– Как ни странно, ты близок к правде, – рассмеялась Клео.
– Чудик, все хорошо, – сказала Валентина. – Расслабься. Это важная роль, но она без слов. Экранного времени у тебя будет много, но реплики учить не придется.
Я и не собирался их учить, но все же был разочарован. Это говорило против моего персонажа.
– Ну разве что строчка-две в самом начале, – добавила Клео.
– Их можно было бы и на этапе пост-продакшена прочитать поверх кадра, – замахала руками Валентина. – Ну, если бы ты совсем не подходил. Но все не так плохо.
Клео поправила очки и посмотрела на меня так, словно, если я откажусь, случится апокалипсис. Теперь я часто подобное вижу, ну или, может, легче распознаю, а тогда… Тогда я был неопытен, привык держаться в тени, не отсвечивать, даже если самому некомфортно. И поначалу эти ее взгляды приводили в ужас, но к концу встречи неприкрытое внимание, пусть даже липкое и навязчивое, стало пьянить. Я согласился именно из-за Клео, хоть и не сказал этого вслух. У меня появился шанс перекроить себя, создать свою лучшую версию, которую я бы контролировал куда успешнее. Это, конечно, было нелепо, дико неправильно: да, я поменяюсь, но сам ли? Блин, я говорю как пафосный актер в свете софитов.
В общем, я много о чем промолчал и только выпалил:
– Ладно, но почему я?
– Нам нужен человек твоего роста, – сказала Клео.
– Воу. То есть я серьезно буду роботом и у меня будет костюм? – Я выпрямился и механическими движениями поднял и опустил руки. – Надеюсь, он не слишком тяжелый и не слишком жаркий. Однажды я надел на игру «Поусокса» костюм пиццы. Весь день потом вонял как черт.
– Ты не играешь робота, – сказала Валентина. – Нам нужен человек твоего роста и комплекции.
– Моего роста и комплекции? – Я на мгновение залился краской и заметил, что Клео тоже покраснела. Я пытался обратить все в шутку, но вышло нытье: – В смысле такой же дохляк, как я? Быть таким дохляком невероятно сложно, да. – Я напряг несуществующий бицепс.
– Так, отставить, – сказала Валентина. – Ты шикарно выглядишь. Просто для этой роли нужен высокий и… долговязый молодой человек. Которого можно было бы принять за студента или ученика. Ну, за экранного, понятное дело, они всегда немного старше. Лишь бы получилось не как в «Кэрри» Де Пальмы. Блин, да у некоторых актеров там морщины, когда они улыбаются. Вот такого не надо. А мы с Клео вернемся в ад школы вместе с тобой. Это будет весело.
– Да, звучит забавно.
– По сценарию тебя зовут Глист, – сообщила Клео. Улыбнулась, а потом, поморщившись, сказала: – Прости? – Интонация была почти вопросительная.
– Да не извиняйся ты. – Валентина легонько похлопала Клео по плечу.
– А нельзя назвать его Баскетболист? – уточнил я.
– Который уже человек пытается переписать сценарий, – сказала Валентина. – Садиться на диету тебе не нужно, но, если хочешь быть по-настоящему последовательным, по-настоящему узнать персонажа, надо будет на пару месяцев воздержаться от пиццы и пива. Может, даже сбросить пять-десять фунтов, тогда будет вообще идеально.
– Боже, Валентина! – воскликнула Клео.
– Что? Я просто говорю. Не на всю оставшуюся жизнь, а только на время съемок. На эту роль чем худее, тем лучше.
Я понятия не имел, что ждет меня на встрече с Валентиной, но представить себе не мог, что меня попросят похудеть. При росте шесть футов четыре дюйма[2] я весил около ста семидесяти пяти фунтов[3] и стеснялся своей вечной худобы. А стеснение – признак слабости. Я ненавидел свое тело за недоразвитость. Даже вспоминать не хочу травлю в школе и гору прозвищ, которые приходилось терпеть. Казалось, я обречен всю жизнь иметь прозвища типа «Чудик».
Конкретно это прозвище мне нравилось, но было сложно забить на остальные и не принимать их близко к сердцу. Имя моего персонажа было не то чтобы прозвищем, но очень похоже. Именно таким люди знали меня тогда и знают сейчас.
Мне снова захотелось встать из-за стола, убежать, не брать трубку, может даже отключить телефон, переехать и сменить имя. Но вместо этого я сказал:
– Пицца – это своего рода комплексный обед.
– Не слушай ее, – заявила Клео. В ее голосе было еще больше ужаса, чем в моем.
– Эй, я просто пошутила, – сказала Валентина. Но произнесла она это так, что я понял: ни черта она не шутила.
Повисло неловкое молчание. Валентина рассказала о фильме еще немного. По ее словам, мне нужно будет приходить на съемки в течение четырех недель. Максимум шести, если будут форс-мажоры.
– Сможешь взять отпуск? – спросила она. – Кстати, ты кем сейчас работаешь? Прости, наверное, стоило раньше уточнить.
