– Беги! – прошептала она, переставая качаться и застывая сжатой пружиной.
У меня сердце заколотилось, когда она обернулась ко мне – растрепанная, с пустыми глазами.
– Беги! – повторила она. – Побежишь, и я буду знать, что делать.
Я заставила себя остаться на месте, несмотря на дрожь – чтобы не сработали ее инстинкты.
У нее лицо вдруг обмякло, лоб наморщился, и в глазах появились карие кольца радужек.
– Боже мой! – прошептала она. – Рэйчел, помоги мне!
И вот тут я испугалась до жути.
У меня дрожали ноги, меня подмывало бежать. Бросить ее здесь на ступенях и спасаться. И никто бы ничего мне не сказал, если бы я так и сделала.
Но я наклонилась, взяла ее за плечи и подняла.
– Давай, – шептала я, поднимая ее на ноги. Когда я коснулась ее горячей кожи, все мои инстинкты вопили: брось ее и беги! – Пойдем в дом.
Айви была выше меня, и мое плечо очень удобно легло ей под мышку, когда я, держа на себе почти всю ее тяжесть, открыла дверь.
– Он не стал слушать, – бессвязно говорила Айви, когда я втягивала ее внутрь и закрывала за нами дверь, оставляя на улице кровь и блевотину.
Чернота в холле была удушающей. Я пошла вперед, шатаясь, и свет стал ярче, когда мы подошли к святилищу. Айви согнулась пополам, тяжелые вздохи перемежались стонами. Увидев у себя на халате пятно свежей крови, я пригляделась.
– Айви, у тебя кровь идет.
Я похолодела, когда Айви перешла на новую мантру:
– Он сказал, что так и надо…
И эта мантра прервалась хихиканьем. Горловым смешком, от которого у меня пошел мороз по коже и горло пересохло.
– Ага, – сказала она со сладострастным жаром. – Кровь идет. Хочешь отведать?
Смешок сменился всхлипывающим стоном, и ужас овладел мною.
– Пусть все попробуют, – скулила она, – какая теперь разница?
Стиснув зубы, я крепче взяла ее за плечи. К страху стала примешиваться злость. Кто-то ее использовал. Кто-то заставил ее пить кровь против ее воли. Она была не в своем уме, как нарк в приходе.
– Рэйчел? – покачнулась она, замедляя шаг. – Меня сейчас стошнит…
– Мы почти пришли, – сказала я сурово. – Потерпи, потерпи еще минутку.
Мы едва успели. Я отвела измазанные рвотой волосы Айви в сторону, пока ее било судорогами и спазмами над черным фаянсовым унитазом. Я только раз глянула в свете ночника и потом отвела глаза, а ее рвало густой черной кровью, снова и снова. Всхлипывания сотрясали ее плечи, и когда ее отпустило, я спустила воду, чтобы хоть часть этой мерзости убрать.
Выпрямившись, я щелкнула выключателем, и ванная наполнилась розовым светом. Айви сидела на полу, прижавшись лбом к унитазу, и рыдала. Кожаные штаны выше колен блестели от крови. Разорванная шелковая блузка под жакетом присохла к телу, липкая от крови, текущей из шеи. Не обращая внимания на громкие предостережения инстинктов, я осторожно отвела ее волосы, чтобы посмотреть.
У меня желудок свело узлом. Идеальная шея Айви была истерзана: длинный разрыв у самого основания портил строгую белизну ее кожи. Он все еще кровоточил, и я пыталась на него не дышать, чтобы оставшаяся там слюна вампира не начала действовать.
В испуге я отпустила ее волосы и попятилась. По понятиям вампиров Айви была изнасилована.
– Я ему говорила «нет», – повторила он, и рыдания ее стали тише, когда она поняла, что я уже не стою над ней. – Я ему говорила «нет».
Из зеркала на меня глянуло мое отражение, белое и насмерть перепуганное, и я сделала глубокий вдох, беря себя в руки. Я хотела, чтобы все это кончилось, просто кончилось, но надо было смыть с нее кровь. Надо было уложить ее в кровать и дать ей подушку, чтобы в нее плакать. Сделать ей чашку какао и найти какого-нибудь хорошего психотерапевта. Есть ли психотерапевты для пострадавших вампиров? – подумала я, кладя руку ей на плечо.
– Айви, – заговорила я ласково и убедительно. – Пойдем отмоемся. – Я глянула на ее ванну, где все еще плавала эта глупая рыбеха. Айви нужен душ, а не ванна, где она будет сидеть в той самой грязи, которую надо смыть. – Пошли, Айви, быстренько ко мне в душ. Я тебе дам ночную рубашку, пойдем…
– Нет! – возразила она, глядя мутными глазами и не в силах даже помочь мне ее поднять. – Не могла перестать. Я ему сказала «нет». Почему он не перестал?
– Не знаю, – пробормотала я, чувствуя нарастающую злость. Я ее поддерживала всю дорогу через холл в мою ванную.
Локтем толкнув выключатель, я прислонила Айви к стиральной машине и пошла включать душ.
Звук льющейся воды будто оживил ее.
– От меня пахнет, – прошептала она, оглядывая себя сверху вниз. На меня она не смотрела.
– Ты сама в душе помыться можешь? – спросила я, надеясь как-то ее встряхнуть.
С пустым обвисшим лицом она смотрела на себя, понимая, что покрыта свернувшейся выблеванной кровью. Она осторожно коснулась крови Пальцем, потом палец облизнула. У меня желудок свело спазмом.
