Ник наклонился поближе и шепнул:
– Норки и крысы тоже не дают потомства.
Я открыла рот в безмолвном «А!» и подумала, что Ник с его своеобразным видением мира лучше может понять маму, чем я.
– Дорогой мой Ник, – сказала мать, резко и быстро помешивая соус по часовой стрелке. – У вас генетических болезней в роду нет? Только не это! Меня охватила паника, а Ник спокойно ответил:
– Нет, миссис Морган.
– Называй меня Элис, – сказала она, – ты мне нравишься. – Женись на Рэйчел и заведите детей побольше.
– Мама! – воскликнула я.
Ник широко улыбнулся – ему понравилось.
– Но не прямо сейчас, – продолжала она. – Еще какое-то время вместе насладитесь своей свободой. Детей хочется только тогда, когда ты уже к этому готов. Вы ведь безопасным сексом занимаетесь?
– Мама, замолчи! – крикнула я.
Бог мой, поскорее бы кончился этот вечер! Она обернулась, упираясь рукой в бедро. В другой была зажата ложка, с нее капал соус.
– Рэйчел, если ты не хотела, чтобы я подняла эту тему, тебе надо было прикрыть свой засос чарами.
Я уставилась на нее, отвесив челюсть. Просто помертвев, я встала и вытащила ее в холл.
– Извини, – бросила я, увидев ухмылку Ника.
– Мама! – шепнула я в коридоре. – Ты же должна была принимать свои лекарства, ты не забыла?
Она опустила голову.
– Он очень симпатичный. Я не хочу, чтобы ты и его прогнала, как прогоняла всех прежних бойфрендов. Я так любила твоего отца, я хочу, чтобы ты была так же счастлива.
Тут же моя злость испарилась – у мамы был такой одинокий, такой несчастный вид. Я вздохнула, опустив плечи. Надо бы мне заезжать к ней почаще.
– Мам, – сказала я. – Он – человек. Нормал.
– А! – тихо ответила она. – Кажется, более безопасного секса не бывает?
Мне стало нехорошо, когда я увидела, как придавила ее тяжесть этого простого замечания, и я подумала, не изменилось ли ее мнение о Нике. У нас с Ником не может быть детей. Хромосомы не сочетаются. Доказательство этого факта положило конец давним спорам внутриземельцев, установив, что колдуны, в отличие от вампиров и вервольфов, – отдельный от человечества вид, не менее, чем пикси или тролли. Вампиры и вервольфы, укушенные или рожденные в этом состоянии, – всего лишь модифицированные люди. А колдуны, хотя почти идеально имитируют людей, на клеточном уровне отличаются от них не меньше, чем бананы от дрозофил. С Ником я останусь бесплодна.
Я это сказала Нику в первый же раз, как наши объятия превратились в нечто более настойчивое – я боялась, что он заметит, будто что-то не так. И страшно было от мысли, что он как-то с отвращением отреагирует на это различие наших видов. Так что я чуть не заплакала, когда он сделал большие глаза и задал только один вопрос:
– Но ведь с виду и по ощущениям это одно и то же?
В то время я еще честно этого не знала. Ответ на вопрос мы нашли вместе.
Покраснев оттого, что эти мысли пришли ко мне при матери, я ей слабо улыбнулась. Она улыбнулась в ответ, выпрямившись всей своей хрупкой фигуркой.
– Ладно, – сказала она. – Я тогда открою банку соуса «альфредо».
С колоссальным облегчением я ее обняла. Она тоже обняла меня крепче обычного. Все-таки я по ней скучала.
– Спасибо, мам, – шепнула я.
Она потрепала меня по спине, и мы разомкнули объятия. Не глядя мне в глаза, она повернулась к кухне.
– У меня в ванной лежит амулет, если он тебе нужен, третий ящик снизу.
Сделав глубокий вдох, она с приветливым лицом короткими и быстрыми шагами направилась в кухню. Я секунду прислушивалась, решила, что ничего не изменилось – мама весело болтала с Ником о погоде, убирая куда подальше томатный соус. С облегчением я застучала шлепанцами по темному коридору.
Ванная у мамы выглядела так же жутковато, как у Айви – только рыбка в ванне не плавала. Амулет я нашла и, смыв с себя «Кавергерл», пробудила чары, вполне довольная результатом. Еще раз со вздохом попытавшись пригладить волосы, я поспешила в кухню. Никто не знает, что еще мама расскажет Нику, если я оставлю их слишком надолго.
Конечно, я их нашла над альбомом с почти вплотную сдвинутыми головами. Мама показывала фотографии. У Ника в руках была чашка кофе, от нее поднимался пар.
– Мам! – с упреком сказала я. – Потому-то я больше никого и не привожу.
Крылья Дженкса резко затрещали – он взлетел с маминого плеча.
– Ведьма, не гони волну. Все равно они уже миновали картинки с голыми младенцами.
Я закрыла глаза, собираясь с силами. Мама, радостно покачивая бедрами на ходу, подошла помешать «альфредо». Я заняла ее место рядом с Ником, показывая на страницы:
– Вот это мой брат Роберт, – сказала я, жалея, что он не отвечает на мои телефонные звонки. – А это папа, – добавила я, чувствуя наплыв эмоций. И улыбнулась фотографии – мне очень его не хватало.
– Хорошо выглядит, – сказал Ник.
– Для меня это был лучший человек в мире.
