Идиот-в-бейсболке поднял телефон и показал это фото остальным. Мельком. Затем показал другое фото: якобы я в нулевые. Я расхохотался.
– Этот парень не имеет ко мне никакого отношения. Я тогда был гораздо красивее.
Если до этого момента на меня смотрели косо, то теперь настроение поменялось. На снимке этот «не-я» стоял за барной стойкой и, оттопырив мизинец, держал уморительно маленький пивной бокал – видимо, пародировал чаепитие. Вспышка фотоаппарата отразилась голубым цветом в зеркале над правым плечом бармена. Он был одет в белую футболку, на голове красовалась ужасная прическа в стиле Джорджа Клуни начала нулевых – короткие волосы, зачесанные вперед.
Ладно, бармен действительно был очень похож на меня – на меня прежнего. Когда я говорю «прежний», имею в виду «в молодости». Когда-то у меня даже была такая же стрижка. О чем мы тогда только думали?
Идиот-в-бейсболке немного растерял пыл, но продолжал. Говорил, что та история с потерей фаланги мизинца на съемках – просто байка, легенда для интервью, а на самом деле под повязкой у меня здоровый палец.
– Таким образом, вы замотали руку, чтобы обеспечить себе алиби. А придумали все это, чтобы как можно больше заработать на своей типа известности. Ну давайте. Докажите, что я неправ.
Моя правая рука ушла так далеко за спину, что я, можно сказать, сам себе ее заломил. Неподалеку облокотившийся на стену Джейсон бесстыдно пялился на мою спрятанную конечность. Вот прохвост.
– Нет, вы слышали? – Я не стал кричать, а просто перехватил внимание зала. Поняв по моему голосу, что я бодр и весел, зал хохотнул в ответ. Тогда я поднял обе руки над головой, демонстрируя правую руку и повязку телесного цвета на верхней половине мизинца. Я быстро развернул ее, обнажая вместо верхней фаланги кусок зеленого пенопласта. Кстати, оттенок зеленого был и остается таким же, как у маски. Когда понимаешь, что окажешься перед публикой в свете софитов, важен стиль.
– Давайте похлопаем этому гостю, – сказал я и вежливо хлопнул в ладоши. Затем демонстративно уставился на свою правую руку, сжал пальцы в кулак и разжал обратно. – Вы когда-нибудь сидели вот так, шевеля пальцами, сгибая-разгибая их и дивясь сложности всего этого механизма? Всех этих сухожилий, мышц, суставов, костей, нейронов, работающих в полной синергии? Если долго смотреть на сгибающиеся пальцы, можно поверить, что рука живет своей жизнью, а не является частью вашего организма. Попробуйте как-нибудь, представьте, что смотрите фильм с собственной рукой в главной роли. – Я перестал играться пальцами и раскрыл правую ладонь. – Я так иногда делаю, когда меня плющит.
Посетители были – ладно, еще один каламбур – в моих руках. Многие схватились за телефоны и стали снимать. Вообще-то это было против правил, но их никто не останавливал (и меня это вполне устраивало). Скоро это разнесется по всем соцсетям, и меня еще до выходных засыпет приглашениями на крупнейшие конвенты.
Идиот-в-бейсболке окончательно стушевался. Охрана взялась было его вывести, но я ведь еще не закончил.
– Раньше у меня были протезы «под живую руку», – сказал я, перегибаясь через стол. – Но они были совсем не как живые, и я их ненавидел. Потом один человек через десятые руки напечатал для меня этот протез. Я думал, что буду ненавидеть и его, что он будет неудобным. Я ошибался. Он мне нравится и сидит так хорошо, что совсем не ощущается. Но после того, как я начал его носить, произошло кое-что странное.
Я сжал кулак, отставив мизинец в сторону, и постучал Идиоту-в-бейсболке по груди.
– Вы снимете его? – спросил он. – Покажете нам?
Сначала я держал правую руку распахнутой, словно собирался приложить к груди, а затем изобразил тот пустяковый трюк с «отсутствующим пальцем», заслонив левой рукой костяшку согнутого большого пальца правой. Люди ожидаемо забурчали.
– Простите, не смог удержаться, – сказал я, снял зеленый кусок пенопласта – толпа ахнула – и показал, что да, верхней половины мизинца нет. Положил кусочек пенопласта на стол, так, чтобы торчал вверх. – Не волнуйся, друг, на твой век конспирологии хватит. – Я чувствовал себя на коне и решил добить его: – А может, я родился таким. А может, потерял мизинец в детстве. Ах да, фотографии… Ладно, может, я лишился мизинца по глупой случайности, но уже после съемок. Это было бы поэтично. Можешь придумать какой угодно несчастный случай. Дверь машины. Газонокосилка. У меня ее никогда не было, но вдруг я подрабатывал ландшафтным дизайнером и имел дело со всякой кусачей техникой. Или нет, стой, стой. Чего мы мусолим, вот же шикарный вариант. Что, если я специально отрезал себе мизинец? Удивительно, правда? Представь: я дома, в грязной однушке, нет, в студии, стою на кухне. Лампочка мигает, потому что я настолько в депрессии, что не способен приложить усилия и поменять лампочки. Разве не атмосферно, не интригующе? На стойке у раковины, полной посуды, стоит полупустая бутылка виски. Или полуполная, если ты оптимист. В руке у меня мясницкий нож, ведь ничего другого тут и не надо, так ведь? Есть же поверье, что палец разрезать не труднее, чем морковку. Не просто же так? И вот я стою там, накачавшись вискаря, собираюсь немного пошуметь. Кладу палец на грязную разделочную доску – нет, прямо на столешницу, у моего персонажа, наверное, не было бы разделочной доски, – и тут лезвие отбрасывает солнечный зайчик, и нож мгновенно прорезает мой палец чуть выше средней фаланги. Вот так, пожертвовав куском плоти, я решил подзаработать на фальшивой известности, как ты и сказал. Разве не прекрасно? И как бы это меня характеризовало? Кто бы мог так поступить?
