С думой такою присев на скамеечку,
Пальчик он греет, сосет ёго, трет.
«Нет никого, кто бы дал мне копеечку…»
Вот, наконец, господин здесь пройдет.
«Барин, копеечку дай мне, пожалуйста!..
Холодно!.. Барин!.. А барин!.. Подай!..»
«Хлеба купить ведь сегодня мне не на что»…
— Прочь убирайся! Пошел, негодяй!
Холодно голодно бедному мальчику,
Должен скитаться он целый денек.
«Очень устал я!.. Ах, больно как пальчику!
— Я же собрал лишь один пятачок».
Ну, разве не прелесть? И как он чудно говорит, точно и в самом деле ему холодно, будто даже слезы слышались в его голосе! Молодец Митя! И добрый он какой: ему пришло в голову подумать, как скверно бедным маленьким нищим, a я вот, сколько раз их тоже видела, a не задумывалась; пройдешь мимо и забудешь. Теперь я всегда-всегда буду подавать бедным детям.
Митины стихи и как он их говорил всем понравились; мой папа даже расцеловал его и сказал, что из него выйдет, может быть, второй Пушкин.
Потом Сережа говорил «Спор» Лермонтова; ну, это всякий знает, даже в моей хрестоматии есть. После «Спора» мы опять пели все вместе «Ой-ой-ой, как мороз все окошки занес»… Затем вышла я декламировать. Вот сюрпризец устроила я своей мамочке!.. Она однажды читала мне свои стихи, которые она еще сочинила, когда в гимназии была, на смерть Императора Александра Н. Мне они очень понравились, и я их стащила, чтобы переписать; но переписать мне было лень, и я выучила их наизусть. Стихи чудные, и потом в них говорится про этого милого государя; a я так люблю его, такой он был добрый! Я так плакала, когда мамочка рассказывала мне о его смерти, как злые люди убили его!
Вот выхожу я и говорю: «Легенда о смерти Царя-Освободителя, сочинение Натальи Старобельской, рожденной Соколовой-Сокольницкой».
Мамочка даже на стуле привскочила: «Муська, не смей!»
Но кругом все засмеялись, и стали удерживать и усаживать мамочку, a мне шептали: «ну, говори, говори, Муся»
Я начала:
Пред престолом любви,
Вечной правды, где нет
Ни печалей, ни слез,
Ни страданий, ни бед,
Появился пришлец
С нашей грешной земли;
Он в терновом венце;
С ним шесть ангелов шли.
Первый ангел так пел:
Он миллионам рабов
Дал свободу к труду,
Поселил в них любовь,
И стал верить с тех пор
Всякий в силу свою…
Боже пленных, больных,
Дай ему мир в раю!
Второй ангел:
Тяжело всем жилось
От неправды судей,
И далеко неслось
Эхо тяжких скорбей;
Но он правый суд дал;
Богача с бедняком
Перед ним уравнял,
Равный дав им закон.
Да, он, правду любя,
Пострадал за нее.
Боже правый! Прими
Его в царство Свое.
Третий ангел:
По великой Руси
Разносился по всей
Стон покинутых жен,
Плач малюток-детей…
Ведь отец с бритым лбом
Становился чужим
Средь родимой семьи:
Он уйдет молодым
A вернется назад
Стариком уж седым,
С костылем, без ноги,
Хилым, дряхлым, больным…
Но великий царь внял
Тем слезам: сократил
Службу в ратных полках;
О, он бедных любил!
Боже плачущих! Всех
Их защитник благой,
Все ему Ты прости
И в раю упокой.
Четвертый ангел:
Он в нужде роковой
Руку в помощь давал;
И страдальцев в беде
Он всегда утешал,
И равно к ним всем
Добр и милостив был,
Боже, ближних своих,
Как себя он любил:
Всех законов закон —
Твой завет о любви —
В чистоте сохранил.
Боже сильный!
Прими Его в сонмы святых,
В Свое Царство, где нет
Ни печалей, ни слез,
Ни страданий, ни бед…
Пятый ангел:
Он крестьянских детей
Всей душою любил,
Дверь им в школу открыв,
Их уму научил…
Обувал — одевал
И сироток-детей…
Он вторым был отцом
Разоренных семей…
Боже! Душу его
Ты в раю упокой
Все земное прости —
Был он верный сын Твой.
Шестой ангел:
Много, много добра
Он народу творил,
И России своей
Верой-правдой служил;
Но пришлось смерть приять
Средь столицы родной
От руки тех, кому
Он был предан душой,
Боже! Им отпусти,
Бо не ведят того,
Что творят.
Хор ангелов:
Похвалой
Удостоим того,
Кто Творцу своему
Уподобился весь,
И Тяжелый крест свой
Кто с терпеньем донес.
На страдальца Христос
Кроткий взор устремил,
Ой, казалось, ему
Все земное простил…
A нас, грешных сирот,
Царь и там не забыл:
Он за сына и нас
Пред Всевышним молил.
