Я представляю себе эту картину – и сам удивляюсь. Как-то слишком складно для алкоголика говорит Мореухов. Впрочем, если посчитать, он не пил с марта, а сейчас уже лето.
Может, он вовсе и не алкоголик? Так, прикидывается только. Симулирует алкоголизм, как другие симулируют обычные болезни. В запой уходит раза два-три за год, а что от него иногда воняет, как от бомжа, – так это он просто мыться не любит.
А симулирует – потому что на самом деле художник он плохой и боится, что все об этом догадаются.
Интересная версия, да уж. Убедительная.
Итак, Лена садится в кресло, закидывает ногу на ногу:
– Так?
– Сейчас решим, – задумчиво отвечает Мореухов. Чистый холст огромен, как годы, которые он не прикасался к кисти. – Вот тебе нравится этот дом, а между тем его отобрали у хозяев в начале двадцатых. Возможно, расстреляли их. Ворованный дом. Какая у него душа, мы с тобой не знаем. Вот у девятиэтажек в Тропарево есть душа. Какие люди туда въехали, те и живут. Ну, или их дети с внуками. А здесь те, для кого строился дом, прожили где-нибудь лет пятнадцать, а потом началось – коммуналки, алкоголики, свары. Аресты еще.
– Почему обязательно алкоголики и свары? – отвечает Лена. – Я внизу видела доску, тут жили какие-то известные актеры.
– Мемориальная доска, – говорит Мореухов, – лучший исторический памятник. Особенно – доска с надписью: «На этом месте было…». Главное тут – прошедшее время глагола. Было. Раньше здесь был храм или бассейн, а сейчас ничего нет или что-то совсем другое. Раньше тут жили актеры, а потом – алкоголики. Не Швейцария, я же говорю.
– То есть тебе не жалко будет, когда этот дом снесут?
– Когда снесут – нет, а когда построят бизнес-центр для офисных уродов – да. Но это потому, что я не люблю уродов. И потому, что не додумаются повесить доску: «На этом месте был дом, построенный в 1905 году архитектором таким-то, но за взятку исключенный из списка исторических памятников».
Лена смеется:
– Рисовать ты сегодня собираешься?
Похоже, придется, думает Мореухов, а я-то думал отвертеться.
– Конечно, – говорит он. – А ты по-прежнему хочешь реалистический портрет? Не стилизацию, не постмодернистский пастиш?
– Обычный, – отвечает Лена, – раскрашенную фотографию.
Она лезет в сумку и достает старенький поляроид.
– Я где-то читала, – говорит она, – что художникам помогает, если они сделают несколько снимков… ну, чтобы рисовать, даже когда меня не будет. Сфотографируешь меня?
Отличная идея, думает Мореухов, сфотографировать, а если потом ничего не выйдет, найти студента, чтобы за меня нарисовал.
– Я тебе покажу, как он работает, – говорит Лена, прицеливается, щелкает. С жужжанием выползает черный квадратик, и постепенно на нем проступает растерянная улыбка, дыра вместо зуба, щетина на подбородке.
Кошмар, думает Мореухов, теперь ясно, почему дома у меня нет зеркала. Некоторое время он рассматривает фотографию, мусолит пальцем глянцевую поверхность.
– Давай начнем, – говорит он. – Садись в кресло и расслабься. Представь, что ты у зубного врача.
И улыбается щербатым ртом.
77. В сущности, банальные слова
Никита сидит в своем кабинете. На столе Машина фотография, гора бумаг, компьютер. Он очень горд – у него есть собственный кабинет, а раньше вот никогда, конечно, не было, где бы ни работал.
Никита вспоминает: где он только ни работал, чем он только ни занимался. После института пошел в какой-то кооператив, мыл окна на промышленных объектах, был и коммивояжером, и калымил, пока машину не разбили. Потом чуть было не подался в ларек, слава богу, что позвали в какую-то контору – оптовые поставки, серьезный бизнес, через полгода все накрылось. Проработал в десятке таких контор сейлом, попробовал заняться рекламой – ты креативный, у тебя получится. Ни хрена не получилось, к слову. И вот теперь собственный бизнес, кабинет, пятнадцать человек сотрудников, ответственность, все дела.
Однокурсники, услышав, что у него фирма, говорят: О, да ты теперь новый русский! – и смеются. Никита тоже смеется: не объяснять же в самом деле, что малый бизнес приносит меньше денег, чем зарабатывает хороший менеджер в крупной конторе.
Три года назад, когда все только начиналось, он думал: обороты будут удваиваться каждые три месяца, в крайнем случае – каждый год. Но нет, как год назад все замерло, так и стоит. Прибыль даже падает, потому что надо зарплаты людям поднимать. Какой уж тут новый русский!
Однокурсникам не объяснишь, а вот когда Маша недавно начала: Ты бросишь меня, наверное, ты богатый, успешный, тебе нужна другая жена, молодая и красивая, – разозлился, накричал на нее. Мол, какой я богатый, у меня малый бизнес, я так, мелкий лавочник, без всяких перспектив. Мне случайно повезло, а завтра придет на этот рынок крупный игрок – и все, нет моего бизнеса.
Правду говорил, так оно и есть. Но кричал потому, что разозлился на молодую и красивую, сразу о Даше подумал. Хотя говорил с Машей в тот раз только о бизнесе да о деньгах.
