Как это ни удивительно, но вскоре оказалось, что ворожея во многом была права.
Хотя, возможно, это было простым совпадением. Каждого когда-либо ждёт и счастье и дальняя дорога. Так что предсказать это совсем не трудно.
Но счастье улыбнулось Яшке. И довольно скоро. По слухам, месяца через полтора-два должны были сдать в эксплуатацию новый жилой дом, и директор Дынник, к которому Яшка довольно удачно подкатился, обещал ему предоставить в этом доме небольшую комнатёнку. Правда, для этого Яшке пришлось приврать, будто он собирается обзавестись семьёй.
— Пал Савельич, — сказал тогда Яшка директору, — вы бог любви.
— Я? — напряжённо улыбаясь, спросил Дынкик.
— Вот именно, — ответил Яшка. — Вы, Пал Савельич, на минуту представьте себе: живут два человека на разных квартирах, и счастья, конечно, нет. Ведь бы, надеюсь, за здоровый быт?
— Разумеется, — всё ещё ничего не понимая, подтвердил Дынник.
— Ну, спасибо вам, Пал Савельич! — Яшка схватил пухлую руку Дынника. — У вас доброе, отзывчивое сердце. Я знал, что вы пойдёте мне навстречу и дадите комнату в новом доме. Что я говорил! — - Яшка сверкнул глазами. — Вы, Пал Савельич, бог любви!..
— Ну-ну — в замешательстве произнёс Дынник.
Он уже понимал, что попался на удочку. Как-то само собой получилось, что Яшка вырвал у него обещание. И, главное, при свидетелях. Поэтому Дынник счёл за лучшее сделать вид, будто сам, по доброй воле, выделяет комнату шофёру Буланчику. Пусть не думают, что у него нет души.
— Значит, женишься? — спросил Дынник.
Яшка кивнул, даже не моргнув глазом. Когда-нибудь он, конечно, женится, не вечно же ходить ему в холостяках. А то, что это произойдёт ещё не скоро, так Впрочем, не всё ли равно? Главное — получить комнату, а там видно будет.
— А на свадьбу пригласите, черти? — снова спросил Дынник.
— Обязательно, — быстро ответил Яшка и пропел:
Я на свадьбу тебя приглашу,
А на большее ты не рассчитывай
Все вокруг рассмеялись.
Разговор этот состоялся не в директорском кабинете, а далеко за городом. Было воскресенье, и Дынник, пробродив с приятелями до сумерек по заячьему следу, теперь отогревал душу в хате председателя колхоза «Пятилетка». Яшкина полуторка, на которой охотники выехали спозаранку из города, стояла тут же, возле хаты. Её уже слегка припушило свежим снежком.
— Будет комната, — сказал Дынник. — Моё слово твёрдое.
— Твёрдое? Ты, парень, ему не верь, — вмешался председатель колхоза. — Лови своего директора на слове, а то, чего доброго, завтра он передумает. Память у него девичья, по себе знаю.
— Ничего. — Яшка, аппетитно уплетавший яичницу с салом, подмигнул директору. — Меня не проведёшь.
Он тут же заставил Дынника наложить резолюцию на своём заявлении и, сложив бумажку вчетверо, спрятал её в нагрудный карман гимнастёрки, пригладив для верности клапан рукой. Дело было сделано. Теперь Яшка мог быть спокоен.
И ему захотелось тотчас завести мотор и помчаться во весь дух. Шутка ли, у него будет своя комната! То-то ребята в гараже будут хохотать. Комната, можно сказать, у него уже в кармане; остановка за малым — скорее бы кончили дом.
В своём воображении Яшка уже создал эту комнату, обставленную, как полагается, новёхонькой мебелью (никелированная кровать, диван, шифоньер), и Яшка увидел её всю — от шёлкового абажура над столом до фотографий на стенах — так отчётливо, словно прожил в ней много лет.
Потом он представил себе, как справит новоселье. Накупит закусок и парочку бутылок вииа, пригласит Саню Чижова и Надю. Впрочем, и Бояркова он пригласит тоже, и других ребят. Если купить раздвижной стол, за ним поместятся человек пятнадцать.
О Наде Яшка подумал с нежностью.
Его мысли часто обращались к ней. Даже думая о себе, он думал о Наде. Ему почему-то трудно было отделить себя от неё.
Раза два — три они были вместе в кино и на танцах. Как-ю Яшка вместе с Чижиком проводил Надю домой. Однако на работе она относилась к Яшке немногим лучше, чем в первый день знакомства. И Яшка, откровенно говоря, немного её побаивался. Что бы он теперь ни сделал, он всегда думал: а как на это посмотрит Надя?
Вероятно, поэтому Яшка решил умолчать, что директор обещал ему предоставить комнату в новом доме. Он понимал, что схитрил и что Надя могла этого не одобрить.
Но то, что Яшке казалось тайной, вскоре стало известно многим, и об этом за Яшкиной спиной стали поговаривать совершенно открыто. То ли директор сам проговорился, то ли вездесущий Касаткин пронюхал о комнате, но только по заводу пошёл слух, что Яшка ходит в женихах. Особенно рьяно, не скрывая насмешки, слухи о скорой Яшкиной женитьбе распространял Глеб Боярков.
И только Яшка об этом ничего не знал до тех пор, пока Саня Чижов не отозвал его в сторону и не сообщил под большим секретом о проделках Бояркова. Боярков треплет языком. И, видимо, неспроста. Хочет напакостить Яшке и Наде. Он, надо думать, не забыл, как Надя его отделала, и не прочь ей насолить. Однако на этот раз, по мнению Сани, Боярков хватил лишку. Шутки шуткам рознь.
