их только при тщательном, покадровом анализе видеозаписи.
Я не знал и не видел, что Клео села. В моем ограниченном поле зрения ее лицо становилось все больше, по мере того как расстояние, разделяющее нас, сокращалось. То, что я видел, не имело смысла и сбивало с толку, потому что казалось, будто я по неизвестной причине падаю на нее.
Я осознал произошедшее лишь спустя несколько сумбурных минут, когда Мэл стала стаскивать с меня орошенный кровью костюм: он прилип ко мне, будто не хотел сниматься. Наша небольшая группа осталась ждать прибытия полиции, а я плакал и повторял: «Это она, она сама, она дернула эту гребаную пилу». Мэл подтвердила это. Она сама тогда знай себе твердила, раз за разом, как заевшая пластинка: «Она подскочила! Зачем она подскочила?»
Так или иначе…
Бензопила вонзилась в правую часть шеи Клео. Я не хочу это подробно описывать, честно. Описаниями я ничего не исправлю и никого не оправдаю, включая вас, моих слушателей. Мои руки, мои настоящие руки в перчатках, почувствовали, как бензопила пробороздила кожу. Я больше ничего не боюсь, кроме воспоминаний о том, как работающее на всех парах лезвие проехалось по ее шее. Нет никаких сомнений в том, что Клео покончила с собой, сделав этот роковой шаг нарочно: все это заснято на пленку, да и сценарий полон ее суицидальных мыслей. И ее семья, и суд – все неохотно согласились с этим. Конечно, как, я уверен, вам хорошо известно, нас с Валентиной все равно наказали за халатность и несоблюдение правил безопасности на съемочной площадке – как юридически, так и граждански, если так можно выразиться. В любом случае чего я боюсь – так это вспомнить или обнаружить, что какая-то часть меня велела мне на долю секунды вжать зубцы глубже… совсем чуть-чуть.
Пила перерезала яремную вену Клео. Кровь брызнула мне на лицо и руки, и Клео упала спиной на стол. Прежде чем истечь кровью, она сунула и другую руку, правую, в карман джинсов. Я бросил орудие убийства на пол, за стол. Наступила ужасная тишина, и я мог видеть только одним глазом, потому что в другой попала кровь. Я пытался зажать зияющую рану на шее Клео, чтобы остановить алый поток, хлеставший до последнего слабого удара ее сердца… его я тоже почувствовал. Ее веки затрепетали, полуприкрытые. Дэн заснял и эту подробность на пленку – и на последних кадрах, перед тем как он уронил камеру и запись оборвалась, виден лишь я – монстр… чьи когтистые руки обхватывают ее шею.
А потом все разом бросились к Клео, выкрикивая ее имя, и оттеснили меня. Дэн прижимал полотенце к ее шее, и все кричали, спорили, плакали наперебой. Каким-то образом был достигнут консенсус: Валентина, Дэн, Карсон и Марк отнесли обмякшее – и вероятно, уже мертвое – тело Клео в фургон и помчали в больницу.
Стальная пластина и деревянный брус упорно оставались прикрепленными к столу. Мы еще долго верили в надежность этих хреновин. В то, что они все еще смогут защитить кого-то от других наших придумок.
Я стоял рядом со столом, весь в крови, и смотрел на то место, где только что лежало тело Клео, пока Мэл не схватила меня за руку и не потащила прочь.
Глист больше не трясет Клео за ногу. Просто смотрит на нее, ждет неизвестно чего. Он мог бы стоять так и смотреть на нее вечно, будь это необходимо, но Валентина берет его под руку.
ВАЛЕНТИНА (ласково): Давай. Пойдем отсюда.
Валентина берет его под руку и медленно уводит – прочь от стола, прочь от Клео.
Глист сопротивляется. Он замирает, поворачивается и смотрит в одну точку на полу.
Валентина тоже туда смотрит.
Нарисованный и покрытый коркой крови символ исчез, как будто его там никогда и не было.
Валентина тянет его за локоть, и Глист повинуется. Они проходят через весь класс, и Глист еще раз оглядывается на Клео, чтобы убедиться, что она все еще здесь, что она останется тут навсегда.
Они выходят из класса.
Мы задерживаемся на мгновение в этой сцене – достаточно долго, чтобы взрастить надежду на другой финал. Но конец, нравится нам это или нет, уже наступил – так что и нам пришла пора уходить.
РЕЗКИЙ ПЕРЕХОД
НАТ. ПРИГОРОДНАЯ УЛОЧКА, НОЧЬ – НЕСКОЛЬКО МИНУТ СПУСТЯ
Глист и Валентина идут рука об руку по середине улицы – будто скорбящие на чьих-то похоронах.
Мы следуем за ними, чтобы почтить память тех, кто ушел из жизни.
ПЛАВНЫЙ ПЕРЕХОД
ИНТ. СПАЛЬНЯ ВАЛЕНТИНЫ, НОЧЬ – НЕСКОЛЬКО МИНУТ СПУСТЯ
Хотя спальня Валентины больше и чище, чем спальня Клео, это все еще типичное подростковое логово. На стенах висят постеры нескольких групп и фильмов, а также иллюстрации, нарисованные ей самой. На одной большой картине изображен поперечный разрез лайма, обнажающий зеленую мякоть. На обратной стороне закрытой двери висит большой календарь. Почти все дни месяца в нем аккуратно зачеркнуты крестиком. Сегодня – последний день месяца, и она должна была уже сорвать лист и перейти к следующему; но Валентина забыла, или ей уже все равно, или просто не хочется зачеркивать все предстоящие дни.
