Я приближаюсь к экрану и всем телом сопровождаю ее в этом горевании по разрушающемуся идеальному миру… Жду, пока она выплачет эмоцию и успокоится.
– Тань, а все эти случаи, которые ты перечислила, они для тебя о чем?
– Что я недостаточно хороша! Как мать, как специалист, как человек, в конце концов!
– М-м-м, понимаю тебя… А скажи, пожалуйста, когда ты думаешь, что недостаточно хороша, что ты чувствуешь?
– Э-э-э, – пытается она собраться и опознать эмоцию, которая чувствуется так больно, – ну, боль… но боль – это не эмоция, да? – тут же спохватывается она. – Обиду?
– Допустим, обиду… А на кого? – удивленно поднимаю бровь я.
– На тебя, – смеется она. – Я неделю назад еще думала, что мой мир идеален!
Я смеюсь в ответ:
– Ну тогда давай уж злость чувствовать! Что обидой ограничиваться? А если серьезно, как бы тебе хотелось себя чувствовать?
– Спокойно! Я же психолог! Пусть любые события происходят, а я должна чувствовать спокойствие, иначе какой я специалист?!
– Угу… Хочется спокойствия, но ты думаешь, что недостаточно хороша, тебе больно, ты злишься… А от этого несовпадения ожиданий и реальности как теперь себя чувствуешь?
– Это разочарование, – опускает голову она.
– И… грусть? – почти утвердительно спрашиваю я.
– И грусть, да, точно! – восклицает Татьяна и начинает грустить еще больше.
– Да, вижу, Тань, – тепло отмечаю я. – Смотри, что происходит. Ты видишь события в своей жизни: не пошел в работу клиент, нашла у сына вейпы, дочь сказала, что бросает гимнастику, – и ты начинаешь думать, что это ты недостаточно хороша. Правильно я тебя услышала?
Она молча кивает и утирает слезы одну за другой. Достает белую коробку с бумажными платочками, сморкается и машинально начинает натирать стекло на поверхности стола.
– Ладно, – киваю я и продолжаю, – ты чувствуешь обиду, разочарование и грусть, а хочешь чувствовать себя спокойно. Ты же психолог! И что тогда ты начинаешь делать, Тань? В моменте, когда узнаешь о первом, втором и третьем источнике твоего разочарования?
– М-м-м, – поднимает глаза наверх она, – ну-у-у, я думаю. Я начинаю думать, что я сделала не так, когда могла не заметить того, что происходит с сыном… М-м-м, с дочкой, я думаю… я думаю, что не донесла ей ценности спортивной карьеры и что нужно все доводить до конца. С клиентом, – уже вновь плачет она, – я просто что-то сделала не так. Надо было цену сказать ниже, может, не знаю…
Таня рыдает, сменяя платочек за платочком, понуро опустив плечи и по-детски закрыв руками лицо.
А я вижу, что и сейчас Татьяна нападает на себя, и говорю ей об этом. Она постоянно находится «в голове», круг за кругом возвращаясь к тому, что это она виновата во всех этих событиях. Чувствует себя плохо раз за разом, на каждом повороте.
– Когда ты накручиваешь себя снова и снова, скажи, пожалуйста, как это помогает тебе чувствовать себя спокойно и думать, что ты достаточна?
Татьяна разводит руками молча, утирая слезы, невербально демонстрируя ответ – «никак».
– Никак, – киваю я. – Когда ты думаешь, что ты недостаточна, то чувствуешь себя плохо. Ты будто в каждой ситуации думаешь, что это твоя вина, будто все это о тебе, правда?
Я тепло смотрю на нее и вижу, что она облегченно кивает. Она видит, что попала в ловушку своего эго: думать, что все ситуации в жизни – это о тебе. Но это неправда.
– Тань, хочу вернуться к твоим эмоциям – разочарованию и грусти. Ты знаешь как эксперт, что разочарование мы испытываем там, где ожидаем другой реальности… и… где нам важно. Ты – человек высоких стандартов и честности. И для тебя твой мир, оказавшийся не идеальной, а, по сути, нормальной человеческой жизнью, приводит к разочарованию в себе. Будто ты жила нечестно, неправильно, а так нельзя в твоей картине мира. Грусть же мы испытываем, когда что-то заканчивается. Вижу, что ты испытываешь грусть, потому что прощаешься со своей иллюзией об идеальности твоего мира. Где ты – идеальная мама троих идеальных людей в идеальном доме.
– Но так не бывает, – грустно кивает она, выпрямляясь. – Нет ничего идеального. Мне пора повзрослеть. Я поняла, Асель, я поняла…
– Хорошо. И грусть еще будет. Это нормально, ты знаешь. А скажи, пожалуйста, правда, что если у ребенка вейпы, клиент не пошел в работу и дочь бросает спорт, то это ты недостаточно хороша?
– Да нет, конечно, – кивает она. – Знаю, что неправда, но в моменте, когда все наваливается, кажется, что правда.
Конечно, в моменте Татьяна буквально физически чувствовала эту «правду» болью и разочарованием. Обидой и злостью – я так не хочу! Верните мне мой идеальный мир!
И свойство мозга – подсовывать нам воспоминания, где мы испытывали такую эмоцию прежде, – разочарование, например. Стоит только на сессии поймать мысль, что я недостаточна, как сразу возникает другая – дочь бросает спорт. Мало? Держи еще – вейп у сына! И так далее. Тяжело выбраться из этого самостоятельно, когда находишься внутри проблемы.
