– Точно. И выложила в надежде, что однажды кто-нибудь доведет их до ума. Она была бы очень довольна вашей потенциально идеальной перезагрузкой.
Марли не отвечает на комплимент. Погрузившись в раздумья, она смотрит в пустоту позади меня. Через какое-то время спрашивает:
– Вы перечитали сценарий, который Валентина выложила?
– Да, почти сразу. И за последнее время еще несколько раз, чтобы подготовиться к фильму.
– Я работаю исходя из сценария в Сети. Семья Клео, как вы знаете, договорилась об опционе на права, но они не дали нам копию сценария. Я знаю, что у них есть несколько блокнотов с набросками идей, но полного сценария не сохранилось. Клео писала его на бумаге по старинке, и цифровых копий нет.
– Цифровой каменный век начала 90-х, – вклиниваюсь я.
– Точно. Сейчас такое даже представить невозможно. Я знаю, вы в курсе, что было в варианте семьи Клео, а чего не было. Простите, что спрашиваю об этом только сейчас, но меня давно мучает один вопрос. Валентина выложила оригинальный сценарий, с которым работали вы? – Прежде чем я успеваю ответить «да», она продолжает: – Вы заметили какие-нибудь различия, большие или мелкие, между выложенным сценарием и тем, с которым работали на съемках?
– Воу. Да нет, не думаю. Память ни за что не зацепилась. Но вы должны понимать, что в 1993 году я читал не весь сценарий. Мне давали необходимые отрывки накануне съемок конкретных эпизодов с моим участием. По словам Валентины, это должно было помочь мне войти в образ, поскольку я не профессиональный актер. Я никогда не узнаю больше того, что делал мой персонаж на протяжении своего пути. Простите за пафос, Валентина никогда не использовала слово «путь». Заметно, что я со слишком многими продюсерами в последнее время общаюсь? В общем, мне так и не дали полную копию оригинального сценария, и я прочитал лишь несколько сцен, в которых не участвовал.
– У вас сохранился хоть один отрывок, который вам давали?
– Нет. Осталась только маска.
– Интересно, как много Валентина изменила или добавила с момента окончания съемок и до смерти. Она говорила что-нибудь о редактуре сценария? Такой вопрос возник, потому что в одной из сцен, где ребята идут по улице и у Карсона в руках бензопила, представлена музыка, которая могла играть в этот момент. Одна из перечисленных песен, “Connection” группы “Elastica”, вышла только в 1995 году. Клео не могла ее туда вписать. – Марли смотрит на меня широко раскрытыми глазами, она такая же фанатка «Фильма ужасов», как и некоторые пользователи «Ютуба» и «Реддита». Те, которые все свободное время рассуждают, исследуют, ищут ответы, зная, что не найдут никогда. Они жаждут, чтобы вымысел оказался реальностью, а реальность подчинялась предсказуемым правилам и приемам вымысла.
– Да, – говорю я, – слышал в Сети неоднократно, мол, дата выхода не совпадает. – Я изучил вопрос и потому лучусь спокойствием. Насколько я знаю, Валентина почти ничего не редактировала, так что конспирология – не универсальный ответ миру. Но я не рассказываю Марли, что нашел на столе Валентины сценарий с правками. Возможно, зря. Если рассказать ей об этом, доверие между нами вырастет. Однако есть риск, что она, узнав об этом, начнет искать оригинальный сценарий и попадет в кроличью нору долгих бесплодных поисков. Фильм опять отложится, а я этого не хочу. Хватит уже задерживать. Пришло время наконец снять его. И моя работа – контролировать процесс. Я выполняю ее с готовностью.
– Порой на “eBay” всплывают копии якобы оригинального сценария, – говорит Марли. – Я даже купила одну… ну, две, захотелось мне. В них были различия, идиотские дополнительные сцены, явно написанные не Клео, но неопровержимым доказательством их фальшивости стало упоминание той песни. – Она выдерживает паузу, чтобы я мог дать ответ. Я молчу, и она продолжает: – Мелочь, знаю, но в сценарии, например, часто упоминается, где стоит камера, и порой для обозначения этого места используется местоимение «мы». С некоторых пор я постоянно, каждую свободную минуту спрашиваю себя, сколько из написанного принадлежит перу Клео и Валентины.
– Допускаю, что могли быть косметические правки, но в плане сюжета между оригинальным и сетевым сценариями разницы нет, – пытаюсь успокоить ее я.
– Тот абзац про лестницу и руки в карманах в первом акте написала Клео?
– Да. Я помню, что читал его в 1993-м.
– А та безумная сцена в доме Карсона? Ее тоже Клео написала? – спрашивает Марли, самодовольно усмехаясь.
– Черт, да, это она написала. Утром на съемках я взял в руки текст, открыл и сказал: «Серьезно?» А Клео так неприятно засмеялась и по-злодейски потерла руки. Это, без сомнения, был один из самых длинных отрывков. На съемки этой сцены ушло какое-то безумное количество дублей – особенно учитывая, что она короткая и по большей части представляет собой статичный кадр. Больше десяти дублей. Может, двадцать. Черт, может, и больше.
– На одну сцену? Зачем так много?
