год? — стал допытываться доктор.
— Не помню.
— Номер вашей части?
Макс сделал вид, что пытается вспомнить, но потом отрицательно покачал головой.
— Дело плохо, — огорченно протянул врач, — намного хуже, чем я предполагал. Контузия, очевидно, привела к временной амнезии…
— Но Петер может вернуться в строй? — озабоченно спросил майор. — Не хотелось бы терять такого отличного, перспективного офицера.
— В физиологическом смысле у лейтенанта Штауфа нет серьезных повреждений, — подумав, ответил врач. — Он, можно сказать, почти здоров, но, боюсь, сильная контузия замедлит его восстановление. К тому же еще и эта амнезия… Впрочем, посмотрим. Временная потеря памяти при взрыве — не такое уж редкое явление на фронте, скорее даже обычное. Человек, как правило, приходит в себя и возвращается в строй, на это уходит две-три недели, иногда больше — месяц, два. Хотя могут быть и более сложные случаи. Вот, например, у меня в прошлом году был одни интересный пациент…
И врач начал рассказывать про какого-то гауптмана Хальце, который тоже потерял память и никого не узнавал. Даже имени своего не помнил. Три месяца мучился, бедняга, но потом, благодаря своевременной помощи и должному уходу, не только полностью восстановился, но продолжил службу и получил повышение — теперь командует батальоном…
Макс сделал вид, что ему плохо — закрыл глаза и слегка застонал. Врач тут же заботливо произнес:
— Не будем вам мешать, лейтенант Штауф, спите спокойно, это лучшее лекарство. Завтра утром я вас еще раз осмотрю, и тогда решим, что с вами делать. Надеюсь, что результаты окажутся более положительными.
Врач и майор удалились. Макс слегка приподнялся и осмотрел комнату. Крошечная палата, четыре железные койки. Слева лежал молодой белобрысый парень, у противоположной стены — еще двое раненых. Все спали. Комната слабо освещалась керосиновой лампой под темно-синим абажуром, окно было плотно зашторено. Противно пахло лекарствами, камфорой и мочой — обычными запахами больниц и госпиталей. За окном, судя по всему, стояла ночь.
К его кровати подошла та же пожилая медсестра, спросила, не хочет ли он чего. Макс, немного стесняясь, попросил утку. Металлическая посудина была тут же ему предоставлена. Макс подождал, пока сестра выйдет, и сделал свое дело. И без сил повалился на кровать — голова раскалывалась от боли. «Интересно, — подумал он, — есть ли у немцев анальгин или какое-нибудь другое обезболивающее средство? По идее, должно быть, но кто его знает. Надо бы завтра спросить…»
С этой мыслью он провалился в тяжелый, беспокойный сон. Снилась ему дочка — как они играли на даче в Брошках. Макс качал Машку на руках, а она весело смеялась и что-то ему рассказывала. Вот только что — он потом никак не мог вспомнить…
Проснулся Макс с дикой головной болью и шершавой сухостью во рту. Вдобавок его еще и тошнило — верный признак сотрясения мозга. Да, здорово его все-таки приложило… В палате было светло — шторы раздвинуты, в окне сияло яркое солнце. Из больничного сада доносилось веселое щебетанье птиц. Значит, пора вставать…
Некоторое время Макс лежал, закрыв глаза, пытаясь придумать, что же делать дальше. Понятно, что он каким-то образом провалился в прошлое и очутился на фронте. Причем с немецкой стороны. Но почему? Вопросов было больше, чем ответов.
И еще его очень интересно, почему его называют лейтенантом Штауфом. И тут внезапная догадка обожгла мозг. Точно, лейтенант Петер Штауф! Макс вспомнил все: и мальчишку у сельского магазина, и немецкий блиндаж, и часы. Так вот оно что!
Конечно, вчерашнее происшествие мало что объясняло, но хотя бы становилось понятно, откуда что взялось. Очевидно, это было как-то связано с погибшим немецким лейтенантом и его часами. А он, Максим Соколов, непонятным образом оказался в его теле.
В теле убитого семьдесят с лишним лет назад Петера Штауфа. Выходит, сейчас лето 1942 года и он находится в госпитале в Гжатске. Макс припомнил: во время войны в городе действительно располагался немецкий госпиталь, ему жена Маринка об этом рассказывала. А той говорил ее дед, Иван Белоусов.
Госпиталь находился на самой окраине Гжатска, в двухэтажном кирпичном особняке — кстати, неплохо сохранившимся до нашего времени. Маринка показала ему дом, когда они однажды проезжали мимо. Типичный купеческий особняк, вокруг — большой заросший сад, в котором немцы хоронили своих погибших и умерших от ран. После войны гитлеровское кладбище уничтожили, чтобы ничто не напоминало об оккупации, найти его теперь довольно трудно. В здании долгое время работал физкультурный диспансер, а потом его закрыли. Когда физкультура стала ненужной. Нынче она не в моде…
Нынче… Макс усмехнулся: странное это понятие — «нынче», если подумать. Что это такое для него? Настоящее, в котором он находится, или будущее, откуда провалился? И куда, возможно, никогда не вернется? Что же это такое — прошлое, настоящее или будущее? От этих мыслей голова заболела еще сильнее, и Макс решил отложить эти вопросы на потом. А пока имелись более насущные проблемы. Например, очень хотелось пить…
Он оглянулся — медсестры нигде не было видно, зато на соседней койке сидел молодой парень с забинтованным правым плечом и доброжелательно ему улыбался.
— Доброе утро, Петер! — произнес парень. — Как ты себя чувствуешь? Полегче стало?
Макс ничего не ответил. Лучше делать вид, что ничего не помнишь. Амнезия — очень полезная штука. Иногда.
— Не узнаешь? — огорчился парень. — Доктор Миллер мне сказал, что у тебя амнезия… Ладно, давай знакомиться заново: я лейтенант Генрих Ремер, командир первого взвода второй роты. Твой товарищ по службе, а сейчас — сосед по палате. Видишь, меня тоже зацепило…
И показал на свое плечо. Макс протянул руку:
— Лейтенант Штауф. Петер Штауф…
— Ну, ты даешь! — весело рассмеялся Генрих. — Я отлично помню, кто ты такой, у меня, слава богу, амнезии нет. Плечо только болит… Доктор Миллер вчера из него русскую пулю вырезал, мне на память оставил. Хочешь, покажу?
И, не дожидаясь ответа, полез в тумбочку, откуда достал длинную винтовочную пулю. Макс покачал ее на ладони: