— Конец! — возвещает страшный и ужасный голос.
Зал так и взрывается. Все подскакивают и вопят. Выходят Куклы, Путешественник поднимается, все они вместе кланяются. Мы хлопаем и хлопаем. Актеры переглядываются, улыбаются. Мы с Мэгги глядим друг на друга. Ну надо же, как нам повезло! Какой класс, что мы все это увидели! А вы только представьте, каково быть настоящим актером. Все тебя любят. Все, решено. Обязательно стану актером. Тогда я точно попаду в Америку. В Голливуд.
— Так, давайте отсюда, нам нужно прибраться, — требует Бридж.
Все кидаются к двери, чтобы первыми рассказать тем, кто не попал внутрь.
— С ума сойти, да? — говорит Мэгги.
— Я ничего более прекрасного не видел за всю-всю-всю свою жизнь.
— И я за всю-всю-всю свою жизнь.
— И мы вместе смотрели!
Я бросаю на нее наш особенный взгляд — мы договорились больше ни на кого так не смотреть — и она бросает на меня точно такой же. Выходим, на улице к нам подбегают ребята.
— Я стану актером, когда вырасту, — говорю.
Мелкая в этом ничуть не сомневается, и лицо ее тут же озаряет ослепительная улыбка.
Я буду тут ждать. Если понадобится — целый день. Пока Мартина не выйдет — я ей скажу, как она обалденно играла. Нет, надо сходить за Киллером, чтобы она остановилась, чтобы я ей понравился, тут-то я ей и выложу, какая она обалденная, и кто знает, что из этого будет дальше. Кроме того, хочется узнать, кто играл этого таинственного персонажа.
Выходит Деки. Вожак пацанской компании. В зале я его не видел. Вообще не думал, что он ходит на спектакли. Может, это он тот актер? Вожак пацанов и главная у девчонок играют вместе, как в «Бриолине»?
— Офигительный спектакль, Деки, — говорю наугад. А он, представьте, кивает. — Просто круче вообще ничего не бывает. — Иду за ним следом. Он не посылает меня куда подальше, так что я оставляю Мэгги и шагаю с ним рядом. — Как они на него накинулись? Вообще круто.
— Ага, — кивает.
Раньше он мне никогда даже и слова не сказал. Сойти с ума. Может, мне удастся с ним сегодня поговорить. Может, мы подружимся. И в Габриэле будет друзьями. Только мне никак не придумать, что бы еще сказать.
— Я бы хоть сейчас посмотрел все снова.
Пытаюсь прочитать, что у него написано на лице. Он сплевывает на землю.
Иду за ним до угла. Дальше мне уже никак — разве что он что-нибудь скажет. Нос к носу сталкиваемся с бритским патрулем. Я на них не гляжу. Деки сплевывает на землю почти им под ноги. Я держусь чуть сзади.
— А здорово было бы в следующем сыграть, — бросаю.
Сам не верю, что у меня такое вылетело.
Он останавливается, оглядывает меня с ног до головы.
— С девчонками? Как этот мозгляк? — Хохочет. — Ну, с тебя станется. — Доходит до угла Яичного поля. — Ты чего это за мной увязался? — Оборачивается.
Я застываю. Давай, импровизируй. Покажи, на что ты способен.
— Мне в магазин, — говорю, в том смысле, что: «Да ты чего? Больно мне надо за тобой увязываться!»
— А, ну-ну, — говорит он, почти не разжимая губ.
Не поверил. Для убедительности я перебегаю через дорогу к новой лавке Маквилланов. Вот это игра так игра. Как в настоящем кино. По телевизору говорят, что это называется «вжиться в роль».
У дверей останавливаюсь. У меня же нет денег. Черт. Оглядываюсь — он все стоит. Шарю по карманам в поисках десяти пенсов, зная, что их там нет. Изображаю на лице: «Где мои деньги?» А потом: «Нигде нет! Кошмар, ужас!» И под конец: «Потерял, блин!» Поднимаю глаза — Дики ушел. Старинная считалка: «Раз-два-три — а теперь смотри». Непростая штука. Но Специалисту по Взглядам, вроде меня, это раз плюнуть. Кстати, специальный взгляд и актерская игра — это одно и то же. А этим я занимаюсь всю свою жизнь.
— Тебе чего? — спрашивает миссис Маквиллан.
Маквилланов никто не любит, потому что они цыгане, хотя у них и есть дом. Никто у них ничего не покупает, потому что от них плохо пахнет. Говорят, у них чего ни купи, от всего слышна эта вонь. Мне плевать, кто там что говорит, Маквилланы мне всегда делали только хорошее, да и мамочка их любит.
— Я деньги потерял.
Вру. Вернее, играю.
— Да ты что, сынок?
— Ходил в гараж на спектакль — видимо, выпали, когда садился.
— С деньгами, сынок, нужно поаккуратнее.
— Знаю, миссис Маквиллан.
— Как там твоя мамуля? — спрашивает она так, будто Ма при смерти.
— Нормально, — отвечаю.
— Тяжко ей, наверное, теперь, без папы?
Ма страшно бы рассердилась, если бы узнала, что про нее сплетничают, — разнесла бы этот дом по щепочке, никакого бульдозера бы не понадобилось.
— У тебя ведь и не было никаких десяти пенсов, да? Мне-то можешь сказать.
Блин. Раскусила меня.
— Не было, миссис Маквиллан, — говорю. — Я просто…
— Ш-ш, ни слова, я все поняла. — Вид у миссис Маквиллан такой, будто она сейчас заплачет. — Вот, сынок, держи, твоя мама всегда ко мне хорошо относилась.
Кулек конфет за десять пенсов.
— Спасибо вам, миссис Маквиллан.
Кто бы мог подумать. Я-то всегда считал, что она жмотина, а не ардойнская Мать Тереза.
— И скажи своей мамуле, что я всегда поверю ей в долг. — Ма никогда и ничего не станет брать в долг. — Я видела, как к вам Минни заходила, — шепчет. — Беги давай к своей мамочке.
Бегу по улице мимо стенки. У нас только одна Минни. Минни-Ростовщица. Но Ма никогда в долг не берет, чего же Минни у нас понадобилось?
Влетаю в дом, Ма так и подскакивает. Зажимает что-то в кулаке, а кулак прячет под себя.
— Как, здоров, сынок? — спрашивает Минни своим писклявым голоском и улыбается.
— Мамочка, у тебя все хорошо? — выпаливаю я.
— Ну ты что переполошился? — Ма смеется. Минни вторит ей сиплым голосом. — Иди погуляй, мы тут разговариваем.
— Можно я, мамочка, себе воды налью?
— Какой воспитанный. Ты должна им гордиться, Джози, — говорит Минни.
— Давай, шевелись. — Ма хмурится. — И дверь закрой! — кричит она мне вслед.
Да уж, с мозгами у взрослых плохо. Честное слово. Если дверь закрыта, я могу подобраться к ней вплотную — мне только лучше будет слышно.
— …каждую пятницу, — говорит Минни.
— Можно я прямо к тебе занесу? — спрашивает Ма.
— Нет.
— Просто мне очень не хочется, чтобы они знали, что к чему.
— Ну, я-то уже здесь.
— Правда, — говорит Ма. — И все равно, Минни, если только можно…
— Если все ко мне станут ходить, Джози, мне покоя не будет, — говорит Минни, сипя и кашляя. Киллер на заднем дворе поднимает лай. Видимо, он ее учуял. — Мне каждые две минуты придется бегать открывать дверь. А есть и такие — знаю, ты мне не поверишь, — есть и такие, которые вообще не приходят.
Я вламываюсь в комнату.
— Я вам с удовольствием все принесу, миссис Малоуни, а заодно, если вам кому чего сказать нужно, так я сбегаю и скажу. — Улыбаюсь ей изо всех сил, от уха до уха. — Я понимаю, миссис Малоуни, такой леди, как вы, не пристало бегать туда-сюда и таскать мешки с покупками.
Минни хихикает в кулак, прямо как актриса из старого филима. Смотрю на Ма и весь сияю. Блин. Я же выдал, что я их подслушивал. Вот голова садовая.
— Ну какой же он умничка! Настоящая мамина гордость. Настоящая. — Минни, наклонившись, щиплет меня за щеку. — Ладно, Джози, сделаю тебе особое одолжение, только ты больше никому не говори.
— Да уж мы никому и не пикнем. — Ма кивает, улыбается, поворачивается ко мне, и улыбка застывает у нее на лице.
— Уж такая я уродилась. Сама себя не жалею, — сипит Минни и треплет меня по щеке. — Ну, ладно, скоро увидимся, да? С вами, молодой человек. — Поворачивается к Ма. — Как же тебе повезло! — Снова улыбается и бочком протискивается в дверь.
Ма кладет мне руку на спину и подталкивает к дверям — проводить Минни. Смотрит направо, налево. На улице только ребятня. Но кто-нибудь наверняка все видел в окошко. Ма закрывает дверцу.
Хрясь!
— Мамуля! Больно! — кричу я.
А я-то так ее выручил!
— Не смей подслушивать, гаденыш, — говорит она. — И запомни, грамотей-язык-без-костей: хоть словом кому обмолвишься — я из тебя всю душу вытрясу.
— Да ты что, мамочка, — говорю. — Я отлично умею хранить тайны, мне можно доверить что угодно. — А, блин. Дядя Томми. — Даю тебе слово, мамочка. Чтоб мне провалиться прямо на этом месте, — говорю.
— Ты со словами-то поаккуратнее, — предупреждает Ма. — Ладно, иди поиграй.
— А остаться нельзя? — спрашиваю и пинаю ногой диван. Ма бьет меня по ногам. — Мамуля, хватит! — ору.
— Ты мне еще попинай хороший диван, — отвечает она. — Я, знаешь ли, деньги не печатаю. Сломаешь — будем на тебе сидеть. Ладно, иди, пока еще не схлопотал.
— Бей их крепче, бей их крепче, — говорю я как Трусливый Лев, чтобы ее рассмешить.
Ма дает мне подзатыльник.
— А это за что?
— Так, захотелось.
И заходится от хохота. Я тоже.
Ма так хохочет, что падает на стул. Я запрыгиваю к ней на колени.
— Господи Иисусе и Пресвятая Богородица, — стонет Ма.
Мне так с ней хорошо. Опускаю голову ей на плечо. На грудь больше нельзя, хотя там мне нравится даже больше.
— Ох, сынок, какой же ты, холера, тощий. — Голос у нее глубокий, запыхавшийся. — Давай вставай, а то исцарапаешь меня своей костлявой задницей.
Я вскакиваю. А не хочется. Жалко, что я уже большой.
— Вот, иди купи себе что-нибудь, — говорит.
— Спасибо, мамуля, мне ничего не нужно.
— Чего так?
— А так. Из-за Минни, — отвечаю я.
Она смеется.
— Это я только один раз, сынок.
Потому что Папаня все вынес из дома. Какой гад.
— Твоя Ма всегда со всем управляется. Ладно, не хочешь брать деньги, я их отдам Пэдди, — говорит она и идет к двери.
Я — следом. Не может быть, чтобы она отдала их Пэдди.
— Да где же он? — Она оглядывает улицу в оба конца. — Пэ…
— Ма! — ору я.
— Ш-ш. Папу разбудишь, — шикает на меня Ма. Лицо у нее вдруг вытягивается, бледнеет. — У твоей старенькой Ма совсем голова набекрень. — Крутит на пальце обручальное кольцо. Она его теперь все время крутит. — Вот. — Протягивает раскрытую ладонь, на которой лежит монета, будто облатка для причастия. Новый священник поменял правила, облатку теперь можно брать в руки. Старая Эджи говорит, что он Антихрист.