Я достал из обувного шкафа белые кроссовки, в которых я всегда бегал, и сел в лифт. Когда я вышел из подъезда, я перешел на быстрый шаг, почти на бег. Наши многоквартирные дома были окружены забором, выйти с их территории можно было через трое ворот: главные, выходившие к центру микрорайона, где активно велись строительные работы, задние, ближайшие к дому 206, где находилась наша квартира, и боковые, которые располагались между задними воротами и домом 208 и выходили к прогулочной дорожке за начальной школой Кундо. Как и вчера, с этого места я пошел медленнее.
От боковых ворот до перекрестка, где пересекались дорога, идущая вдоль реки, и променад, было примерно пятьсот метров. От этого места до перехода у волнореза было около полутора километров, а до входа в морской парк — около пяти. Прямо у входа начинался мост, соединявший остров с материком и протянувшийся на километр до смотровой площадки «Млечный путь». Четыре параллельные дорожки очень подходили для бега. А на отрезке от волнореза до смотровой площадки была даже велосипедная дорожка. Поэтому ранним утром и вечером здесь всегда было очень много людей, прогуливающихся или ездящих на велосипедах. Я был одним из них.
С тех пор как мы переехали в этот город, я регулярно занимался бегом. Бег был для меня сродни плаванию, когда надо приложить все силы и достигнуть цели. К тому же во время пробежки можно было наслаждаться и рекой, и морем, поэтому было не так скучно. Но больше всего мне нравилось, что в это время мое сердце билось с силой свирепого льва. В обыденной жизни такого со мной не случалось. Я и простых-то эмоций не испытывал — волнения, напряжения, беспокойства и других чувств, бросающих в адреналин.
Каждый раз я бегал в разное время. В какие-то дни на рассвете, иногда поздним утром и после обеда, а порой по ночам. У бега в ночное время было одно преимущество — на дороге не было людей. Можно было бежать без каких-либо препятствий, и быть уверенным, что, если отвлечешься на виды вокруг, ни с кем не столкнешься. Было не стыдно упасть, обо что-нибудь споткнувшись. Сегодня я впервые вышел на пробежку ранним вечером, когда только садилось солнце.
На дорогах, видимо, из-за убийства, часто мелькали полицейские машины. Иногда даже встречались такси, приехавшие из других городов. Со стороны волнореза группами шли люди — пара мужчин и женщина, три женщины и двое мужчин. Все они были не знакомы между собой — просто попутчики. Я это понял по кулькам с пирожками, которые они несли в руках. Для людей, которые должны пройти вдоль реки в ночное время, пирожковая «У Ёни» была важным перевалочным пунктом, потому что это было единственное место, где можно было найти или подождать компанию, чтобы не идти одному по темной дороге. Хозяин пирожковой за оказанное содействие продавал каждому по пирожку.
Около первого моста через реку я увидел третью группу с пирожками — двух женщин и мужчину. Когда я прошел мимо них, за спиной возник яркий свет. Я повернул голову и посмотрел назад — полицейская машина ехала в мою сторону. Судя по тому, что двигалась она очень медленно, как годовалый ребенок, мне хотели задать пару вопросов. Где вы живете? Куда направляетесь? Почему бегаете в темноте?
Чувствуя на себе взгляд из машины, я вытер лицо полотенцем, на котором не было ни капли пота. Дополняя вид профессионального спортсмена, я побежал, как обычно бегают профи. Взгляд долго следил за мной, пока я не добрался до перехода. Полицейская машина со скрежетом повернула налево и удалилась в сторону морского парка Кундо. На светофоре горел красный.
Ожидая зеленого света, я посмотрел на другую сторону улицы и подумал, что спуститься к причалу вряд ли удастся. За волнорезом все было покрыто очень густым морским туманом, гораздо гуще, чем вчера. А у входа к причалу стояли две полицейские машины. Пирожковая еще работала, но в ней не было посетителей. Похоже, все люди, которые должны были пройти вдоль реки, уже нашли себе попутчиков и разбрелись. Хоть на этом спасибо. Как только включился зеленый свет, я сразу перешел через улицу.
— Ой, молодой человек, just a moment, — раздался голос хозяина пирожковой, как только я ступил на тротуар. Я недолго поколебался, делая вид, что собираюсь побежать прямо к смотровой площадке.
— Подойди сюда. Мне надо тебе кое-что сказать, — хозяин махал мне рукой. Я, словно нехотя, пошел к нему.
— Ты вышел на пробежку?
Я кивнул головой и посмотрел на большую сковороду, где обычно жарились пирожки. Рядом лежала груда готовых, а на самой сковороде ничего не было. Видимо, сегодня продажа шла особенно бойко.
— Ты же в последние дни бегал по ночам, верно? — Он щипцами взял один пирожок и передал мне. Я взял его и ответил: «Нет». — Да? Но после обеда я тебя точно не видел. Ведь так?
— Я бегал на рассвете.
— Ааа. Понятно… — Хозяин долго кивал головой и снова спросил: — Значит, и вчера ты бегал утром?
— Нет, вчера я вообще не бегал.
На этот раз он опять сказал «ааа…понятно». Я молча ждал, что он еще скажет.
— Ты сегодня тоже побежишь к смотровой площадке?
