– А знаешь, – сказал я, – может, стоит забить Глиста теннисной ракеткой? Уф-ф-ф…
– А что, хорошая идея! – одобрила она. – Теннисная ракетка Чехова…
– Полный улет.
– Да… эх, гм, не знаю, какие слова подобрать, чтобы не прозвучало резко, но… – Мне было неловко смотреть на Клео, не занимая чем-то руки, и я знал, что никогда не смогу спороть что-нибудь по-настоящему резкое. – В общем, весь ее образ сводится к тому, что она вроде как не ищет смерти, но и не то чтобы ей препятствует. Типа, раз случится – так тому и быть. Так вот, эта часть персонажа… она тоже – от тебя?
– И да, и нет. – Она потерла глаза под очками, и я попытался извиниться, но она оборвала меня. – Нет, все в порядке. Тронута твоим интересом. Смотри, в чем дело: я боюсь быть кем-то, кто мог бы делать то, что делает героиня Клео, и я боюсь думать, как она… боюсь, что буду думать так, как она, всегда. Могу ошибаться, но, сдается мне, все мы в какой-то момент жизни, особенно в подростковом возрасте, чувствуем, что хотим умереть, и в то же время жутко боимся этого… Это же просто этап… часть нашей жизни – верно говорю?
Официантка заполнила паузу, подав мне газировку в высоком прозрачном пластиковом стаканчике. Я не знал, как реагировать на ответ Клео, и поэтому сделал глупость. Щедро отпив через соломинку, сказал:
– Трудно вести серьезный разговор о проблемах бытия, когда кто-то пьет кока-колу. – Чтобы сделать довод нагляднее, я рыгнул.
– Фу. – Клео закатила глаза. – Надо было подать тебе эту штуку в стакане со специальной крышечкой-непроливайкой. Ну, знаешь, как детям подают.
– Черт, да, крышечки не хватает. – Я отхлебнул еще раз, а затем позволил-таки себе обещанную слабенькую бестактность: – Ну что ж, получается, у тебя нет никаких суицидальных настроений?
– Нет. Прямо сейчас – точно нет.
– Ну вот и хорошо.
– Хватит уже воспринимать этот сценарий буквально, – сказала Клео. – У нас с Валентиной была славная заброшенная школа на примете, и мы хотели снять фильм ужасов, как-то задействовав ее в качестве декорации. Я написала о том, что меня пугает. Даже если не могу полностью описать, что же меня пугает. То, что я сказала минуту назад, – только часть того, что меня пугает. Сценарий – это полноценное объяснение, ну или исследование. Кто сказал, что при написании сценария нужно доверять своему подсознанию? Никто, но именно это я и сделала. Существует так много типов фильмов ужасов, много разных подходов к ним. Мои любимые ужастики похожи на лихорадочные сны – те, что на первый взгляд противоречат логике повседневной жизни, но каким-то образом раскрывают то, что на самом деле прикрыто этой логикой. Это кино до того жизнеподобное в своей абсурдности, что пугает не на шутку… и при этом – ну, не знаю, очаровывает, располагает к себе.
– Уверен, от твоего фильма все будут в восторге.
Клео показала мне язык:
– Учти, на мои деньги ты пируешь в последний раз.
– Прости, я… Я просто хотел сказать, что это достойная работа. Без каких-либо кривотолков, честно.
– Какой же ты несносный. – Клео порылась в сумочке в поисках наличных, чтобы оплатить счет. – Я понимаю, тебе в голову запал персонаж Клео… но, вообще-то, всех остальных тоже придумала я. Даже если Валентина – почти та самая Валентина из жизни, а Карсон – это Карсон… и отец его – по большей части не Минотавр, но все-таки узнается… и Глист – ну, ты понимаешь, к чему клоню… в общем, все эти персонажи – тоже продукты моего ума. Они – это тоже я.
– Именно этого я и боюсь.
– Чего?
– Ты хорошо знаешь Валентину и Карсона. И их персонажи носят их же реальные имена. Но ты ведь совсем не знала меня, когда работала над образом Глиста. – Я сделал паузу, потому что уже потерял нить разговора и не смог бы объяснить, как недели в маске и пребывание в отеле в одиночестве изменили меня. Итак, я выдал ей одну из своих фирменных шуток: – Боюсь, что я – плод твоего воображения. Что ты меня создала.
– Не вини меня. Вини маску. Она проклята – ты же не забыл?..
ИНТ. ЗАБРОШЕННАЯ ШКОЛА, ВТОРОЙ ЭТАЖ – ПРОДОЛЖЕНИЕ
Клео добегает до верхней площадки лестницы. Лунный свет льется через большие окна позади нее. Школа при этом свете очень уж напоминает развалины церкви или готического собора.
Клео запыхалась, но у нее в запасе еще достаточно сил, чтобы пробежать по коридору второго этажа. Она больше не оглядывается через плечо. Она и так знает, что он никуда не делся.
Глист поднимается по лестнице следом. Он нагоняет ее.
Клео нужно миновать еще один порог, и когда она ныряет в класс, то даже не утруждает себя закрытием двери за собой.
ИНТ. ЗАБРОШЕННАЯ ШКОЛА, КЛАСС – ПРОДОЛЖЕНИЕ
Мы уже в классе – ждем ее, ждем их. Такое чувство, что мы не были здесь уже много лет… а возможно, никогда отсюда и не уходили.
Клео бросается вперед, к учительскому столу, где лежит бензопила, оставленная Карсоном.
Глист медленно входит в класс, наполняя его грозной аурой неминуемой беды.
На видавшем виды лезвии бензопилы отражается ночной свет, льющийся через окно. Клео берет бензопилу со стола (вынимает меч из камня) и один раз дергает за шнур, но та… не заводится!