Все знают: деньги не спасают от смерти. Не спасают они и от усталости, тоски, отвращения к собственному телу, неловкости при мысли о том, что вот ты, лысеющий, с заметным животом, мешки под глазами, из подмышек воняет, вот, значит, ты, а вот Даша, молодая, красивая, большая грудь, пирсинг на языке. Уверенность, что умеет подключаться к потокам космической энергии.
И действительно умеет, ты видел, можешь подтвердить.
Ты же умеешь подключаться разве что к финансовым потокам, да и то, если честно, так себе умеешь, не сравнить с Костей.
И вот сидишь ты в своем кабинете и уже сорок минут тупо лопаешь шарики в дурацкой игрушке, скачанной из Интернета. А вчера ты провел за этой игрушкой часа три. Готовишься к пенсии, да?
Три шарика – тридцать очков. Чпок, чпок, чпок.
Звонит телефон – это Костя.
– Помнишь, я говорил, что надо искать инвестора?
Конечно, Никита помнит. Инвестор, три года работы, пять миллионов.
– Ну есть один человек. Он вполне заинтересовался. Надо встречаться.
Неделю назад Никита еще раз спросил Костю:
– Сам не хочешь?
– Не, сказал Костя, не люблю бизнес с друзьями и бизнес в областях, где ничего не понимаю, не люблю. А рыбки – это не мое.
– У меня не рыбки, – сказал Никита, – у меня аквариумы.
– Какая разница?
Значит, надо встречаться. Встретятся, поговорят. Костя обещал помочь, если что. Инвестор, три года работы, пять миллионов. Только бы с Машкой все было нормально. На днях станет понятно, получилось или опять впустую.
Ряд из пяти шариков лопается одновременно. Чпок. Пятьдесят очков.
Пять миллионов.
Чпок.
Виктор стучится, заглядывает в кабинет.
Никит, тут такое дело, говорит он, Наташу, наверное, домой надо отпустить. Заболела? Да нет, пришла, на ней лица нет, и, кажется, она плачет.
Твою мать! Вот из этого и состоят три года работы. Приходишь в офис, а ведущая сотрудница плачет. Ладно, пойду разберусь. Ты, Виктор, пойди покури пока.
Наташа, маленькая худощавая брюнетка, сидит за угловым столом, смотрит в окно. Плечики вздрагивают. Похоже, Виктор прав: плачет.
Уводит к себе в кабинет, сажает на диван. Ну, что случилось?
Наташа берет со стола бумажный платок, вытирает слезы, сморкается.
– Вот, Никита, ты скажи мне, зачем женатые мужики заводят себе любовниц?
Главное – найти правильного человека, чтобы задать вопрос. И подходящий момент. Зачем, твою мать, женатые мужики заводят себе молодых любовниц, в которых потом влюбляются и сами не знают, чего дальше делать? Потому что в детстве посмотрели фильм «Осенний марафон» и ищут на свою жопу удовольствий, вот почему!
Начинает мямлить: ну, хочется разнообразия, приключений, сильных чувств. Сказать, что есть жены, которые не любят орального или там анального секса, а мужикам иногда хочется и так, и этак? Нет, пожалуй, совсем бестактно, лучше не буду.
А еще потому, говорит Никита, что мужчины тоже стареют. Им страшно. А с молодой любовницей – стоп, откуда взялись молодые любовницы? Про молодых тебя никто не спрашивал – с любовницей они снова ненадолго чувствуют себя молодыми.
И жены их тоже стареют, думает Никита, становятся толстыми и противными. Или становятся совсем худыми, кости видны сквозь кожу. И мужчина смотрит на женщину, которую когда-то сильно любил, и думает: вот так будет выглядеть моя смерть.
– А зачем тогда они нас бросают? – спрашивает Наташа.
Ну, потому что устают врать. Потому что любовницы тоже надоедают. Ну, хочется разнообразия, приключений, сильных чувств.
Наташа всхлипывает.
Твою мать, думает Никита, почему бросают? Иногда бросают, потому что влюбляются. Потому что сложно влюбиться в одну женщину, а жить с другой, вот почему!
И тут Наташа начинает рассказывать свою историю, а Никита почти не слушает. Господи, беззвучно взывает он, я не хочу потерять Дашу! Я не хочу снова стареть! Остаться с Машей – это от всего отказаться! От всего, что еще может случится со мной! От беззаботной радости, от легкости и веселья, от моего ребенка, который идет вдоль полосы прибоя, от желто-красных листьев моей молодости, от тусклых фонарей московских сумерек, метафизических прозрений, ожидания счастья. Если бы Ты, Господи, снова послал мне чучело со святым Граалем на голове, я бы знал, о чем просить. Пусть все как-нибудь само обойдется, хорошо? Пусть у нас с Машей будет ребенок, а я буду жить с Дашей.
И все это время Наташа рассказывает, как и где она познакомилась со своим любовником, и как они проводили время, и как она любила его, и какой он был замечательный, и какая они были хорошая…
А Никита понимает: да, вот такая у него работа – приходишь в офис, там рыдает девушка, а ты слушаешь, как ее бросили, и сам взываешь к Богу, потому что без Его помощи не знаешь, как выкрутиться.
Видимо, вот за все это ты в конце концов и получишь пять миллионов.