— Отчего ж такое рвение, не знаете? — с нехорошим предчувствием спросил Боня.
— Так, говорят, видение многим было змея огненного, который обещал всех грешников огнем пожечь, а души на муки вечные забрать. И, говорят, спалил уже многих. Только вот расхождения есть во мнениях, кто этого змея прислал: бог или враг рода человеческого… Но в грехах покаяться все спешат.
В ворота храма жрец Боню не повел, а открыл маленькую дверцу за колонной, справа от главного входа.
«Смотри-ка, служебный вход и здесь предусмотреть не забыли, — мысленно похвалил жрецов Боня, — а мумрики говорили: „Отсталый мир“…»
Внутри оказалась довольно длинная и темная винтовая лестница, заканчивавшаяся выходом на балкон, который тянулся по периметру всего небольшого здания.
— Внизу исповедальни и комнаты с инвентарем, — пояснил жрец, — а здесь кельи клира.
Келья верховного жреца храма оказалась небольшой, но богато обставленной комнатой. Сам Иоанимус восседал в резном золоченом кресле за столом с бумагами, но повернулся в сторону вошедших. Боня вспомнил, что надо идти под благословение. Правда, слова отзыва: «Да воссияет свет!» из башки у него выскочили, так что он пробормотал что-то вроде: «Никто нас не зазрит!», но настолько невнятно, что и так сошло.
— Сын мой, — начал Иоанимус, — не прольешь ли ты свет на некоторые непонятные вещи, происходящие в городе?
Откровенничать Боне не хотелось, поэтому он изобразил на лице рвение и как бы от его избытка перебил верховного жреца, одновременно пытаясь сменить тему.
— Насколько понимаю я, недостойный, — скромно начал Боня, — творец почтил своим вниманием сей древний город. Вот, не далее, как вчера милостью божией открылся мне в доме тайник покойного Мазиуса, и оказались там изрядно любопытные документы.
Боня протянул Иоанимусу договор между принцем и верховным понтификом алов.
Верховный жрец свиток принял и стал читать с видом вежливого любопытства, которого хватило ровно до того момента, как до него дошла суть вопроса.
— Ах он еретик! — завопил Иоанимус и выдал минут на двадцать тираду о происхождении Алексея Фоки (абсолютно незаконном) и о половых и прочих извращениях его самого и его матери. Надо отдать верховному жрецу должное, богохульств в его речи не было вообще, слово «черт» или аналогичные не звучали, как неуместные в устах священнослужителя, но такие богатые краски мата произвели впечатление и даже слегка смутили Боню, которому «великий и могучий» был все-таки родным.
В незапамятные времена, по крайней мере задолго до Бониного появления на свет, в подмосковном физтехе родилась «лингвистическая» игра с шахматными часами. Правила были просты. Первый игрок четко произносил вслух название игры (понятное дело, непечатное) и нажимал на кнопку шахматных часов. Его противник отвечал столь же непечатным выражением и тоже нажимал на кнопку. Теперь новое выражение уже должен был предъявить первый игрок. Компетентное жюри следило за тем, чтобы выражения не повторялись. Проигрывал тот, у кого первым заканчивалось время. Легенды гласят, что были мастера, на часах которых выставляли по часу. Соревнование существенно обогащало лексику будущих физиков. Конечно, со времен атомного проекта студенты-технари стал помягче, а гуманитарии так и вовсе никогда ругаться по-серьезному не умели, но попытки возродить замечательную игру периодически предпринимались. Как-то раз попробовал свои силы и Боня и в пятиминутном поединке был бит — все-таки в спринте флегмам делать нечего, — но кое-чего нахватался, поэтому о достоинствах спича жреца мог судить почти профессионально. Так вот, достойный Иоанимус был бы не на последних местах и во времена Бониного деда, а в нынешнее время и вовсе мог бы стать чемпионом.
— Этого так оставлять нельзя! — подытожил верховный жрец. — Я его, гада, от церкви отлучу! И морду тоже набью! Со всей кротостью… Прости меня, господи!
Иоанимус рванул к выходу. Боня так и не успел слова вставить и теперь поспешил следом. Думал, что не догонит, но на ступенях храма верховный жрец уперся в толпу и взвыл:
— Господи, ну сделай что-нибудь! Отпусти ты им их грехи, и пусть домой расходятся!
Неожиданно толпа задергалась. Из канализационных решеток на площади, предназначенных для сбора воды во время ливней, наружу поперла вода. Не очень чистая и слегка вонючая, но в большом количестве. Завизжали женщины. Стоявшие в задних рядах стали отступать в сторону уходившей вверх улицы. Постепенно движение приобрело системный характер, и, когда уровень воды достиг метра, на площади остались только те, кто оказался на ступенях храма. Среди них стоял на коленях верховный жрец и пламенно, но одними губами, творил молитву. Чтобы не выделяться, Боня тоже опустился на колени, а заодно проверил зарядку Камня силы. Оказалось, все совсем неплохо. Камень активно впитывал ману из окружающего пространства и почти не разрядился. На всякий случай Боня добавил чуток энергии.
Вода тем временем поднялась метра на полтора, после чего стала медленно убывать. Боня тихо позвал незаметного при свете дня призрака:
— Юлиус, ты не мог бы узнать, что это за странное наводнение и что вообще происходит в городе? Наши вроде в разных точках города дежурят. Хорошо бы их опросить.
