Девушка улыбнулась.
— Берега — для туристов, а они — пассажиры. У вас в каюте есть телевизор?
— Нет.
— Тогда почему ваша бабушка сюда не приходит?
Ее слова задели Адама Васильевича, словно он уже перестал быть капитаном и стал внуком своей бабушки.
— Не скучно вам так вот, сложа руки, сидеть? — спросил он, чтобы поставить ее на место и себя заодно, на капитанское.
Девушка и не думала обижаться.
— Не-а, — с улыбкой ответила она, — я сейчас в душ пойду. Мне Велихов велел вашу бабушку в душ сводить.
«Велихов велел». Капитан покинул музыкальный салон, быстрым шагом направился к себе в каюту и увидел там доктора Гурьева. Час от часу не легче. С чего это Велихов взял, что некоторые на судне бездельничают? Да они же переполнены деятельностью, все кинулись обслуживать его бабушку.
Через полчаса он вызвал в кают-компанию директора ресторана, судового врача и весь свободный от вахты командный состав теплохода, кроме Велихова и библиотекарши Лили. Велихов спал после вахты, а Лиля, наверное, повела бабушку в душ.
— Сообщение у меня короткое, — сказал собравшимся Адам Васильевич, — и касается оно моей бабушки. Она на теплоходе согласно билету в каюте номер девять, второго класса и никаких преимуществ перед другими пассажирами не имеет. То, что она находится в каюте капитана, пусть никого с этой минуты не вводит в заблуждение. Инструкция этого не разрешает, но и не запрещает. По этому поводу вообще нет инструкции. Будем считать, что мой устный приказ — никаких привилегий моей бабушке — вступил в силу.
В конце прошлого лета команда была уверена, что капитан отходил свой пассажирские рейсы. Переведут на сухогрузный транспорт, это вне всякого сомнения. Вздыхали по нему за глаза, а в глаза жалели Велихова: «Саша, на сухогрузе тоже живут. Капитан тебя прихватит, не горюй».
Неприятности тогда начались за Тобольском. Причалили к Мартовску, жара, нефтяных вышек, буровых туристы уже насмотрелись на стоянках. И тут один старичок в полотняном костюмчике подгреб к капитану.
— У меня друг фронтовой в этих местах, директор рыболовецкого совхоза.
Автобусы стоят на берегу, ждут туристов, им все равно, в какую сторону, — к нефтяникам или рыбакам. Капитан обратился к туристам: мол, жара, дорога на буровую дальняя, а что если поближе — к рыбакам? Те как сговорившись: к рыбакам так к рыбакам!
Ну и поехали к рыбакам. Мало того, что эти рыбаки никого не ждали, так у них еще рыба пропадала, чистить ее было некому. Сенокос, все местные на покосах. И натворили там туристы дел. Рыбный конвейер организовали, встали к столам и пошли рыбу чистить. Хорошо бы только себе на уху, так еще и совхозу всю перечистили. У дамочек чешуя на шляпках, руки все поколоты, а мужики у котлов с ухой, как беспризорщина, — волосы дыбом, лица черные. И тут, конечно, должно было что-то случиться. И случилось. Инструктор из райкома нагрянул: что происходит? А на теплоходе, когда вернулись, — новая амбиция. Пассажир из первого класса, который весь рейс, не просыхая, пил в своей отдельной каюте, вылез с претензией: почему не предупредили, что едете на уху? И накатал в управление письмо-жалобу. Все были уверены, что инцидент добром не кончится, очень уж этот незакусивший возмущался, но пронесло. Инструктор из Мартовского райкома помог: выдал Адаму Васильевичу письмо-благодарность.
А когда вернулись, еще новость — жена Брагина исполнила наконец-то свою угрозу: принесла начальнику пароходства жалобу на команду и капитана. Разводиться со своим Брагиным она не собиралась, поэтому муженек выглядел в этой жалобе слабым человеком, попавшим в компанию распутников и, чтобы не отставать, не подводить команду, тянулся за ними, заводил шуры-муры с пассажирками. К заявлению был приложен листок из блокнота, в котором был записан адрес и телефон Ахмета Борисовича Иванова. Ахмет Иванов. Как только жена обнаружила этого Ахмета в записной книжке, тут же усомнилась в его существовании. Позвонила по номеру из записной книжки в город Вольск и обнаружила, что под псевдонимом «Ахмет» скрывается Люся и совсем даже не Иванова, а Соколова. Все это было подробно изложено в письме начальнику пароходства, причем соперница в жалобе так и называлась — Люся-Ахмет.
Но все эти неприятности были, что называется, незапланированными. А вот бабушка в капитанской каюте — это Адам Васильевич, конечно, сам над собою дамоклов меч повесил. Случись какая накладка, и любой подлец, хоть из пассажиров, вполне сможет в письменном виде спросить: разве каюта капитана — его личная квартира? Так разъясните ему, что это служебный кабинет.
Утром, когда Адам Васильевич вернулся с вахты, вскипевший чайник стоял на столе, и стаканы в подстаканниках были наготове, а сама бабушка, одетая, лежала поверх одеяла на койке. Адам Васильевич спросил, как она себя чувствует, обычно бабушка была на ногах, когда он на рассвете возвращался в каюту.
— Я тебя удивить хочу, — сказала она, — не боишься?
