Кто-то внутри, на втором этаже, задергивает занавеску и выключает свет. Это действие словно активирует в мозгу Глиста какой-то протокол. Он шагает к дому нетерпеливо, целеустремленно, с явным азартом.
КЛЕО (кричит): Нет! Фу! Пока – нельзя!
Глист не слушается ее. У него новая цель.
Тогда Клео издает Фирменный Крик Жертвы из слэшера. Это тот же крик, что и на магнитофонной записи, но только на этот раз это никакая не запись. Это – гортанный, полный ужаса крик человека, чья жизнь вот-вот оборвется.
Но как только крик стихает, лицо Клео вмиг становится спокойным и решительным.
Глист замирает при звуке, будто собака Павлова.
Клео снова кричит.
Глист отворачивается от дома и бросается на Клео.
Клео бежит.
Наконец-то у этих двоих – самая настоящая погоня.
НАТ. ТРОПА ЧЕРЕЗ ЛЕС – ПРОДОЛЖЕНИЕ
Погоня продолжается в лесу. Это знакомая нам ситуация, ведь нечто подобное мы видели в сотнях других фильмов. Мы даем себе успокоиться и сосредоточиться на привычном и неизбежном: топоте и трескотне веток и кустарника, звуках тяжелого дыхания, чередующихся кадрах с Глистом и Клео, а также съемке со стороны, когда мы видим обоих персонажей на экране одновременно. Глист опасно близок к Клео, он у нее прямо за спиной – высокий и страшный. Сам собой на ум приходит вопрос: и как только он ее еще не поймал? Впрочем, мы понимаем: пока что нужный момент не настал. Мы принимаем правила игры в кошки-мышки.
Когда Глист собирается схватить ее, Клео, вместо того чтобы нырнуть под сломанную ветку, склонившуюся поперек тропы, хватает ее обеими вытянутыми руками и сгибает, как бы ставя тем самым силок без приманки. Клео на мгновение замирает, прежде чем отпустить ветку. Та врезается Глисту в голову, оглушая его и замедляя. Это важный момент: в нем Клео восстанавливает зыбкий контроль над погоней.
И они снова мчатся – дальше, дальше…
НАТ. ЗАБРОШЕННАЯ ШКОЛА – ПРОДОЛЖЕНИЕ
Клео выбегает из леса первой – пригибаясь, чтобы быстро пролезть в дыру в сетке забора. Первые шаги по покрытому инеем, растрескавшемуся асфальту пустыря даются ей не без труда. Она спотыкается – но не падает.
Глист без особых усилий проскальзывает в ту же щель в заборе и оказывается примерно в пяти шагах позади Клео.
Клео взбегает по бетонной лестнице к открытой боковой двери школы.
ИНТ. ЗАБРОШЕННАЯ ШКОЛА, ПЕРВЫЙ ЭТАЖ – ПРОДОЛЖЕНИЕ
Вбегая в школу, Клео пинком отбрасывает кусок бетона, подпирающий дверь, и пытается захлопнуть ее за собой.
Глист перехватывает дверь до того, как та закрывается.
Клео изо всех сил дергает дверь, пытаясь закрыть ее и зацепить крючком за дверной косяк, но противник слишком силен – он распахивает ее настежь мощным рывком.
Клео, спотыкаясь, бежит по пустому, похожему на пещеру коридору к лестнице.
Глисту надоело бегать. Он идет за Клео, но идет ужасающе быстро – в силу одного лишь роста.
Клео взбирается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Кое-кто – возможно, лишь немногие – в этот момент может подметить, что она держится одной рукой за перила, а другую, поднимаясь, резко выбрасывает вперед. Это как будто бы даже осознанные движения – они только кажутся отчаянными и бессмысленными.
Часть нашего мозга, отвечающая за интерпретацию всего, что происходит на экране, может воспринять это как некое физическое проявление ее отчаянного желания жить – равно как и признание того, что Клео не так хорошо контролирует происходящее, как она сама и мы думали. Из-за этого мы еще больше боимся за нее.
Мы также боимся того, какие у Клео планы на финал.
Глава 19. Прошлое: Конец
Поскольку в последние недели мы работали не покладая рук и даже несколько раз оставались на ночь, всем казалось, что съемки будут окончены строго по графику. Небольшое чудо. Ну или чудо среднего калибра. Следует отдать должное организаторским способностям Дэна и Валентины – лидеры из этой парочки что надо. Сокращающиеся бюджетные резервы также для всех послужили отличным стимулом. Наконец-то завершив съемки сцен ночной погони, мы должны были начать в 14:00 в последний день съемок.
Парой дней ранее, во время короткой встречи после ночных съемок, Клео настояла на том, чтобы мы сначала сняли заключительную сцену, а уж потом – предпоследнюю. Ей казалось, что было бы уместно закончить съемки нашего фильма в классе, а затем отпраздновать там. Она также прагматично отнеслась к вопросу подготовки ресурсов: постановочные эффекты с убийством явно потребовали бы больше времени на подготовку; лучше уж снять все с толком и расстановкой сейчас, а потом уж с легкой душой добить не напрягающий ничем финал. Валентина, конечно же, не стала перечить этому настоятельному предложению, граничащему с требованием: она ведь безоговорочно доверяла Клео в таких делах и уже даже шутила о том, что ее мечта провести съемки в соответствии с хронологией сценария «погибла безвозвратно».