Глист уже близко; он кажется ужасно большим, его руки жутко длинные, а маска – словно морда доисторического безымянного хищника.
Он хочет, чтобы Клео снова закричала. Он хочет, чтобы она закричала по-настоящему.
Клео возится с бензопилой: где-то у нее должен иметься предохранитель, нужно просто его отщелкнуть. И вот она его находит. Вторая попытка! Бензопила «чихает» облачком дыма… и с ревом оживает. Она – тоже своего рода воплощение древнего хищника: безмозглая, разрушительная, не знающая жалости. Ее стальные зубы лязгают, двигаясь в ритуальном танце, их поблескивающие очертания расплываются, сливаются в одну смертоносную дугу.
Глист останавливается, когда оказывается на расстоянии вытянутой руки от Клео.
Они – как две точки на окружности: вращаются вместе, образуя свою собственную петлю, собственный ритуал; и на полу между ними алеет кровавый символ.
Вот этот вот зловещий танец двух древних хищников Валентина заставила нас отрепетировать столько раз, что пришлось даже заправить бензопилу по новой. Комната пропахла жженой смазкой и бензином. Даже приоткрытые окна в задней части класса не помогли, потому что, несмотря на поздний час, было ужасно жарко и влажно. Боже, эта бензопила работала так чертовски громко, что мы не слышали, как Валентина кричит «снято»! Пришлось тогда ей всякий раз вбегать в поле нашего зрения – и проводить ребром ладони по горлу, чтоб мы остановились. Мне от этого ее жеста стало не по себе, но уже после девятого дубля я подцепил его. Теперь, когда конец был близок, я хотел освободиться – и побыстрее; это чувство разделяли почти все остальные. Одна только Клео казалась исключением – как всегда, услужливая и добрая, но все-таки неумолимая. Остальные актеры и съемочная группа почти не болтали между собой: всех подавляло отнюдь не радостное ожидание достижения невероятной цели. Мы были на пределе, содрогаясь под тяжестью будущего, которое не могли предвидеть. Мы предчувствовали бедствие – и были готовы сообща противостоять ему.
Для сцены, где Клео и Глист кружат по комнате, мы решили оставить цепь, несмотря на возражения Дэна насчет безопасности. Это было лишь первое из многочисленных возражений. Валентина настаивала на том, что нужно показать вращающуюся цепь крупным планом хотя бы в сцене подготовки к финальной битве. Нужно запечатлеть ее в сознании зрителей до того, как все их внимание перетянет на себя реальный экшн.
Что ж… ей удалось запечатлеть зубастую цепь в моем сознании.
КЛЕО (из-за рокота бензопилы ее голос едва слышен): Мне жаль.
Она прыгает на Глиста, выбрасывая оружие вперед, метя ему рабочей частью бензопилы в живот.
Он ловко уклоняется, изгибаясь всем телом, и уходит от удара пилы. Отскакивает – и делает поистине безрассудный выпад, метя тяжелой рукой Клео в голову. Она пригибается.
Их «боевой круг» разорван, они по очереди наносят друг другу удары, уклоняются и парируют.
Их атаки необузданны, непредсказуемы. Все их защитные приемы продиктованы отчаянием. Выпад вовсе не обязательно следует за выпадом. Хореография их противостояния весьма хаотична – за действом трудно уследить. Вообще, создается впечатление, будто эти двое катятся с холма, а не стоят на твердой земле, до того их движения порывисты и слепы.
И пока еще никто никого не ранил.
Не раз и не два они, впрочем, были к тому близки – но разошлись буквально в миллиметр.
Несмотря на то что мы исполнили столько дублей с «танцем по кругу», пришлось сделать еще больше – для изнурительной сцены схватки. Возможно, если бы Валентина не настояла на том, чтобы перед убийством было так много дублей, я бы не чувствовал себя таким утомленным. Мир плыл у меня перед глазами, я реагировал на все с задержкой и чувствовал, как во мне нарастает тупое раздражение. Невероятно несправедливо с моей стороны… но иногда я хочу чувствовать себя именно так. Независимо от того, какой груз вины я могу свалить на себя, всегда есть что-то еще. Я максимально честен с вами.
Марк снял цепь для сцены драки. Пила звучала по-другому, когда у нее не было зубов, и было очевидно, что Валентине это не понравилось, хотя она и не говорила о том вслух. Она сняла первые кадры противостояния, направляя и детализируя наши движения для конкретных кадров. Выходило у нас не то чтобы блестяще, и она с досадой бросила нам:
– Да раскочегарьтесь уже, вы оба!
Она хотела, чтобы мы не думали, а действовали и реагировали.
В перерывах между съемками я прислонялся к стене, потому что не должен был сидеть в пропитанном по́том костюме. Я не пил воду через соломинку, потому что мне бы приспичило в туалет, и вскоре иссох, как осенний лист. Пытался отдохнуть, стоя у стены, и вообще не обращал внимания на разговоры вокруг. Я не мог сказать, как все шло, как у нас дела.
Во время нашей импровизированной схватки Клео случайно задела мою руку лишенной зубов рабочей частью, а один раз мазнула ей же по ребрам, и я живо вообразил, как ощущается удар этой штукой, когда цепь на месте. Я наносил удары рукой на уровне ее плеча или ниже, на случай, если случайно попаду в нее. Когда Клео уклонилась от прямого выпада в голову, у нее с носа слетели очки. Она удержалась на ногах и вцепилась в пилу; отшутилась – и, когда я потерял бдительность, сделала вид, будто выпотрошила меня, вонзив бензопилу мне в живот.