не собирался сразу бежать на второй этаж, чтобы остановить тетю. Просто я установил предельную границу — стеклянная дверь на террасу в моей комнате. Лучше бы она не преступала ее ради нас обоих.
Над головой раздался хлопок — тихий, глухой, но дрожащий. Звук закрывающейся стеклянной двери. Звук, из-за которого я осознал, что сейчас может произойти. Мое спокойно бьющееся сердце охватил жар. Мало того, что довела мою жизнь до всего этого, так еще теперь загнала меня в тупик, заставляя сделать выбор.
Я поднялся по лестнице. Беззвучно шаг за шагом. Затем прошел через коридор с таким же нереальным чувством, как тогда, когда тащил по лестнице маму.
WELCOME
Я остановился и злобно взглянул на табличку на двери, ведущей на крышу из коридора. Она была деревянной, и я, конечно, не смог увидеть через нее крышу, поэтому просто нажал на ручку, проверяя, заперта она или нет. Заперта. А вот дверь моей комнаты была закрыта, но не на ключ. Как я и ожидал, тети в комнате не было. На столе лежала связка ключей. Жалюзи были полностью закрыты, но я знал, что и стеклянная дверь на террасу закрыта, иначе в комнату тянуло бы ветерком. Тетрадь с записями, которую я убрал в ящик, раскрытой лежала на столе. И как за десять минут она так быстро все успела?
Я подошел к стеклянной двери и, раздвинув жалюзи, посмотрел наружу. Там, повернувшись в сторону навеса, стояла тетя — в руке мобильный, на ногах мои тапочки — и не двигалась. Волосы, подстриженные в форме каре и покрашенные в красно-коричневый цвет, развевались на сильном ветру, словно сухая трава. То ли из-за холода, то ли из-за напряжения ее узкие плечи сильно дрожали. По напряженной спине тети я чувствовал, что она колебалась. Колебалась от того, что знала, куда направится и что откроет. Я понял это еще и потому, что, пока я поднимался по лестнице и был в комнате, она простояла там.
Под навесом мама качалась на качелях. Она смотрела на небо, растянув рот, как Джокер, и пальцами ног загребала пол. Полы ее ночнушки взлетали, словно бабочки. Самый верный способ очаровать кого-то. Если, конечно, этот кто-то смог бы увидеть это привидение.
Тетя заправила развевающиеся волосы за уши, медленно обернулась и посмотрела на мою комнату. Ее взгляд будто был направлен точно мне в глаза. Я смотрел прямо на нее. В душе я наполовину умолял ее, наполовину кричал. Еще не поздно, вернись в комнату!!
Тетя снова перевела взгляд на навес. Похоже, она решилась. Она еле поднимала ноги и пошла по дорожке к навесу. Первый камень, второй, третий. Остановившись, она поднесла руку с телефоном к глазам и долго смотрела на него. Я предположил, что сейчас в голове тети борются две мысли. Надо позвонить в полицию. Надо воочию убедиться. Ну, или что-то в этом роде.
Во мне тоже шла борьба. Позвать тетю сюда? Или выйти сейчас же самому? От выбора зависело «мое будущее», которое я до сих откладывал — сдаться или убежать, разум или инстинкт. Когда я сделаю выбор, пути назад не будет. Компромисс был невозможен, да и времени оставалось мало. До того, как она пройдет пять последних камней по дорожке, я должен принять решение.
Я следил за движениями тети, словно вел обратный отсчет, и шептал ей, чтобы она вернулась. А, может быть, шептал и себе. Я ждал ровно столько, сколько мог, и давал ей шанс. Если я и был в чем-то виноват, то только в одном — я ненадолго покинул дом, будучи обманутым «искренним» Хэчжином.
Наконец тетя зашла под навес и остановилась перед столом спиной ко мне. Я отошел от стеклянной двери, снял куртку и, положив ее на стол, достал из ящика бритву. Испытывая легкость во всем теле, я снова вернулся к двери и наполовину поднял жалюзи. Затем беззвучно открыл стеклянную дверь и вышел на крышу.
Когда моя босая нога ступила на холодный твердый камень дорожки, случилось кое-что неожиданное. Мама, которая со вчерашнего дня все время сидела на качелях, начала растворяться. Ее образ исказился, как горящая в огне резиновая кукла, рассыпался и растаял в воздухе черной дымкой. Пальцы ног, которые скребли пол под навесом, закончили долгое представление. Скрип также исчез. На пустые качели упал непонятно откуда взявшийся листочек.
Тетя тоже испарилась из моей головы. Та фигура, которая стояла лицом к столу и спиной ко мне, была всего лишь пустая головешка. Чертова головешка, которая постоянно пугала, провоцировала, уговаривала и заставляла маму отравлять мне жизнь.
Мое тело начало заглушать все звуки. Боль в затылке прошла, дыхание стало ровным, сердце под ребрами снова забилось медленно. Напряжение, которое каталось в животе, словно мяч, исчезло. Все пять чувств обострились. Нас разделяло всего несколько метров, но, несмотря на это, я четко слышал учащенное дыхание испуганного существа. У меня было такое ощущение, что весь мир затих, что передо мной открывается дорога и приглашает меня вперед.
Я шагнул на второй камень, ведущий к навесу. Я двигался беззвучно, хотя мне было все равно — заметит меня Головешка или нет. Рано или поздно она должна была меня увидеть. Эта мысль будоражила меня. Заметив меня, какое у нее будет выражение лица? Что она мне скажет? Как поведет себя? Набросится на меня? Убежит? Закричит?