Активное составление дневного расписания от Клео стало первым из двух необычностей, предшествовавших нашему последнему дню (с переходом в ночь) на съемочной площадке. Вторым событием было приглашение Клео на поздний завтрак.
Я встретил ее в маленькой закусочной в Северном Кингстоне, в получасе езды от школы. Утром вторника в заведении было немноголюдно. У главного прилавка и в кабинках битком набилось седовласых старожилов, хлебавших кофе и клевавших тосты по крошке за час: куда спешить, если еще свежая газета не прочитана? Нам милостиво дозволили сесть где угодно, так что мы выбрали кабинку в глубине зала.
Мы тесно сотрудничали почти пять недель, но все это время я был надежно спрятан за маской. Я нервничал и не знал, как себя вести и что сказать теперь, когда нужно-таки заговорить. Я чуть было не спросил у Клео, разрешила ли Валентина нам позавтракать вместе.
Клео спасла дохлый в зародыше разговор, спросив, что я хочу заказать. Я сказал, что буду яичницу-болтунью из двух яиц, может быть, тосты, но ничего слишком жирного. Похлопал себя по несуществующему пузу и заявил, что мне еще нужно в последний раз примерить костюм. Пошутить так хотел – ну смешно же. Но Клео отреагировала остро, припечатав:
– Не пойми превратно, но ты выглядишь так, что в гроб краше кладут. Ты сильно похудел и прошел через уйму всего. Может, для твоего организма это уже слишком. – Она замолчала, посмотрела в окно и покачала головой. – Ах, ладно, прости.
– Не извиняйся. Все путем. – Но я, конечно, бравировал. Лиловые мешки у меня под глазами походили на патчи из чернослива. Предыдущие две недели прошли как в тумане, и прошлой ночью я проспал что-то около двух часов.
Клео снова покачала головой.
– А мне вот не кажется, что «все путем». Все устали. Я уверена, что тоже дерьмово выгляжу. Не то чтобы ты выглядел дерьмово… лучше забудь, что я тебе тут наговорила. Заказывай что хочешь.
Клео не выглядела дерьмово, но в глазах у нее читалась та же усталость, что тяжким камнем лежала на моей душе. Конечно, все, что я тут описываю, порядочно искажено призмой памяти – но Клео была обречена сохраниться в моей голове ярким, вытравленным образом. Она выглядела так же, как и тогда, когда я впервые встретил ее: непроницаемая и властная, созерцающая возню с высоты, но не мнящая себя лучше остальных – и всегда готовая снизойти со своих высот и вступить в игру.
Я заказал «завтрак лесоруба»: французские тосты, яйца, сосиски, картошку фри по-домашнему. Клео предпочла греческий омлет. Еду принесли быстро, и в не менее бодром темпе мы все уничтожили подчистую.
– Что-то я, оказывается, проголодался, – заметил я.
– Ну да, впечатлена твоей гастрономической прытью.
Когда я был с Клео, мне все еще казалось, что я нарушаю правила фильма. Я не знал, куда деть свои беспокойные руки теперь, когда отпала надобность в спасительных ноже и вилке.
– Может, еще чего-нибудь хочешь? – спросила Клео. – Время еще есть, да и я угощаю, не забыл?
– Тебя не затруднит? Спасибо. Ну, может, кока-колу… кофеинчику чуть подбавить, – предложил я.
– А может, нормальный кофе? Или чай покрепче?
– Уволь. Я ненавижу кофе. В принципе – не очень жалую горячие напитки. Ем горячее, запиваю холодным – такие у меня правила жизни. – Флегматично разведя руками, я как бы признал: хоть и с виду взрослый, а все-таки я до сих пор тот еще недоросль.
– Какой же ты монстр, если не любишь кофе?
Подошла официантка и ухмыльнулась в ответ на мой запрос о кока-коле. Мы с Клео посмеялись – над ее глупой ухмылкой и надо мной. Я сказал:
– Не могу поверить, что фильм почти закончен. Я никогда не забуду этот опыт.
– О, держу пари, не забудешь.
– Значит, скоро придется искать новую работу. Уф.
– А твой актерский талант – он что, улетучится, как съемки пройдут? Ты что, не собираешься покорять Лос-Анджелес?
Я не мог понять, это такая тонкая ирония (надо мной или над фильмом), или она серьезно.
– Нет… думаю, не собираюсь, – признал я. – А ты? Что планируешь?
– Не уверена, – ответила Клео. – Вот уже больше года я полностью сосредоточена на этом фильме. Жизнь после него я очень плохо представляю, понимаешь? Наверное, стоит впасть в спячку на месяц-другой, а потом уже, нормально отдохнув, что-то планировать.
– Да, спячка пришлась бы кстати. Я почти не спал прошлой ночью – знай себе зубрил свою сцену. Ну, последнюю.
– Последнюю, – эхом откликнулась Клео и кивнула.
– А можно задать тебе, э-э, неловкий вопрос?
– Конечно. Валяй.
– Клео в сценарии… в какой степени это ты сама?
– Она – это я, – сказала Клео с таким видом – более отчетливым, чем когда-либо, – будто ей сейчас хочется вскочить и убежать далеко-далеко, туда, где ее нипочем не найдут. – И в то же время она – не я, – добавила Клео. – Вот, например, в старших классах она играла в теннис. А я все свободное время проводила в драматическом кружке. – Тут Клео рассмеялась так громко, что навлекла на себя недоуменные взгляды посетителей и прикрыла рот рукой.