— Удиви, — ответил он.
Бабушка повернулась со спины на бок и, глядя в угол, сказала:
— Выполни мою последнюю просьбу: усынови Сашу.
— Велихова? — Адам Васильевич вздрогнул. И сама просьба, и то, что она последняя, испугали его. Но он все-таки собрался с духом и сказал беззаботно: — Давай лучше женим его.
— Ты его усынови, а женится он сам. За Наташу не сомневайся, она согласится, а у Митьки старший брат будет.
— Да я его уже и так почти усыновил, — попробовал отшутиться Адам Васильевич, — вся команда ревнует. А потом мне вряд ли разрешат его усыновить, у нас разница в годах — двенадцать лет.
— Я умру скоро, — сказала бабушка, — меня похороните, а Сашу возьмите на мое место.
— Еще не легче. — Адам Васильевич подошел к койке и сел у бабушки в ногах. — Что это значит — умру? Все умрем. Никто не знает, кому сколько жить, кто кого переживет.
Бабушке его слова не понравились.
— Вам еще жить и жить, а я умру скоро.
Она поднялась с койки, подошла к столу, налила ему и себе чаю. Пила молча, отворачивалась. Он не сразу заметил, что по морщинам ее бегут слезы.
— А сам Саша согласен, что ли? — спросил Адам Васильевич, уже готовый пообещать бабушке что угодно, только бы не плакала.
— Какая сирота от семьи откажется, — ответила бабушка, — да еще от такой, как наша? Что с ним говорить? Это вы с Наташей должны сказать ему свое слово.
— Ладно, — пообещал он, — не обидим мы твоего Сашу. Ты, главное, на этот счет не волнуйся. — И пошел спать.
Теплоход приближался к Тобольску. Как уже бывало при таких комбинированных рейсах, пассажиры в последний день оказывались заброшенными, команда готовилась к приему туристов. Директор ресторана сократила меню, к цветному телевизору прислонили табличку: «Ремонт». Библиотекарша Лиля обходила купе, собирала книги. Доктор Гурьев не выходил из каюты капитана, дежурил у постели бабушки. На их радиограмму из Тобольской больницы сообщили, что место есть и к причалу подойдет санитарная машина.
Адам Васильевич, заходя в каюту, виновато глядел на Гурьева. Он вообще себя чувствовал виноватым перед всеми: и перед командой, и перед Наташей, и перед бабушкой.
— Она ночью выходила на палубу, — говорил Гурьев, — во время вашего дежурства. Но я не уверен, что это пневмония. Нужен рентген.
Адам Васильевич покачал головой. Он знал больше всех врачей на свете. Бабушка решила попрощаться с рекой. И если бы он не взял ее в рейс, она бы жила и жила, ждала бы, когда он выполнит свое обещание.
В каюту вошел Зинченко.
— Радиограмма. В составе туристов три человека из Африки, из Мали.
— Ну и что?
— Как это «что»? Я же у них был три года назад. Твоя икра в баночке цела? — Он глянул на койку и прижал ладонь к груди. — Извини, Адам. Совсем вылетело из головы. — Зинченко вовремя понял, кому больше нужна теперь икра, и попятился из каюты.
— Пустая баночка, — успокоил его Адам Васильевич и усмехнулся. — Велихова моя бабушка принимала. Съел, понимаешь, икру Саша…
У слова есть нераскрытая сила. Это неправда, что молчание — золото. Когда члены команды, прикрывая собой носилки от туристов, двигались к санитарной машине, библиотекарша Лиля тронула за рукав капитана:
— Адам Васильевич, вот вспомните потом мои слова — все будет хорошо.
Он благодарно кивнул ей и пошел навстречу разноцветной толпе.
— Здравствуйте, товарищи! Капитан Захаров. От имени команды рад приветствовать вас на борту теплохода «Минск».
Когда через три недели теплоход возвращался в Тобольск, туристы и команда, как уже бывало в прошлые рейсы, расставались сердечно и бурно. В этот раз сочинили песню о капитане и хором распевали на знакомый мотив: «Жил веселый человек, он объездил много рек…» Адам Васильевич действительно был, как никогда, веселым. Из больницы поступали утешительные телеграммы. В последней — «кризис миновал транспортировка теплоходом по месту жительства не противопоказана».
К Тобольску судно подходило с включенным во всю мощь динамиком. Веселая музыка неслась впереди теплохода. Туристам не казалось странным, что капитан так весело расстается с ними. Все знали, что он не только провожает своих гостей, но еще и встречает бабушку.
ИЗМЕНЩИЦА
Прием вел председатель райисполкома, но Катерина не глядела на него, обращалась к прокурору. Тот сидел за отдельным столиком, шевелюра веером на голове, представительный. Сидел, как лев, и жмурился. Солнце из окна било ему в глаза, и еще, наверное, прокурор хотел показать Катерине, что не он тут главный, надо ей смотреть на председателя. Катерина его жмурки сразу разгадала, но не поддалась. К председателю она уже обращалась и вообще знает его не первый год. Классным руководителем был, когда ее двойняшки Лена и Федя школу заканчивали. Соберет родительское собрание: «Вы обязаны крепить связь со школой. Школа — второй дом для ваших детей», разведет на целый час, пока подберется к главному — родители должны побелить классы или дать по рублю на распиловку дров.