«Жмут ребятки», — подумал Яшка. Он нагнулся и тщательно вдавил окурок в землю.
Для верности растёр его даже сапогом. Потом отодвинул локтем груду тарелок, смёл рукой со столешницы хлебные крошки и громко позвал:
— Эй, Василий! Интересно знать, человеку полагается ужин? Василий!
Из-под навеса вышла какая-то женщина. Она вышагивала широко, совсем по-мужски, размахивая длинными руками, и Яшка узнал бригадную стряпуху Василису, которую ребята из третьей бригады в шутку прозвали Василием. Не глядя на Яшку, она с грохотом поставила на стол чайник. На ужин была селёдка.
— Рыбная диета!.. — Яшка громко вздохнул, повертел селёдку и, всё ещё на что-то надеясь, спросил, явно заискивая перед Василисой. — Может, найдётся что-нибудь посущественнее? Хотя бы в виде исключения, а?
— Нет, — отрезала Василиса. — На вас не напасёшься.
— И то правда, — вздохнул Яшка.
Настроение у него сразу испортилось. Однако, выпив две кружки чаю, он как-то подобрел. Кочевая жизнь сделала его неприхотливым, и житейские невзгоды не тяготили его. Стоит ли расстраиваться по пустякам? Он считал, что жить надо весело и смотреть на всё «с прищуром». Зачем, дескать, теряться в своём отечестве?
Наслаждаясь отдыхом, Яшка прислонился спиной к столбу. Закурил, вслушался в ровное знакомое гудение далёких машин. Хорошо!..
Вот в полукилометре от полевого стана уверенно рокочет «пятьдесятчетверка» Пашки Сазонова. Сам Пашка увалень, тугодум, и его трудно вывести из себя. А слева не иначе как движется трактор Захара Гульчака. Захар, известное дело, задремал за рулём и, как обычно, неровно держит газ. Такой уж характер у парня, горазд поспать. А Кузя не в пример Захару горяч. Он всегда горячится, нервничает и дёргает машину. Сейчас он, надо думать, берёт подъём. А того не понимает, что пора уже переключить скорость.
Эх, Кузя, Кузя!.. Бить тебя некому Яркий, острый свет полоснул Яшку по глазам. Из темноты, вырастая в размерах, шёл трактор. Кузя!.. Явился, можно сказать, собственной персоной. И машина у него чихает, как простуженная. А теперь он и вовсе заглушил мотор — Яшка! — громко позвал Кузя, вглядываясь в темноту. — Это ты?
— Я за него — Чудак, я серьёзно Что ты там делаешь?
— Не видишь? Загораю, — ответил Яшка.
— Это ночью-то, под звёздами?
— Вынужденный простой, — снисходительно пояснил Яшка. — Понял?
— А у меня горючее на исходе — Кузя был растерян.
— Понятно. Придётся и тебе загорать, — отозвался Яшка.
— Та хиба можно? — Волнуясь, Кузя незаметно для себя всегда переходил на украинский язык. — Та я — Знаю, не кричи, — перебил Яшка. — Все вы герои. Вот ещё один, — он повернулся к подъехавшему Захару Гульчаку. — Что скажешь? Впрочем, можешь не говорить.
Горючего нет, так?
Захар кивнул.
— Видишь, я угадываю мысли на расстоянии, — сказал Яшка.
— Тебе хорошо смеяться, а у нас норма.
— Выше себя всё равно не прыгнешь. — Яшка пожал плечами.
Он поднялся и пошёл к своей машине, которая стояла поодаль. Вытащив из-под сиденья ватник, набросил его на плечи и вернулся к трактористам. По его мнению, самое лучшее, что они могли сейчас придумать, это пойти погреться к чужому костру.
— Теперь отоспимся, — сказал Гульчак и смачно зевнул.
— Нашёл время!.. — Кузя вскочил, размахивая руками. — А по-моему, этого нельзя так оставить.
— Определённо, — отозвался Яшка. — Только словами тут не поможешь. Не мы первые, не мы последние. — Он подхватил сползающий ватник. — Придётся подождать до утра.
Какие к нам могут быть претензии? Мы своё дело делаем. А горючее Пусть о нём заботятся те, кому положено. Кстати, и в первой бригаде не лучше, я там был сегодня. Так что ты, Кузя, успокойся.
Перед рассветом стало свежо. Ребята надели ватники, поплотнее нахлобучили фуражки. Резкий и жёсткий воздух спирал дыхание. Чувствовалось, что ясные деньки на исходе и что приближается промозглая голая осень.
Бледная степь лежала до горизонта.
Это была та самая степь, которая раньше отличалась родниковой чистотой и ясностью красок, звуков и запахов. Это она одаривала людей метелями и снежной порошей. Это она бережно несла лёгкие и как бы сквозные весенние тени.
Удивительно щедро и широко распоряжалась здесь природа знойным светом летнего солнца и шумом шершавых листьев, грустной паутиной первой осени и холодом тяжёлых сентябрьских ночей.
Подперев голову рукой, Яшка лежал возле костра и думал о Наде.
Где она? Неужели застряла? Если у неё тоже не хватило бензина, она наверняка заночевала в степи. Ночь, темень, а она одна Но, странное дело, чем больше он думал о Наде, стараясь вызвать в своём воображении её лицо, тем расплывчатее и туманнее оно становилось. А ведь он знал её почти как самого себя. Иногда он ловил себя на том, что ему передаются её мысли, что одновременно с нею он произносит одни и те же слова Однажды Яшка даже сказал ей: «Знаешь, Надюша мы с тобой думаем почти синхронно». И она улыбнулась в ответ.