Когда я закончила, все захлопали в ладоши; a потом начали кричать: «браво, автор! браво, автор»! Мамочка очень сконфузилась и покраснела; она очень часто краснеет, гораздо чаще меня. Потом сам Коршунов пошел в сад и принес много цветов: маленький букетик он дал мне, большой — мамочке, a остальными обсыпал ее всю, говоря: «хвала и честь нашей поэтессе». Потом Женя с Ваней играли в четыре руки, a затем нас позвали пить чай. Разошлись мы все, веселые и довольные. Ничего, и в дождь умные люди сумеют хорошо устроиться!
«Замок Омена». — «Женя»
На другой день мамочка хорошо-таки пробирала меня за то, что я ее так подкатила со стихами (конечно она не сказала слова подкатила), a в сущности она, наверно, сама была рада радешенька: кому же может не быть приятно, когда хвалят, восхищаются его стихами, да еще и цветами посыпают?
После литературного вечера нам всем — уж не помню, кому первому — пришла в голову мысль устроить что-то еще гораздо интереснее — спектакль. Вот будет хорошо! Решили мы сыграть какую-нибудь пьесу одиннадцатого июля на именины Оли Коршуновой. Старшим ничего не говорить, это должно быть для них сюрпризом. Но что играть? Вот вопрос. Пробовали сами что-нибудь придумать, да глупо все выходило. Стали мы все рыться в своих книжках. У меня нашлась очень красивая и интересная сказка «Замок Омена», где говорится о разбойнике, который свою первую жену запер в подземелье и женился на второй, и вдруг эти обе жены ночью встречаются в каком-то темном гроте в саду замка, — словом — прелесть, как интересно! Решили ее представить; одна жена должна быть Оля, другая — Женя; она немного заикается, когда говорит, но эта не беда, все подумают, что это от страху перед своим супругом, грозным Оменом; самого же разбойника должен был изображать Сережа. Но этого мало, потому что не всем есть роли; стали искать еще второе что-нибудь. У Коршуновых в шкафу нашлась книга с настоящей пьесой в одном действии под названием «Женя», сочинение какого-то Гнедича; верно не из важных, я до сих пор не слышала и не читала ничего из его сочинений. Пьеса эта не детская — настоящая. По-моему она очень скучная: говорят-говорят, без конца, но ведь взрослые любят болтать о скучных-прескучных вещах, a смотреть-то будут они, так значит и останутся довольны. Эту самую барышню, Женю, дали играть мне; не трудно: лежит все на диване, потягивается, и не знает, за кого ей замуж выйти, a сама все какие-то хитрые, но очень красивые слова говорит.
Ну, стали мы учить роли, т. е. не роли, я, например, просто всю пьесу наизусть выучила, так что, когда другие забывали, то я подсказывала. Но иногда выходили пресмешные ошибки: вдруг раньше времени начнешь говорить и чужое скажешь, и долго иногда говоришь, пока кто-нибудь не заметит. Но наша пьеса все-таки очень хорошо идет, a вот с «Замком Омена» что-то не ладится; там все самим нужно придумывать, и, или споры начинаются, или говорят глупости; потом Женя уж очень заикается, так что если бы я была Оменом, и моя жена в самом деле так заикалась, она бы меня так злила, что, пожалуй, и я бы ее в подземелье упрятала.
Да, плохо дело! Думали-думали и решили вместо этой пьесы устроить живые картины; пока только не выбрали еще какие. Нужно будет взять «Ниву», — там всегда много красивых рисунков бывает, наверно что-нибудь найдется.
Времени теперь ни минутки свободной; только иной раз сядем завтракать, приходит Глаша: «Барышня, суседские барчата вас на репетицию просят;» ну, какая уж тут еда? спешишь скорей к Рутыгиным. Прежде мы начали было репетиции в своем «Уютном», но там очень тесно, еще «Замок Омена» как-нибудь шел, можно было все представление стоя устроить, a для «Жени» совсем тесно: ведь я лежу, да еще рядом на стуле то моя мать (Оля), то мой жених (Митя) сидит: как лягу, так ногами в стенку и упрусь; — неудобно, теперь репетируем у Рутыгиных наверху, в их миленькой башне; как раз места хватает.
Здравствуйте! — опять «суседские барчата» зовут! Бегу.
Приготовления. — Шишка
Наконец-то порешили и насчет живых картин; я говорила, что «Нива» пригодится! Вот какие выбрали: Во первых «Четыре времени года», во вторых «Вера, Надежда, Любовь» третья «Ангел над колыбелью младенца (я и моя Лили)». А еще «Казнь Марии Стюарт» и три картины из сказки «Спящая красавица».
Времена года, Веру, Надежду, Любовь мы выбрали по тетрадке с наклейными картинками; это еще удобнее «Нивы», потому что здесь раскрашено, не надо голову ломать, подбирать цвета, и то уж она, бедная, трещит, столько хлопот! Марию Стюарт я выбрала; это так интересно, как ее на плаху ведут, и палач над ней топор заносит. Мамочка мне однажды читала про эту бедную королеву, и потом еще «Дети Людовика XVI»; Боже! Боже! Как я горько плакала, когда так жестоко обращались с бедным маленьким дофином!