Положительная новость в этом – приятные эмоции работают точно так же. Вспоминаешь состояние радости, и тут же на ум приходят все ситуации, где была эта радость, – вот твой малыш делает первые шаги и, раскачиваясь для равновесия, робко идет навстречу тебе, и твое сердце будто заливает радость. А вот вам сообщили, что открыли визу в страну, куда вы хотели. А вот – сын прошел тестирование в престижную школу. Или клиент дал теплую обратную связь.
Необходимо помнить об этом свойстве мозга, чтобы не утопить себя в разочаровании и грусти.
– Тань, а если бы самым важным для тебя сейчас было быть честной с собой, чувствовать себя спокойно и достаточно хорошей мамой, специалистом, человеком, то что бы ты стала делать?
– Ну, я сначала поговорила бы с детьми. Я же даже не поговорила с ними, знаешь. Я просто встала и ушла, в обоих случаях. Я поговорю спокойно с сыном, и у меня уже нет мысли, что это со мной что-то не то, что это из-за меня. Он просто подросток, а они так растут. Поговорю с дочей, это ведь ее жизнь. А потом, я ведь не знаю, а вдруг что-то произошло там – с тренером или с девочками, правда? Почему она вдруг решила бросать? Ну и буду бдить за собой. Проверять, не беру ли снова все на себя. Не думаю ли какую-нибудь дурацкую мысль.
Она смеется. Я тоже смеюсь и добавляю:
– И помогает ли она. Помогает ли эта мысль чувствовать себя хорошо и прийти к цели, да? Ты большая умница, Тань. Я тебя благодарю за глубокую и честную работу с собой. Непростую, да. А скажи, какая мысль будет поддерживать тебя на твоем пути?
Таня молчит секунду, подняв глаза, и тут же спокойно, с достоинством говорит:
– Я могу быть достаточно хорошей. И всегда буду честной к себе и своим чувствам.
– Прекрасно, дорогая. Я тебя обнимаю, Тань. И даю домашнее задание – подумай про свою обиду. Ты с нее начала сегодня. Разложи ее себе в своей голове по полочкам. А в следующий раз расскажешь мне, к чему пришла.
Глава 15. Кантар
Мы возвращаемся из Европы, где провели Рождество и Новый год у моих родителей в Берлине, свозили детей в парижский Диснейленд (теперь уже полным составом) и вновь побывали в Амстердаме.
Я уже заказываю продукты домой, сидя в аэропорту Стамбула, пока трое младших играют на детской площадке Ататюрка. Листаю страницы онлайн-магазина и вижу петарды.
– О, давай возьмем? – говорю я Адельке. – Вернемся, приготовим на старый Новый год салаты и постреляем во дворе?
– Нет, мам, не надо, пожалуйста… – говорит она и съеживается, но видит мой удивленный взгляд и потому продолжает: – Просто после тех январских событий я как громкие звуки слышу, так сразу боюсь, что это опять стрельба.
Я застываю на секунду, затем убираю телефон и сажусь перед ней на корточки.
– Аделя, я не знала об этом… такие вещи важно говорить мне. Почему ты не рассказывала? Доча! Когда это было еще?
Мы с мужем обнимаем ее и смотрим друг на друга, мысленно переносясь в тот январь 2022-го.
Я даже не могу вспомнить, как мы поняли, что в стране что-то происходит.
Мы отмечали Новый год за рубежом и вернулись домой второго января, закупили продукты и собирались наслаждаться теплотой семейных вечеров с какао и мандаринами, добрыми фильмами и старыми книгами.
Второго января мы услышали о беспорядках на западе Казахстана, где цены на газ повысили вдвое. Стали доходить слухи, что в Мангистауской области начались погромы…
Когда все это дошло до Алматы, никто и подумать не мог, что дело обернется чем-то бо́льшим, чем митинги, которые разгонит полиция.
Четвертого января мы вдруг обнаружили, что у нас нет ни интернета, ни телефонной связи. У кого-то в городе связь была, но у нас не было целых пять дней. Урывками работал Telegram, благодаря чему мы с мужем узнали, что половина страны охвачена бунтами, происходят попытки государственного переворота, в городе наемники и будут введены войска ОДКБ.
До нас доходили обрывочные сведения о том, что «они» (наемные головорезы) расстреливают машины и мирных жителей, что есть погибшие дети, что сожгли здание администрации города, захватили аэропорт и резиденцию, грабят ТРЦ и «идут наверх», то есть к нам.
Я помню холодок, пробежавший между лопаток, когда муж прочел: «Они взяли верхнюю „Мегу“» – от нее до нас на машине было 11 минут езды.
Мы живем с четырьмя детьми в частном доме. В двух соседних домах живут старики. И потому было ощущение, что мы одни, отрезаны от мира и никто не поможет нам в случае чего.
Ночи мы проводили так: я была с детьми и топором в дальней спальне, а муж курсировал по дому с монтажным пистолетом в руках, а если и ложился спать, то ближе к входной двери. Мы знали, что это, скорее всего, не спасет ни нас, ни детей ни от чего… Но мы не могли сидеть сложа руки… Понимали, что «они» могут прийти и в наш дом, когда слышали крики и звуки перестрелки в соседней резиденции… Я не знала, что ответить в момент, когда восьмилетний сын, прислушиваясь к стрельбе за соседним забором, спрашивал: «Мама, а это же автомат, а не пулемет, да?»