Я остановился на восьмом камне. До навеса оставался ровно один шаг. Несмотря на это, Головешка вообще не собиралась на меня смотреть. Кажется, она не чувствовала моего присутствия. Она была полностью поглощена тем, что находилось перед ней. Ее радар, похоже, перестал работать. Она, словно новобранец на сборах, стояла прямо и неподвижно перед столом, затаив дыхание. Как и та девушка с жемчужной сережкой позапрошлой ночью у реки.
Мне пришлось прождать достаточно долго, пока Головешка снова задышала. Еще больше времени понадобилось на то, чтобы она решилась протянуть руку к столу. Она лишь слегка дотронулась до края верхней доски и сразу отступила, с испугом отдернув руку, словно коснулась горячей кастрюли. Похоже, она знала, что там внутри. Мозги-то у нее шарят нормально, недаром она врач, самая ученая в нашей семье. Сложив руки за спиной, я поменял позу с «вольно» на «приготовиться». Мне уже все это порядком наскучило, но я все-таки решил подождать, пока она сама меня не обнаружит или пока не увидит труп мамы.
Головешка собиралась с духом. Она убрала сотовый в задний карман джинсов и потерла ладонями бедра. Затем пару раз глубоко вздохнула и подошла к столу. На этот раз она обеими руками взялась за край доски и с силой сдвинула ее. Ящик открылся с тупым звуком. Недолго она рассматривала содержимое ящика.
Мне было несложно представить, что она видела. Всякую всячину: прозрачный пластик, мешок с удобрением, мотыгу, садовые ножницы, лопатку, пилу, пустые горшки и всякую глиняную посуду, скрученные шланги, электрическую пилу, а под всем этим синий брезент. Возможно, там остались капли крови — ведь доску снаружи я помыл, а на том, что было внутри, особо не заморачивался, да и некогда было. Я и представить себе не мог, что так быстро найдется человек, который заинтересуется содержимым ящика.
Головешка снова задвигалась. Нижней частью живота она прижалась к краю ящика и вынула изнутри все вещи. Пластик, мешок с удобрением, пилу, шланг. И, наконец, перегнувшись через край, одной рукой отодвинула брезент. Из ее рта сразу же послышался хрип. Она откинула голову назад, будто ее ударили по подбородку, и отшатнулась. Волосы, которые она убрала за уши, растрепались. Ее напряженные плечи содрогались, словно у нее началась икота. Дыхание вырывалось из груди с рокотом мотоцикла. Брум, брум…
Я точно знал, что она увидела. Наверно, того самого Джокера, которого я вчера ранним утром обнаружил в гостиной. Или ее глаза встретились с глазами мамы. Вещи, которые тетя вынула из ящика, я положил маме на голову. Повернись она в мою сторону перед тем, как убрать брезент, я бы посоветовал ей сперва убрать цветочные горшки — ноги-то были там.
Головешка была полностью выбита из колеи и морально, и физически и никак не могла собраться. Казалось, что она вот-вот впадет в панику. Ноги стали ватными, она шаталась и еле удержалась, чтобы не упасть, ухватившись за край ящика. Из горла вырывались звуки, похожие не то на стон, не то на хныканье. Она достала из заднего кармана джинсов сотовый телефон. Он выскользнул из мокрой от пота руки, упал на пол и разбился на три части. Корпус отскочил в сторону качелей, крышка под ступеньки навеса, а батарейка прямо мне под ноги.
Головешка в спешке побежала к качелям и подняла корпус, затем обернулась в поисках других частей. Наконец-то она увидела меня. Ее взгляд, метавшийся во все стороны, остановился на мне, в глазах читалось удивление. Почему ты здесь? Корпус телефона, который она с трудом подняла, снова выскользнул из рук. Я раскрыл бритву, которую держал в руках за спиной.
— Что ты здесь делаешь?
Головешка поджала губы и покачала головой. По ее лицу было ясно, что она уже поняла, что находилось у меня за спиной. Я, глядя на Головешку, поднял из-под ног батарейку.
— Ты собиралась позвонить в полицию? — спросил я, с легкостью шагнув под навес. Головешка резко попятилась. Ее глаза были устремлены на бритву в моей правой руке. Изо рта послышался звук, похожий на хруст ломающейся кости — не то икота, не то крик. Неважно, что это было, суть в том, что это был страх человека, который инстинктивно понял свою судьбу.
Меня охватила грусть, похожая на холод. Как было бы хорошо, если бы она ощутила этот же страх шестнадцать лет назад, если бы тогда почувствовала хотя бы крупицу той тяжести, которая давила на жизнь мальчика, то сегодняшний день не наступил бы, и она не столкнулась бы сейчас с такой судьбой. А теперь уже совсем поздно. Хотя шестнадцать лет назад было бы еще слишком рано.
— Все в порядке. Звони.
Я протянул ей батарейку и подошел на шаг ближе. Головешка покачала головой и отступила на шаг назад.
— Позвони в полицию и все расскажи. Шестнадцать лет назад ты начала лечить девятилетнего социопата и до сих пор обманывала его, убеждая в том, что он эпилептик, давая ему непонятное лекарство. Используя его маму, контролировала все его шаги и заставила бросить то, что он любил больше жизни. И вот однажды он действительно сошел с ума и убил свою маму. А теперь собирается убить и тебя…