Надя И вдруг он необыкновенно ярко и объёмно увидел Надино лицо, такое знакомое, близкое и родное, что было удивительно, отчего оно так долго ускользало от него.
А затем рядом с Надей он увидел самого себя.
Им надо было поговорить. Они ещё не решили, когда взять отпуск. Хорошо бы, конечно, поехать через Москву. Скажем, в конце сентября. Только вряд ли их отпустят в сентябре. А если сентябрь отпадает, надо держать курс на ноябрь.
Чтобы попасть домой на праздник.
Домой? Это слово вырвалось у Яшки случайно. Теперь его дом не там, а здесь.
Правда, это ещё не дом, а только барак, но что из того?
Он вспомнил, как заводские ребята провожали его на целину. Его, Надю, Чижика и Кузю. Тогда ещё с ними был и Глеб Боярков. Никто ведь не мог знать, что он окажется такой дрянью. А что творилось тогда на перроне! Оркестры, речи, платочки Да Из прошлого Яшка сразу перенёсся в будущее. Интересно, как их встретят, когда они приедут в отпуск. Лично он, Яшка, не имеет ничего против того, чтобы им воздали должное. Пусть директор завода позовёт их к себе в кабинет. А ребята Те, конечно, сразу созовут собрание и поволокут их в президиум. Яшка, понятное дело, будет упираться, но потом, повеселев глазами, подмигнёт хлопцам и скажет:
«Ладно, мол, была не была; уговорили, черти». А сидя за столом президиума, он со скучающим видом будет посматривать в зал — Смотри, машина — сонно сказал Захар. — Интересно, кто бы это мог быть?
— Где? — Яшка приподнялся.
— Вон там, левее Кажется, легковушка.
— Эта? Скажешь тоже!.. Да эго же Надина пятитонка.
Яшка вскочил. Машина шла по грейдеру на третьей скорости, ощупывая фарами расползавшуюся темноту. Только Надя могла так вести машину. Чувствовалось, что она торопится. Даже больше того: Яшка понял, что Надя сердита. И, когда машина, подъехав, остановилась, Яшка, пересилив внезапно возникшую тревогу, позвал немеющим стеснённым голосом:
— Надюша, ты?
Да, это была Надя.
Она приближалась размашистым шагом, шурша густым жнивьём. Как и обычно, она была в тяжёлых ботинках и в своём всегдашнем вылинявшем от солнца и настойчивых стирок комбинезоне. И во всём её облике — в этих плотно сжатых губах, в широком размахе рук и в прищуренных от трудно сдерживаемого бешенства глазах, — во всём её облике было столько угрожающей силы, что Яшка, который был не робкого десятка, застыл.
Должно быть, такое же чувство было и у Захара Гульчака, вскочившего вслед за Яшкой и теперь напряжённо дышавшего за его спиной.
— Прохлаждаетесь? — спросила Надя, не давая им опомниться. — Так А где остальные?
Ей ответил Гульчак. С таким видом, будто его это не касается, он указал рукой в ту сторону, в которую недавно ушли Кузя, Пашка Сазонов и другие трактористы.
Лениво произнёс: — - Развлекаююя — Этого я от вас не ожидала, — сказала она медленно и внятно. — Дорога каждая минута, а вы Эх!.. — И она махнула рукой.
Вот как! Яшка готов был крикнуть, что она не смеет его обвинять. Он не какой-нибудь Захар Гульчак, который рад случаю продрыхнуть вечерок на боку. Он, Яшка, себя не жалеет, это все знают. Так разве он виноват, что не подвезли горючего? Что он мог? Бросить машину и на ночь глядя бежать в эмтеэс? Да что толку! И там всё горючее выцедили до капли. Или жаловаться, звонить в область?
Кому? И потом, его никто не уполномочивал — А совесть, совесть, спрашиваю, у тебя есть?
Совесть у него есть. Но это ещё не значит, что он должен совать нос куда не следует. Пусть отвечают те, кому положено. Поднять бучу он, Яшка, конечно мог бы, только что бы это дало?
Он волновался, доказывал, почти кричал. В глубине души он уже понимал, что неправ. Честно говоря, он просто боялся испортить отношения с начальством. Ах, чёрт, а ведь действительно в этом была вся заковыка. В другое время он, Яшка, непременно бы поднял такой тарарам, что только держись!..
Тут же он подыскал себе оправдание. Дескать, директор у них мужик правильный. Он и на премиальные не скупится, и вообще Ну, и не мог. он, Яшка, отплатить директору такой неблагодарностью, не мог идти на него жаловаться. К тому же у него так хорошо было все эти дни на душе!..
— Ты бы ещё спросил: «А что я буду от этого иметь?» Ненавижу эти слова!..
— Не надо — Нет, надо, — упрямо повторила Надя, продолжая смотреть Яшке в глаза. — Надо всё говорить. До конца. Думаешь, не вижу? Ты доволен собой. Как же, совершил подвиг, добровольно поехал на целину. — Она усмехнулась. — «И работаю, мол, не хуже других. Так что с меня довольно, как-нибудь проживу» Только ошибаешься, спокойно жить не придётся.
— Это я сам знаю, — обиженно буркнул Яшка.
— Нет, не знаешь. А если знаешь, тем хуже для тебя. Что, твоё дело сторона? Не выйдет!.. Пойми, так нельзя жить!..
Когда бригада собралась, Надя, оглядев всех ребят, сказала:
— Надо ехать. Под лежачий камень вода не течёт. У кого сколько осталось бензина?
— Литра полтора, может, и наскребу, — отозвался кто-то из шофёров.