– Возможно, она хотела, чтобы мы с Карсоном… утомились, вымотались… испытали изнурение – понятно излагаю? Это развитие идеи фильма – кульминация долгого ожидания для зрителя. Не помню, чтобы кто-то настаивал на определенном количестве дублей. Мы просто снимали сцену снова и снова, и нам казалось, что это будет длиться вечно, весь этот набор действий. Забавно, что я либо забываю эпизод на съемочной площадке, либо помню в мельчайших кошмарных подробностях. А после определенного момента почти не помню съемки. Только фильм и видение фильма из прорезей маски. Не знаю, странно это все. Но я точно помню, что после окончания съемок не мог снять маску и одежду сам, их снимали другие.
Мы замолкаем и смотрим на часы. Марли то ли разочарована, то ли взволнована, то ли измучена – непонятно. Но мне в любом случае пора уходить. Марли говорит, что ей вот-вот позвонят. Обменявшись дежурными фразочками вроде «с нетерпением жду случая поработать с вами», мы выходим на улицу, где предательски палит солнце. Марли благодарит меня за визит, а я ее – за приглашение.
– Надеюсь, денег на сцену с живой изгородью хватит? – спрашиваю я, стоя на подъездной дорожке. – Я все еще в шоке от бюджета и от того, что этот мрачный, ужасный фильм переснимут по оригинальному сценарию.
– Вы хотели сказать, перезапустят?
– Заметьте, я не жалуюсь. Но это бессмысленно.
– Вы правы. Бессмысленно. Мне кажется, это будет самая долгая сцена из всех, но… не знаю, как сказать. Я выразила желание снять этот фильм, сказала, что по-настоящему получится только так, и они согласились. – Она пожала плечами, качнула головой. – С энтузиазмом работают, между прочим.
– Такое ощущение, что все было предрешено, – говорю я, глядя в необъятные голубые небеса Южной Калифорнии. Поднимаю руки. – И звезды сошлись. Наконец-то сошлись.
Глава 16. Прошлое: Конвент (ч. 2)
– Прекрати! Хоть сейчас веди себя нормально, – шепнули друзья идиоту в красной бейсболке. Его самодовольная ухмылка стала только шире.
– В прайс-листе такого нет. – Я спрятал руки за спину, поддерживая загадочность. Вообще, зная, о чем порой болтают в Сети, я удивился, что это первый бестактный чудик, желающий осмотреть мой мизинец.
– Я заплачу́. Секретное блюдо, которого нет в меню, да? – Идиот-в-бейсболке скрестил руки на груди. Меня это выбесило. Я представил его на месте жертвы в каком-нибудь слэшере, умирающего в жутких муках.
За спиной стояли его друзья и не знали, куда деться от смущения.
– Простите его. Он постоянно выпендривается.
– А ты, значит, готов заплатить? – Я хотел выдать какую-нибудь пафосную фразу о том, что порой люди готовы платить, не представляя страшной цены. Но вместо этого просто сказал: – Сорок баксов.
– Идет. Картой оплатить можно?
– Нет. Секретные блюда вне меню – только за наличные.
Идиот-в-бейсболке вздохнул. Гребаная жизнь. Ему пришлось занять у друга двадцатку, но в итоге на стол легли сорок долларов.
Держа правую руку за спиной, я выставил вперед левую, пошевелил пальцами.
– Никаких козырей в рукаве, – сказал я и схватил две двадцатки.
Идиот-в-бейсболке хотел перехватить купюру, но не успел.
– Вы прекрасно знаете, что я имел в виду правый мизинец! – закричал он. – Я знал, что вы мошенник! Аферист!
Гневным, резким движением руки он рубанул по аккуратным стопкам фотографий, разметав их, будто разрушив карточный домик.
Его буйство заметил один из амбалов-охранников. Я попытался успокоить охранника, сказал, что справлюсь, но он все равно держал руку на пульсе. Друзья Идиота-в-бейсболке принялись раскладывать фотографии по стопкам.
В зале воцарилась тишина. Джейсон и остальные прервали фото- и автограф-сессии, глазея на мой столик. Писарь Кошмаров достал блокнот. Похоже, придется убеждать его не вписывать эту сцену в те бульварные книжонки. Это должен рассказать я, строго в своей бульварщине. Кстати, спасибо, что читаете. Расскажите обо мне своим друзьям.
Но наша с Идиотом-в-бейсболке игра еще не закончилась. Тем более что первый ход сделал он.
– О’кей, – спокойно произнес я. – Что тебя так возбудило и взволновало при виде моего мизинца?
Тот как будто сдулся. Понял, что я победил, ответил на сетевую конспирологическую теорию, суть которой в том, что мизинец все еще со мной. Он говорил ломано, несвязно, мекал, укал, через слово шло «типа»… Хуже дошколенка, честное слово!
Давайте я переведу его несуразицу на нормальный язык. Он сказал, что я не лишался мизинца во время съемок. Никто из актеров и членов съемочной группы никогда не подтверждал публично, что такой несчастный случай вообще имел место. Даже на суде. Он спросил, почему адвокаты не раскрутили тему с потерянным мизинцем, не пришили преступную халатность и нарушение техники безопасности. Сказал, что медицинских свидетельств о моей травме найдено не было (дурачок, медицинские записи конфиденциальны). Ну а в качестве главного козыря предъявил фотографии, на которых я выхожу из здания суда после разбирательства по делу о причинении смерти по неосторожности, и на этих нечетких снимках издалека (простите уж, подчеркну этот момент) на правой руке виден размытый, но, похоже, целый мизинец.