Я перевернула страницу, и Дженкс приземлился на нее, уперев руки в боки и стал прогуливаться по моей жизни, аккуратно разложенной по столбцам и строкам.
– Вот это моя любимая его фотография, – сказала я, показав на группу непохожих одиннадцати-двенадцатилетних девочек, стоящих перед желтым автобусом. Все мы были загорелые, волосы на три тона светлее обычного. Мои были коротко пострижены и торчали во все стороны. Папа стоял рядом со мной, держа руку у меня на плече, и улыбался в объектив. Я невольно вздохнула.
– А это мои подруги по летнему лагерю, – сказала я, вспоминая три моих самых лучших лета. – Посмотри, видишь озеро? Это где-то в штате Нью-Йорк. Плавала я только один раз, потому что холодная была вода. Ноги сводило.
– Никогда в лагере не был, – сказал Ник, пристально вглядываясь в лица.
– Лагерь из разряда «твое последнее желание», – объяснила я. – Меня оттуда вышибли, когда сообразили, что я уже не умираю.
– Рэйчел! – возразила мама. – Там не все были умирающие.
– Почти все.
Я помрачнела, разглядывая лица, когда сообразила, что только я одна из них, наверное, еще жива. Попыталась вспомнить имя худенькой черноволосой девочки рядом со мной, и огорчилась, что не смогла. Это была моя лучшая подруга.
– Рэйчел попросили больше туда не приезжать, когда она устроила скандал, – сказала мама, – а не потому, что она выздоравливала. Ей вступило в голову наказать одного мальчика iu то, что девочек дразнил.
– Мальчика! – передразнила я. – Хулигана. Он там был старше всех.
– И что ты сделала? – спросил Ник с веселым интересом. Я встала налить себе кофе.
– Забросила его на дерево.
Дженкс хихикнул, а мама постучала ложкой по краю кастрюли.
– Ну, не скромничай. Рэйчел подключилась к лей-линии, па которой был построен лагерь, и забросила мальчика на тридцать футов вверх.
Дженкс присвистнул, а у Ника сделались большие глаза. Я налила себе кофе, чувствуя неловкость. Это был не очень хороший день. Тому хмырю было лет пятнадцать, и он изводил девочку, которую на этой фотографии я обнимала за плечи. Я ему велела оставить ее в покое, а он меня толкнул так, что я полетела на землю, и тут я сорвалась. Я даже не знала тогда, как черпать из лей-линии – просто все само собой случилось. Пацан приземлился на дерево, упал и руку себе порезал. Крови столько было, что я перепугалась. Молодых вампиров в лагере пришлось вывезти на всю ночь на прогулку по озеру, чтобы успеть собрать землю, куда пролилась кровь, и сжечь.
Папе тогда пришлось прилететь разбираться. Это был первый случай, когда я воспользовалась лей-линией и, в общем, последний до колледжа, потому что папенька тогда выдубил мне шкуру как следует. Мне еще повезло, что меня не выгнали на месте в ту же минуту.
Я вернулась к столу и увидела его улыбку на фотографии. – Мам, можно я эту фотографию возьму? Мои пропали весной, когда… когда их сгубило неудачное колдовство.
Я встретилась взглядом с Ником и получила подтверждение, что он ничего не сказал о смертельных опасностях, которые мне грозили.
Мама пододвинулась ближе.
– Очень хорошая фотография отца, – сказала она, вынимая ее из альбома и давая мне. Потом вернулась к плите.
Я села на стул и стала разглядывать лица, пытаясь вспомнить имена. И не могла припомнить ни одного – мне это не понравилось.
– Рэйчел? – позвал Ник, глядя в альбом.
– Да?
Аманда? – молча спросила я темноволосую. – Так тебя звали?
Дженкс завертел крыльями, отчего у меня волосы затанцевали вокруг лица.
– Черт побери! – воскликнул он.
Я глянула на фотографию, открывшуюся под той, что была у меня в руке, и почувствовала, как бледнею. Это был тот же день, потому что снято на фоне того же автобуса. Но на этот раз отца окружали не девочки-подростки, а стоял рядом с ним некто – один в один Трент Каламак, только постаревший.
Я никак не могла выдохнуть. Эти двое на снимке улыбались, щурясь против солнца. Они дружелюбно обнимали друг друга за плечи и явно были довольны.
Мы с Дженксом испуганно переглянулись.
– Мам? – сумела я наконец спросить. – Кто это?
Она подошла поближе, присмотрелась, издала удивленный звук:
– Я и забыла, что у меня такая есть. Это человек, которому принадлежал лагерь. Они с твоим отцом были очень близкими друзьями. Отец очень тяжело переживал его смерть. Трагически погиб, не прошло и шести лет со смерти его жены. Думаю, отчасти и поэтому твой отец утратил волю к борьбе. Они погибли с интервалом в неделю, если помнишь.
– Нет, я не знала, – прошептала я, опустив глаза.
Это не был Трент, но сходство – поразительное. Наверное, его отец. Мой отец был знаком с отцом Трента?
От внезапной мысли я прижала руку к животу. Я поехала в нот лагерь с редкой болезнью крови, и с каждым годом мне становилось лучше. Трент замешан в генетических исследованиях, может быть, его отец занимался тем же. Мое выздоровление было названо чудом. А это могла быть незаконная и аморальная генетическая манипуляция.