Призрак отправился выполнять поручение.
Прошло уже около двух часов. Жрец молился. Боня скучал. Он бы, наверное, на все плюнул и ушел, но выбираться вплавь ему не хотелось. А летать он, в отличие от своей команды, не умел. От нечего делать Боня стал сочинять программу, как бы это исправить. И еще ему было интересно, что произойдет раньше: вода спадет или призрак вернется?
Призрак вернулся раньше. Принесенные им сведения подтвердили самые худшие Бонины опасения. Улетевшие пострелять пикси твердо запомнили Бонино распоряжение не шуметь в городе, поэтому отправились в горы, где умудрились обрушить изрядный кусок скалы, в результате чего спустили на город немалых размеров озеро. Собственно, они проковыряли небольшой туннель, но дальше хлынувшая вода сама все доделала. Озеро жалко, а у города кусок западной стены смыло. Ну и в домах у горожан мокро стало. О жертвах сведений пока нет, но кур во дворах точно поубавилось. И что тут скажешь? Надо было уток разводить…
В Бонином доме все обошлось без больших потерь, ведь он был построен на высоком фундаменте. Только погреб залило, но там было пусто. Света пикси убивать не стала, но рвалась лететь спасать Боню от наводнения. Еле отговорили. Как только можно будет проехать, она прикатит на площадь в коляске, а пока для укрепления нервов пошла проведать привезенную вечером акулу, да там и задержалась.
У объектов наблюдения — проблемы разной степени тяжести. Патриции на втором этаже сидят, по первому слуги с ведрами суетятся. До тряпок дело еще не дошло. А принца вместе с капитаном Пуло и всей припортовой харчевней, где они сидели, в море смыло. Но никто не потонул, на корабль какой-то перебрались, который совсем недавно в порт вошел.
В общем, доклад был проведен информативно и четко. Боне даже захотелось назначить Юлиуса своим постоянным секретарем. Только вот как его с собой взять? Призраки ведь к месту своего погребения привязаны, далеко отходить не могут. Можно, конечно его останки с собой возить, но такая перспектива Боню не очень вдохновляла. Надо будет узнать у своих, как в древности в таких случаях поступали. Может, что подскажут.
Наконец вода сошла, а верховный жрец закончил свою молитву.
— Ты был прав, сын мой, — повернулся он к Боне. — Господь действительно обратил свое внимание на наш город. Я долго молил дать мне постичь божественный замысел и, надеюсь, сумел кое-что понять. Господь возлагает на нас высокую миссию возрождения империи и церкви ее. Я говорю «на нас», имея в виду и тебя. Не случайно же появился ты в Денае в столь смутное время, и не случайно происходят вокруг тебя все эти события. Это тяжкая ноша, но прими ее с кротостью…
Боне сильно поплохело. Возрождать империю он не подписывался и заниматься этим не собирался. Он только хотел себе спокойное место найти, где бы можно было изучать магию, не отвлекаясь на бытовые проблемы. В смысле чтобы эти проблемы решались сами или их за него решал на хорошем уровне кто-нибудь другой. А пока у него в планах — мир посмотреть. И путешествовать по миру он хотел в качестве туриста, а не «на танке», как шутили люди в советские времена. Пора было переводить стрелки.
— Пресвятой отец, — начал Боня (эх, так и не выяснил, как правильно обращаться к верховному жрецу храма), — а известно ли вам мнение по данному вопросу святейшего патриарха? Вы же ему обо всем доложить собирались.
— Сын мой, так письмо в столицу не меньше двух недель на корабле идет. А пока ответа дождешься, тут столько всего произойти может.
— Что вы, в таком деле нельзя торопиться. Надо подойти к нему основательно, не нарушая порядка и иерархии. Напишите письмо, узнайте мнение Синода о действиях Алексея Фоки, пусть они сами его от церкви отлучают, если сочтут необходимым. Кто их знает, какие там в императорской семье отношения. Я, кстати, сам планирую через месяц-другой в столицу наведаться. Если бы вы мне какое рекомендательное письмо дали, это бы сильно упростило дело. А здесь у вас столько забот, — продолжил Боня. — Надо паломников к храму как-нибудь организовать, новые церковные праздники разработать, письма по всему миру разослать о возрождении в Денае чудотворного алтаря. Пусть завидуют!
— Зависть — грех, сын мой, — напомнил Иоанимус.
— Так вот пусть иноверцы и завидуют и грешат. А праведники — уважают. У вас же теперь самый главный храм на всю империю сделался. Значит, надо особый статус для него просить. Ну и для его верховного жреца — тоже.
— Ну, это ты мирянам грешным живописуй, священнослужителей вопросы карьеры не интересуют, — строгим, но уже заметно подобревшим голосом прервал Боню жрец.
— Так это же не вам, а во славу церкви, — не согласился Боня. — Ну а если принц или кто другой здесь какие беспорядки учинить вздумает, так на то и стража городская есть. Да и мы с супругой, если что, свои слабые силы приложим. У людей науки, знаете ли, иногда в запасе может много чего оказаться. А главное, я уверен, что не допустит бог торжества еретиков, и раз обратил он свой взор на Денай, то и впредь свое внимание к нему не ослабит.