Рядом с ее кроватью стоит тумбочка с маленькой лампой под абажуром. Лампа включена. В комнате горит только этот свет.
Дверь открывается, и Валентина вводит внутрь Глиста.
Она закрывает за ними дверь, отпускает его руку и указывает на свою кровать.
ВАЛЕНТИНА (холодно, спокойно, поучающе, как бы подводя итог разговору, в который мы не были посвящены): Залазь под нее.
Глист знает, что делать. Он опускается на четвереньки на деревянный пол и ползет к кровати. Он все еще в крови.
Глист ложится на живот и забирается в темное пространство под кроватью Валентины – и вот его уже не видно. На полу остается красный отпечаток. Он не такой уж бесформенный: хоть и не является точной копией, но у него очень много общего со знаком, который Клео нарисовала в классе. Этот символ вполне узнаваем. Хотя, возможно, это просто обман зрения.
Валентина равнодушно затирает кровь банным полотенцем, затем запихивает его под кровать. Если полотенце – дар, то этот дар принят.
Валентина забирается в постель, ныряет под одеяло и выключает свет. Мы слышим, как она беззаботно, глубоко сопит.
Мы слышим, но не видим, как Валентина засыпает.
Мы заглядываем под кровать.
Мы ищем там силуэт Глиста, но не можем разглядеть его в темноте – пусть даже и знаем, что он совершенно точно затаился там… и что он всегда будет где-то рядом.
ЗАТЕМНЕНИЕ
Глава 20. Настоящее: Конец
Наверное, мне стоит закончить аудиокнигу на смерти Клео. Остальная часть, скорее всего, вызовет разочарование. Верно же? БУА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!
Ну, посмотрим. Назовем это «развязкой» – и вот уже будто бы оправдание дальнейшим словам имеется и с художественной точки зрения.
Я хотел бы, чтобы у меня было для вас еще одно откровение, что-нибудь вроде истории происхождения маски. Я мог бы придумать, например, что каким-то образом заранее пронюхал о планах Валентины снять фильм ужасов – и сделал маску, используя козью кровь и книгу «Изготовление масок-убийц для чайников на основе доступной оккультной информации», и отправил ее ей, но это было бы ложью. Я здесь не для того, чтобы лгать вам. Да, я понимаю, что так вполне мог бы сказать заправский лжец.
Итак, больше информации о маске вы не получите. Вы знаете столько же, сколько и я, и, честно говоря, так и должно быть. Что у меня есть для вас здесь, в конце, так это перезагрузка.
Съемки почти закончены. Почти. Съемки перезагрузки порядком разочаровали меня. Совсем не то, что я себе представлял. Хотя оправдать мои истинные ожидания, полагаю, было попросту невозможно. По правде говоря, я более чем подавлен всем этим.
Не поймите меня неправильно, вас ждет отличный фильм. Вы все его увидите. Большинству из вас он действительно понравится. Вы будете в восторге от этого зрелища, а затем примете участие в шумихе – в обсуждении на форумах, в социальных сетях (я использую слово «шумиха» предельно язвительно). Но станет ли этот фильм чем-то, что вы, зрители, уложите в свой жизненный багаж? Чем-то, что останется с вами, проникнет в вас и будет жить в тихом уголочке вашей души? Этого я не знаю.
Постановка была сверхпрофессиональной. Все актеры оказались ужасно талантливы. Ребята выкладывались по полной. Режиссер-постановщик крутой и трудолюбивый, но очень уж отчужденный тип. Здесь нет аналогов Марку. Актеры, играющие Клео, Карсона и Валентину, замечательные. Я имею в виду – такие же замечательные, как и любой человек, ведущий себя дружелюбно, улыбающийся и поддерживающий зрительный контакт в ходе двухминутной непринужденной беседы ни о чем. Замечательные в том смысле, что я о них ни черта не знаю. Хорошие люди, но они – не Клео, Карсон и Валентина. Это, казалось бы, очевидное до глупости условие; зачем вообще на таком заострять внимание?
Я думал (и возможно, надеялся), что находиться в компании молодых актеров, особенно во время наших сцен, будет все равно что общаться с духами – и мне будет неловко рядом с новыми Клео и Валентиной, а на вечеринке по случаю окончания съемок я напьюсь и наговорю им всего, чего не хотел и не мог сказать настоящим Клео и Валентине. Но новые актеры – не призраки, они всего лишь воплощения. Они напоминают о том, что это совсем не тот фильм. И боже, эти актеры так чертовски молоды. Мое сердце разрывается от мысли, что и мы когда-то были такими молодыми. Вместо того чтобы делиться с ними волнением и энтузиазмом по поводу того, что мы снимаем крутое кино, я хочу сказать им, что на самом деле лучше этого ничего не будет, что это тоже закончится, а может быть, все для них уже кончено. Никогда бы не подумал, что стану на съемочной площадке таким вот понурым осликом Иа-Иа. Я скучаю по всем актерам оригинала… очень-очень скучаю по ним.
По крайней мере, новый Глист выглядит как испуганный кролик и дотошно копирует мой актерский метод. Я не спрашивал Марли, требовала ли она такого основательного подхода к персонажу, или это его личная инициатива. Новый Глист на съемочной площадке говорит мало или совсем не разговаривает, а свободное время проводит в своем трейлере. О, я даже записываю время, когда он покидает свою скорлупу, а потом заползает обратно.