Он вытер руку о стеганые лоснящиеся штаны и взял бумажный пакет. Я долго смотрел на его штаны и стеганую черную куртку, которая, как и штаны, блестела от жира. Затем посмотрел на ушанку и перевел взгляд на вешалку, висевшую на одном из столбов, поддерживающих навес пирожковой. На ней был чехол с молнией, в котором было серое полупальто и кепка. А под пальто, наверно, висел костюм с чистой рубашкой и галстуком. Внизу стоял большой чемодан, рядом с которым лежала коробка с ботинками.
Я несколько раз видел, как в половине двенадцатого хозяин пирожковой садился после работы на автобус до города Ансан — всегда в костюме, сером пальто, кепке и в начищенных ботинках, а в руке чемодан. Он выглядел не как торговец пирожками, а как офисный работник средних лет, который после длительной командировки возвращался домой. В девять утра я тоже несколько раз встречал его в таком виде, когда он выходил из автобуса. После того, как он открывал свою лавочку, он переодевался в перепачканный маслом рабочий костюм, открывал чемодан и доставал оттуда пластмассовую миску с тестом и остальные ингредиенты. Так он превращался в торговца пирожками. Он очень старался помогать людям находить попутчиков и очень любил совать нос в чужие дела, чтобы разузнать обо всех поподробнее.
— Сегодня тебе лучше не бегать, — немного подождав моего ответа, он заговорил первым: — Возможно, ты уже видел в новостях, что на рассвете на причале обнаружили труп.
— А как это связано со смотровой площадкой?
— Конечно, связано. По всему району ездит много полицейских машин. Даже рядом с нами стоят две. Патрульные осматривают улицы каждые десять минут. Однако эти тупицы до сих пор не обнаружили ни одной зацепки. А страдают из-за этого одни горожане. Возьмем, к примеру, хотя бы меня. Сегодня невозможно было нормально торговать. То полицейские приходили, то следователи, и все задавали одни и те же вопросы. Во сколько я закончил вчера работать? Не видел ли кого-нибудь подозрительного вокруг? Знаю ли я кого-нибудь, кто часто ходит по ночам по этой дороге?
Я опустил глаза. Очень хотелось спросить, что он ответил, но я сдержался и откусил кусок пирожка.
— А когда я им сказал, что, кроме завсегдатаев, которые поздно вечером покупают пирожки, я никого не видел, они стали уточнять, кто же эти завсегдатаи.
В этот момент сироп из пирожка полился мне в горло. Он был настолько горячим, что казалось, пищевод вот-вот расплавится. На глаза навернулись слезы. Хозяин быстро подал мне стакан с холодной водой.
— Ой, ешь помедленнее, а то обожжешь все нутро. Можно и рак пищевода заработать.
Только когда я залпом опрокинул стакан воды, почувствовал, что могу открыть глаза.
— Забирай за три тысячи вон, — с этими словами хозяин положил оставшиеся девять пирожков в пакет и отдал мне. — Отдаю с огромной скидкой, потому что давно тебя не видел.
Я должен был послушно купить эти пирожки, если мне хотелось услышать, что он расскажет дальше. Я взял пакет и протянул пять тысяч вон.
— Ты же выходил иногда поздно вечером на пробежку, так? — Он расправил купюру, положил ее в сумку для денег на поясе и продолжил: — Когда об этом узнают полицейские, они не оставят тебя в покое. Я им, конечно, ничего не сказал. Откуда мне знать, кто из моих клиентов чем занимается. Все, что мне про тебя известно, так это то, что ты живешь в «Лунном факеле».
Откуда он узнал? «Лунный факел» находился не так близко от волнореза, и, естественно, из этой пирожковой он никак не мог видеть, куда я возвращаюсь после пробежки. А сам я никогда ему об этом не говорил. Я положил оставшийся кусок пирожка в рот и через силу принялся жевать.
— Ты не помнишь девушку, которую я отправил с тобой прошлым летом? Ну, та, которая вечно в темных очках, даже в осеннюю дождливую ночь ходит с распущенными длинными волосами, как кикимора, она еще на том стуле сидела? — хозяин указал на белый пластиковый стул, который стоял сбоку от пирожковой.
— Помнишь?
Я вспомнил. И даже понял, как он узнал, где я живу.
— Вчера она тоже вышла из автобуса одна. Было еще не так поздно — около девяти. Не успела зайти ко мне в лавку, как сразу уселась на стул, положив ногу на ногу, словно это ее персональное место, и спросила: видел ли я сегодня тебя? Я сказал, что не видел. По лицу было видно, что она очень расстроилась. Я даже подумал, может, виды на тебя имеет. Вот я и спросил ее, как она в прошлый раз с тобой добралась. Она и сказала, что ты живешь через улицу от нее. Она — в квартирном комплексе «Е-пхурын», а оттуда через улицу только «Лунный фонарь», не так ли?
Вдруг я вспомнил алый зонт, который катился по проезжей части. Вспомнил женщину, которую вчера ночью увидел у перехода. У нее был алый зонт? Хозяин пирожковой продолжил про вчерашнюю кикимору:
— Из подъезжающих автобусов долго никто не выходил, и она с час просидела здесь. Почти в десять появился один мужчина, попутчик, а она до этого ни пирожка не купила, представляешь? Сказала, что у нее аллергия на глютен. Столько тут просидела, могла бы хоть для приличия купить кулек пирожков. Правда? Даже если она их бросит по дороге бездомным котам.