Айви стала плакать.
– Три года, – говорила она с тихим придыханием, и слезы лились по овальному лицу. Айви попыталась стереть их рукой с подбородка – и остался жирный кровавый мазок. – Три года!
Наклонив голову, она взялась за боковую молнию штанов, и я бросилась к двери.
– Я тебе какао сделаю, – сказала я, чувствуя себя полностью неадекватно. Задержалась в нерешительности у двери. – Сможешь сама тут несколько минут пробыть?
– Ага, – выдохнула она, и я тихо закрыла за собой дверь.
Ощущая какую-то нереальную легкость, я вышла в кухню, щелкнула выключателем, обхватила себя руками за плечи, слушая пустоту этого помещения. Импровизированный письменный стол Айви с его серебристой техникой, чуть пахнущей озоном, странно смотрелся рядом с моими блестящими медными котлами, фарфоровыми ложками и пучками трав на крючьях. Кухня была полна нами обеими, тщательно разделенными в пространстве, но в пределах одних стен. Мне хотелось орать, звать кого-нибудь, скандалить, беситься, просить помощи. Но мне кто угодно скажет, чтобы бросила ее и уносила ноги.
Трясущимися пальцами я достала молоко и какао и принялась готовить напиток для Айви. Горячее какао, подумала я желчно. Айви кто-то изнасиловал, а я ее буду дурацким какао отпаивать.
Наверняка это Пискари. Только у Пискари хватило бы сил и смелости, чтобы ее изнасиловать. А это изнасилование и было – она требовала, чтобы он остановился, он взял ее против ее воли. Изнасилование и есть.
Звякнул таймер микроволновки, и я затянула пояс халата потуже. У меня похолодели щеки, когда я увидела кровь на халате, на своих тапках, – часть уже почернела и свернулась, но была и свежая красная – из шеи Айви. Свернувшаяся дымилась – это была кровь вампира-нежити. Не удивительно, что Айви вырвало – она должна была огнем жечь изнутри.
Игнорируя мерзкую вонь горящей крови, я быстро сделала какао для Айви и отнесла к ней в комнату – вода в душе все еще шумела.
Ночник возле кровати заливал бело-розовую комнату мягким светом – спальня Айви так же мало напоминала логово вампира, как и ее ванная. Кожаные шторы, закрывающие от утреннего света, были спрятаны за белыми занавесками. Всю стену занимали фотографии в металлических рамках – она, ее мать, отец, сестра. Как иконостас.
Среди них много было зернистых фотографий перед рождественской елкой – халаты, улыбки, растрепанные со сна волосы. Каникулы: американские горки, загорелые облупленные носы и широкополые шляпы. Рассвет на пляже, отец обнимает за плечи Айви и ее сестру, защищая от холода. Более новые фотографии, более резкие и в живых цветах, но мне больше нравились старые. Улыбки стали механическими, у отца усталый вид. И ощущается дистанция между Айви и матерью. На самых последних фотографиях матери вообще не было.
Отвернувшись, я стянула с постели покрывало, открыв атласные черные простыни, пахнущие древесной золой. На ночном столике лежала книга о глубокой медитации и способах достижения измененных состояний сознания. Я разозлилась еще сильнее: Айви так старалась, и вот кто-то снова ее отбрасывает на первую клетку. Зачем? Зачем это все?
Оставив чашку рядом с книгой, я пошла к себе избавиться от окровавленного халата. Быстрыми от адреналина движениями я кое-как расчесала волосы и натянула джинсы с черным топом – самое теплое из чистых вещей, потому что зимнее еще из кладовки не доставала. Бросив халат и дымящиеся тапки мерзкой кучей на полу, я босиком прошла через всю церковь и взяла ночную рубашку с крючка на двери ванной Айви.
– Айви? – позвала я, неуверенно постучавшись в дверь собственной ванной, но услышала только шум воды. Ответа не было.
Больше я стучать не стала и толкнула дверь. Ванную заволакивал густой туман, от которого у меня легкие будто потяжелели.
– Айви? – позвала я снова, уже беспокоясь. – Ты как тут?
Она сидела на полу душевой кабинки, свернувшись клубком длинных рук и ног, вода стекала со склоненной головы, и тонкой струйкой с шеи в сток сбегала кровь. Внизу, на дне кабинки чуть более светлого оттенка краснота стекала из другого источника – с ног. Я уставилась, не в силах отвести глаза – внутреннюю поверхность бедер покрывали глубокие царапины. Может быть, изнасилование произошло и в традиционном смысле.
На секунду мне стало нехорошо. Волосы Айви прилипли к – коже, сама кожа побелела, неуклюже торчали руки и ноги, пара ножных браслетов чернела на белых щиколотках, как кандалы. Ее трясло, хотя вода была обжигающая, глаза она закрыла, и лицо дергалось от воспоминаний, которые теперь будут преследовать ее до самой смерти и вечность после. Кто сказал, что вампиризм обладает шармом? Вранье это. Иллюзия, прикрывающая уродливую реальность.
– Айви?
Глаза ее распахнулись, я отпрянула.
– Я больше не хочу думать, – сказала она тихо. И не мигала, хотя вода лилась по лицу. – Если я тебя убью, можно будет не думать.
Я попыталась проглотить слюну.
– Мне уйти? – шепнула я, хотя знала, что она меня не слышит.
Она закрыла глаза и скривилась. Подтянув колени к подбородку, чтобы прикрыться, она обхватила их руками и снова заплакала: