знак тайны…
Ты говоришь то, что бессилен сказать язык.
Ты – время, что вертикально стоит на пути
уходящих сердец.
Чувства – к кому? О ты, преображение чувств —
во что? – в звучащий пейзаж…
Райнер Мария Рильке
Говорят, император Николай любил подолгу молча стоять перед картиной: о чём он думал, мечтал, что вспоминал? «Жизнь – сказка, в которую хочется верить, забыв о тоске по несбыточным мечтам. Мы рождаемся и бродим по бескрайнему океану жизни в поисках собственного счастья, насколько хватает сил».
Император Николай I понимал и ценил художественное восприятие мира. Он успешно учился рисованию, сохранились его пейзажи, рисунки: ему нравилось рисовать букеты цветов, птиц, лошадей и карикатуры на людей. Особенный интерес у Николая вызывали скульптуры – он приобретал скульптуры у самых изящных и модных мастеров своего времени. В Риме, во время своего путешествия, он посетил мастерскую Луиджи Бьенэме и заказал ему несколько работ: «Император был очарован грацией сидящего Амура и заказал для себя скульптуру в мраморе».
Один из самых роскошных залов в Новом Эрмитаже – зал скульптуры. Император Николай I любил скульптуру и уделял ей особенное внимание, «искусство ваяния» ценил, всегда с интересом посещал мастерские скульпторов и покупал много работ. Например «Нимфу, ужаленную скорпионом» Лоренцо Бартолини.
Бартолини – очень известный мастер, его скульптуры изящные, нежные, романтичные, а сам он был характера буйного, гордого, независимого, отличался республиканскими настроениями, обожал Наполеона и даже отправлялся за ним на остров Эльба в 1813 году. Когда Наполеона свергли, перебрался во Флоренцию, наслаждался «красотой великого города и Рафаэлем», своими учителями считал мастеров XV века Донателло, Верроккьо: ясность, чистота, дыхание мрамора восхищали его. Бартолини был дружен с Энгром, они некоторое время делили одну мастерскую на двоих и были подвержены «готическим настроениям». В 1839 году он возглавил кафедру скульптуры в академии и предложил совершенно новый метод образования. Он отказался от классического метода изображать возвышенное, а показал студентам другой метод – на урок пригласил неожиданного натурщика (горбуна) и сказал: «Вглядитесь, как он прекрасен. Всякая натура хороша, если соответствует сюжету. Искусство должно говорить словами чувств. Доверяйте натуре безгранично, без предрассудков идеализма».
Николай I заказал Бартолини «Нимфу». Скульптор начал работу, но, к сожалению, не успел её завершить – он умер, и работу закончил его ученик Джордж Дюпре. Сегодня «Нимфа, ужаленная скорпионом» радует посетителей Эрмитажа. «Она, – говорил Шарль Бодлер, – образец благородства и изящества».
Император посетил ещё и мастерскую Луиджи Бьенэме, мастера «нежной грации и совершенства». Николай I довольно долго беседовал с мастером, внимательно осмотрел его мастерскую и заказал несколько работ. Фёдор Толстой, сопровождавший Николая, вспоминал: «Его Величество был очарован грацией сидящего Амура и захотел, чтобы Бьенэме воплотил статую в мраморе».
Императору понравилась легенда, повествующая о том, как поэт Анакреонт однажды холодным мрачным вечером впустил в дом очаровательного мальчика – тот дрожал от холода, был голоден и напуган. Анакреон обогрел ребёнка, накормил. Мальчик развеселился и со смехом пустил стрелу в сердце Анакреона. С тех пор поэт стал писать стихи о любви и восхвалять «самого мощного из богов небесных»:
Как кузнец молотом вновь Эрот по мне ударил,
А потом бросил меня он в ледяную воду.
Луиджи Бьенэме был так тронут вниманием русского императора, беседой с ним, что растрогался и преподнёс подарок – бюст Николая I в лавровом венке. Александре Фёдоровне венок категорически не понравился: когда они вернулись в Петербург, она попросила скульптора Ивана Витали венок срубить за приличное вознаграждение – 200 рублей серебром.
В Италии Николай I приобрёл больше двадцати скульптур, которые были выставлены в Новом Эрмитаже и во многих покоях императора. Благодаря императору в Эрмитаже были открыты специальные залы европейской и русской скульптуры (сейчас на их месте – коллекция маркиза Кампана). Николай придумал украсить музей изделиями из камня: удивительные резные камни, изысканные кубки, фантастической красоты вазы из малахита, яшмы, сердолика – настоящие сокровища из дворца Хозяйки Медной горы.
Николай – человек отменного вкуса, художественного чутья и необычайной энергии: он во всём, что касалось Нового Эрмитажа, принимал самое непосредственное участие, во всё активно вникал, всё контролировал, за ним всегда было последнее слово. Конечно, хорошо, когда большие начальники увлекаются искусством, но надо сказать, иногда такие увлечения мешают и сильно напрягают.
Когда к нам в Эрмитаж «зачастил» глава города, все мне завидовали: мол, ты часто его видишь и можешь сразу все проблемы решить. Глубочайшее заблуждение. Директор одного известного театра откровенно признался: раньше, когда начальник приходил раз в год, гораздо проще и легче решались вопросы, а потом привык к нам, утомился от наших проблем, надоели просьбы, рутина неприглядна, и, знаете, мало что удаётся решить. Я бы вниманием к себе больших начальников не злоупотреблял.