— Ты сам слышал? — спросил Яшка.
— Сам — Понятно. — Яшка задумался. — С Боярковым я сегодня же поговорю. По душам. Он у меня не пикнет, вот увидишь.
И, с благодарностью пожав Сане руку, Яшка отправился на розыски Бояркова, который имел обыкновение пропадать в заводской столовой.
Действительно, «мрачный тип» сидел за столиком и, вытянув длинные ноги, поцеживал пиво. Яшка поманил его пальцем.
— Слушай, — сказал он, приблизив своё лицо к лицу оторопевшего Глеба, когда тот, надвинув кепочку на глаза, вышел на улицу. — Слушай, ещё одно слово обо мне или о Наде, и на этом кончится твоя автобиография. Надеюсь, ты меня понял?
Боярков судорожно глотнул. Он был далеко не так храбр, как это могло показаться с первого взгляда.
— Да я н-н-ничего — выдавил он из себя.
— Так и быть, на первый раз прощаю. — Яшка выпустил фланелевку Глеба. — Твоё счастье, что у меня нет ни времени, ни охоты руки марать, а то — В голосе Яшки снова прозвучала угроза. — И своим дружкам передай: кто захочет склонять Надино имя, будет иметь дело со мной. Ясно? А теперь сматывайся. Чтоб духу твоего не было…
В конце концов слух о Яшкиной женитьбе дошёл и до Нади. Поначалу она не поверила. Это было слишком неожиданно и неправдоподобно. Но потом, когда она вместе с директором проезжала мимо ещё неоштукатуренного нового дома и Дынник с гордостью сказал: «Посмотрите, какую домину отгрохали. Тридцать шесть квартир. И шофёрам, между прочим, выделяем несколько комнат, Буланчику и другим», у Нади сжалось сердце и она на какую-то долю секунды выпустила баранку из рук. Значит, правда!..
Однако уже в следующее мгновение, овладев собой, она спросила у Дынника с напускным искусственным равнодушием:
— Кому, Яшке? Буланчику?
Директор кивнул.
— Не понимаю Зачем дают комнаты холостякам? — Надя не смотрела на Дынника, сидевшего рядом. — У нас семейных достаточно.
— Конечно, — подтвердил Дынник, обрадованный тем, что Надя, против обыкновения, не прочь поговорить. — Только Буланчик уже не холостяк. Парень вот-вот женится.
— Он усмехнулся, вспомнив недавний разговор с Яшкой. — И меня на свадьбу пригласил^ черти; не забыли старика Надя прикусила губу. Кончено! Ещё бы, директор, приглашён ка свадьбу. Они его пригласили Стало быть, оба. И Яшка и эта его невеста. Об этом все знают, и только она, Надя, не верила и ещё на что-то надеялась. Что ж, так ей и надо, дурёхе. И поделом. Чтобы не строила воздушных замков Первым её желанием было расспросить Дынника о Яшкиной невесте. Кто она? Какая она? Быть может, впервые в жизни Надя познала, что такое ревность, и смятение, тревога н растерянность отразились на её лице.
Но Дынник, занятый собственными мыслями, уже заговорил о другом, и Надя усилием воли поборола своё любопытство.
С трудом сдерживая подступившие к глазам слёзы, она смотрела на дорогу. Одна горбатая улица сменялась другой, придвигались, вырастая, дома и исчезали за поворотами, а Надя ничего не слышала и не замечала. Всё время у неё перед глазами был Яшка. Улыбающийся, с папиросой в зубах. И Наде даже казалось, будто она слышит, как он смеётся К счастью, день подходил к концу. Надя отвезла директора в горсовет на какое-то заседание и вернулась на завод. У неё ещё хватило сил завести машину в гараж, переодеться и спокойно, с достоинством попрощаться с шофёрами, спорившими о чём-то с завгаром Касаткиным.
И вот она дома. Одна. Здесь, в своей комнатке с добела выскобленными половицами и с цветами в тёмных горшках, Надя могла наконец дать волю своему горю.
Никто не знал и не догадывался, как ей трудно давалось то хладнокровие, которое многие считали главной чертой её характера. На людях она была резкой, прямой и справедливой (именно такой её знали в гараже), а дома, наедине с собой, она нередко становилась растерянной и пугливой девчонкой, которая робеет перед старичком соседом и которую, как всех девчонок, приводит в смятение жизнь.
Надя сидела посреди комнаты на табурете и машинально теребила косынку. На душе у неё было пусто и холодно. Незрячими глазами уставилась она на знакомые половицы.
Она старалась думать о себе, о скорой Яшкиной женитьбе — и не могла.
Не было сил даже на мать. Казалось, всё остановилось и замерло. И вокруг неё и в ней самой. Даже время. Даже сердце.
Не сразу она заметила, что под вазочкой белеет записка. Мать писала, что, как обычно, оставила обед в кастрюле, которую накрыла подушкой. Кастрюля укутана газетами и полотенцем, так что картошка не остынет. Если Надя торопится, то пусть поест и покормит сестрёнку, когда та вернётся из школы.
Почему записка? При чём тут обед? Ах да Только теперь Надя вспомнила, что сегодня приезжает брат. В семь часов вечера. И как она могла об этом забыть!
Ведь она ещё собиралась привезти его домой на директорской «Победе».