Я протянул ему подписанную фотографию.
– Сорок баксов уплочены. Не хочу, чтобы ты ушел с пустыми руками.
Я расписался и добавил: «Дражайший мой Идиот-в-бейсболке, поостерегись. Или я отрежу и съем не только твой мизинец. Всего наилучшего. Глист».
Идиот-в-бейсболке забрал фотографию, но взглянул на нее лишь мельком. Он не прочитал адресованное ему сообщение – по крайней мере стоя у моего столика.
– О, кстати, – сказал я, сжимая руку в кулак. – Я не договорил по поводу странности. Врачи осмотрели мой палец после травмы и сказали, что все хорошо, но они не понимают, почему культя выглядит так. – Я показал кончик мизинца всем, кто собрался у моего стола. – О’кей, не осматривал мой обрубок настоящий врач.
– Господи… – сказал Идиот-в-бейсболке, которому я сознательно позволил заполнить паузу. – Это вы тату набили, что ли? Или чем-то покрыли, пластиком например?
Покрытый рубцами, закругленный кончик моего мизинца был бугристым, твердым, как акулья кожа, и… зеленым. Таким же зеленым, как моя маска.
Я оскалился. Оскал – это совсем другой вид улыбки.
– Он вырос таким. Странно, правда? Хочешь пощупать? Давай. Я не укушу.
НАТ. ДРУГАЯ ПРИГОРОДНАЯ УЛОЧКА, ВЕЧЕР
Карсон бежит по центру улицы, которую мы прежде ни разу не видели. Его поступь – тяжелая и какая-то обреченная.
Он оглядывается через плечо – и не видит никого и ничего позади себя. Каждая такая «оглядка» замедляет его и без того отягощенный полубег, сбивает с темпа напрочь.
Карсон ступает так, словно борется с зыбучими песками в разгаре ночного кошмара.
РЕЗКИЙ ПЕРЕХОД
НАТ. ДВОР ДОМА, ГДЕ ИДЕТ ВЕЧЕРИНКА, ВЕЧЕР
Пока Глист преследует Карсона, Клео возвращается во двор и бежит к Валентине, распластавшейся ничком на газоне. Она лежит лицом в траве, прижав руки к животу.
КЛЕО: Валентина? Ты в порядке?!
Клео переворачивает Валентину на спину. Когда к подруге возвращается дар речи, та с трудом подает голос – хриплый, скрипучий.
ВАЛЕНТИНА: Я… нормально… дух немножко вышибло.
РЕЗКИЙ ПЕРЕХОД
НАТ. ДРУГАЯ ПРИГОРОДНАЯ УЛОЧКА, ВЕЧЕР
Мы всего на несколько шагов отстаем от Карсона. Он явно не в форме для марафонского забега. Ему все труднее дышать, он окончательно теряет темп.
Встав на дороге, Карсон слегка пятится, чтобы как можно лучше рассмотреть улицу позади себя. Он отодвигает со лба половинки своей темной челки – и его дикие, полные отчаяния глаза сканируют местность. По щекам Карсона текут слезы.
Он сплевывает и припускает усталой, покорной трусцой, что-то бормоча себе под нос по-детски тонким голосом.
Он поворачивает налево.
РЕЗКИЙ ПЕРЕХОД
НАТ. ДОМ КАРСОНА – ПРОДОЛЖЕНИЕ
Дом всегда был для Карсона последним местом, где он хотел бы находиться, но ему больше некуда пойти, и это – лишь один из множества ужасов, представленных в фильме.
Карсон перепрыгивает сразу через две ступеньки лесенки, ведущей к парадному крыльцу, открывает скрипучую входную дверь и дергает ручку второй двери. Заперто. Мы уже и так знали, что она будет заперта.
Он колотит в дверь раскрытой ладонью и зовет отца. Он не ждет, пока тот ответит.
Карсон пересекает маленький, очертаниями напоминающий почтовую марку дворик перед домом и бредет к ПОДЪЕЗДНОЙ ДОРОЖКЕ.
Он ненадолго останавливается у этой последней развилки в своей жизни. Слева – высокие кусты, справа – дом, а в конце пути – огромный, пребывающий в зримом запустении гараж.
РЕЗКИЙ ПЕРЕХОД
НАТ. ПЕРЕДНИЙ ДВОР, ДОМ, ГДЕ ИДЕТ ВЕЧЕРИНКА, ВЕЧЕР
КЛЕО: Он преследует Карсона!
Валентина теперь сидит, жадно хватая ртом воздух.
ВАЛЕНТИНА: Беги. Со мной все в порядке.
КЛЕО: Но…
ВАЛЕНТИНА: Да беги уже. Давай! Я нагоню.
И Клео бегом пересекает двор – спеша на улицу, в ночь.
РЕЗКИЙ ПЕРЕХОД
НАТ. ПОДЪЕЗДНАЯ ДОРОЖКА К ДОМУ КАРСОНА, ВЕЧЕР – ПРОДОЛЖЕНИЕ
Карсон полубегом, полушагом движется по узкой подъездной дорожке, ужасно клаустрофобной с виду.
Справа от него – темные проемы окон дома. Легкий ветерок шевелит кусты слева. Подъездная дорожка не может быть настолько длинной и узкой, верно ведь?
Карсон пуглив, как загнанный кролик; он дико озирается в поисках опасностей, стерегущих на каждом шагу. Капкан вот-вот сомкнется на нем – и парень не в силах переломить эту ситуацию, вырваться из тисков рока.