К сожалению, император Николай I слишком увлёкся искусством и позволял себе решать, какое искусство заслуживает внимания, а какое – нет. Он ежедневно с 13 до 14 часов руководил Особой комиссией, которая занималась отбором и развеской картин: «Живописные картины и портреты распределяются в эрмитажных галереях по школам, художникам, эпохам, и тщательно следилось, чтобы оные имели, сколь возможно, выгоднейшее для них освещение». Говорят, иногда Николай проявлял необыкновенное упорство. «Если он решал, что картина принадлежит к определённой школе или направлению, его было мудрено переубедить, – вспоминал начальник Второго отделения Императорского Эрмитажа Фёдор Бруни. – Специалисты говорили: “Ваше Величество, мне кажется…” “Нет уж, Бруни, не спорь. Я сказал это фламандец, значит – фламандец”».
Николай I внимательно и строго следил, чтобы в экспозицию входили только первоклассные вещи, по его убеждению и его вкусу. Почти все эрмитажные картины Тициана, Мурильо, Веласкеса появились благодаря Николаю I. «Портрет папы Павла III» Тициана и великий «Портрет старика» Гирландайо – личный выбор Николая. Император считал, что его бабка, Екатерина, накупила слишком много барахла, и решил от него избавиться. К сожалению, многие картины, как не соответствующие высокому, вернее – высочайшему, уровню, были распроданы. Николай I разделил всю коллекцию на три части: картины, которые необходимо показывать, – они обязательно должны быть в экспозиции; картины, которые есть смысл держать в запасниках; и картины, от которых нужно избавляться. Была создана специальная комиссия. Конечно, она руководствовалась пожеланиями Николая и, к сожалению, многие замечательные картины Эрмитаж покинули, в частности – створки картины Луки Лейденского.
Такое расточительство власти – огромная ошибка: музей не имеет права бездумно, сообразуясь только с личными вкусами правителей, растрачивать свои сокровища. Задача музея – собирать и хранить, охранять собранное, приумножать, но не приуменьшать свои собрания. Музей бережёт прошлое и не может по собственному усмотрению распоряжаться им, он должен помнить свою роль в истории: наследие прошлого нужно передавать будущим поколениям, и дальше, и дальше…
Когда террористы атаковали Пальмиру, весь цивилизованный мир умолял: не уничтожать, не разрушать памятники, музеи. «Это всё наше, – отвечали бандиты. – Мы распоряжаемся своими ценностями так, как считаем нужным». Они уничтожили сокровища – совершили чудовищное преступление против человечества. Такое же варварство проявляли и христиане, уничтожавшие античные памятники, и большевики, которые во имя идей разрушали православные храмы, сжигали иконы. Дикое варварство, лишившее мир и красот, и великолепия, и памяти. Я убеждён и отстаиваю свою позицию: культура принадлежит всем, живущим на земле, и ни одному народу не позволено распоряжаться ею по собственной прихоти или капризу. Мне кажется, всем нам нужно помнить: музей – место, где концентрируются силы, противостоящие злу. Обратите внимание: силы зла в первую очередь уничтожают музеи, памятники, книги, потому что это – вернейший способ уничтожить память о прошлом, а без памяти о прошлом легко кем угодно манипулировать, в любых целях.
Помните «эффект бабочки» – предупреждение, опасение Рэя Брэдбери в его рассказе «И грянул гром»?
Экельс, охотник-любитель, отправился в мезозойскую эру. Путешествие могло состояться, если соблюдать очень строгие и жёсткие правила: нужно идти по особой тропе, потому что нельзя случайно сломать даже травинку, иначе в будущем из-за неосторожности могут произойти страшные события. Будьте осторожны. Держитесь тропы. Раздавить ногой мышь – равносильно землетрясению, которое исказит весь облик Земли, изменит судьбы людей. Во время путешествия Экельс всё-таки сошёл с тропы, случайно, а после возвращения в своё время обнаружилось – мир изменился: тирания, разруха, ужас воцарились. Экельс вспомнил: он, сойдя с тропы, случайно раздавил бабочку… и грянул гром.
Музей – тропа, которая охраняет мир от бед и страшных потрясений. Нужно быть очень осторожными и деликатными, занимаясь судьбой музея, и помнить: музеи лучше окружающего нас мира. Они создают особую атмосферу надёжности, защищённости и подают всем нам пример, как сделать жизнь лучше.
В Эрмитаже нет призраков, но в Эрмитаже живут духи прошлых лет, веков, мгновений. Что такое привидение? Кого-то убили, и он возвращается, чтобы напомнить о себе или отомстить. Он так пугает. А духи – совсем другие сущности: они никуда не уходят, живут там, где всегда жили, мечтали, трудились, любили. Эрмитаж наполнен очаровательными духами – в этих стенах жили цари, царицы, князья, придворные, воспитатели их детей, охрана, слуги. Здесь принимались важные решения, плелись причудливые интриги, строились грандиозные планы, терялись надежды. Эрмитаж хранит все эти чувства, ощущения, сны, надежды, сомнения и восторги. Он – великий и прекрасный дворец – насыщен мощнейшей энергией, и она влияет на каждого человека, который сюда приходит. Может быть, я ненормальный, но я очень остро ощущаю жизнь духов, их присутствие. Они здесь бродят, смотрят на нас… Как знать, может быть, тоскуют или усмехаются нам.