Окончив школу, я уехал домой в Беверли. Родители развелись, и мама весной съехала в квартиру на другом конце города. Дом, в котором я вырос, был пропитан злобой и тоской, там постоянно ругались, ссорились, упрекали друг друга. И за четыре года моего отсутствия ситуация только усугубилась. Мне надо было уехать как можно скорее, а для этого нужна была работа. Последний семестр в колледже я не тратил на резюме и собеседования, соответственно, у меня не было ни зацепок, ни идей, чем заниматься по жизни. Печально, но никто не собирался платить мне за игры в Nintendo целыми днями. В итоге я обратился в службу поиска работы с просьбой подобрать что-нибудь связанное с физическим трудом, вроде упаковки и укладки обуви. Я уже четыре года подрабатывал каждое лето на обувной фабрике и пошел бы туда снова, если бы они не закрылись.
В этот раз меня назначили на продуктовый склад, и первую неделю я выгружал из грузовиков стофунтовые куски замороженной говядины и раскладывал по поддонам. Я не справился (точнее, подвела больная поясница), и меня перевели на маленькие склады в магазинах. Худшая работа, что у меня была, говорю на голубом глазу. Сборщикам платили не по часам, а сдельно. Мы бегали в лабиринте из холодильников, таская с собой поддоны на постоянно разряжающихся погрузчиках. Может прозвучать забавно, но нет. Это было похоже на «Дженгу» наоборот: мы забирали добычу, складывали на деревянный поддон, лепили этикетки, упаковывали шатающуюся «башню» в специальную пленку, привозили поддон в зону выдачи курьерам и отправлялись за следующим заказом. Приходилось биться за место под солнцем. Перерывы теоретически разрешались, но за них не платили денег. Другие сборщики были – или хотя бы выглядели – старше меня. Им не нравился тощий студентик, неуклюже ворошащий товар. Всякий раз, оказываясь на пути другого сборщика (что бывало очень часто), я видел в их глазах картинку: мое тело, нанизанное на вилы погрузчика. Я проработал на складе две недели. Зарабатывал при этом меньше установленного минимума, так как не выполнял норму по сборке и не ладил с коллективом. Затем вернулся в службу поиска работы, успешно сдал тест на машинопись, и меня назначили наборщиком в компанию по недвижимости. Я вбивал в их новую базу данных номера служб листинга и другую информацию, и на момент первой встречи с Валентиной и Клео отработал там около полутора лет. Я уже прошел стажировку, но все-таки недостаточно долго был зачислен в штат, чтобы просить об отпуске даже на две недели, не говоря уже про три или четыре. Но я сказал:
– Могу попросить длительный отпуск. Ну или уволиться. – Вот так я согласился сниматься в фильме, не давая прямого согласия.
– Уверен? – спросила Клео. – Не надо увольняться из-за этого проекта.
– А узнать, сколько мы заплатим, ты не хочешь? – добавила Валентина.
– Э… ну да, было бы неплохо знать.
– Две с половиной тысячи долларов.
Она говорила еще про какой-то процент, если удастся заключить контракт с дистрибьютором, но мне были важны только реальные деньги, первая цифра. За четыре недели работы наборщиком я получал меньше. Но хватит ли этого, чтобы уволиться и иметь финансовую подушку для оплаты аренды, пока я не устроюсь куда-то еще? Скорее всего, нет.
Тогда я мыслил максимум неделями и полагал, что в далеком будущем стану ответственным и опытным взрослым человеком, который сможет найти выход из любой передряги, куда способен угодить я теперешний.
Валентина и Клео говорили больше друг с другом, чем со мной, – в основном о декорациях, которые будут использоваться на съемках. Ничего такого они не сказали, но я вдруг подумал, что время для предложения девушки выбрали странное.
– Не то чтобы это важно, но я первый претендую на роль Глиста?
– Нет, – ответила Валентина. – Не первый. Пару месяцев назад у нас было прослушивание, и парень, которого мы утвердили, ушел… скажем так, по обоюдному согласию.
– Можно узнать почему?
Валентина и Клео переглянулись. Скрывать от меня что-то было бы западло. В конце концов Валентина сказала:
– У нас бы ничего не вышло. Возникли…
– …творческие разногласия, – закончила за нее Клео.
– Это вежливая формулировка, – заметила Валентина. – Я в курсе, что мы с Клео новички в этом деле. Мы знаем, что фильм понравится не всем, не говоря уже о том, чтобы сделать его идеально. Но это наше видение, и мы стремимся воплотить его в жизнь как умеем.
– Он хотел переписать целый ворох сцен со своим участием, – сказала Клео. – Его не… не совсем устраивали роль и сюжет.
– Ты слишком высокого о нем мнения. – Валентина закатила глаза. – Ему было некомфортно, что фильмом руководят две женщины. Он делал пометки в сценарии Клео, словно учитель английского. Дерьмовый учитель.
– Да, это был перебор, – сказала Клео. – Я перечитала кучу сценариев, ходила на курсы для сценаристов. Не говорю, что я эксперт, но осознаю, что мой сценарий… неортодоксален. Очень неортодоксален. – Мы рассмеялись в два голоса. – Но знаешь, фишка в том, что это умышленно. Мы с Валентиной почти два года думали и вынашивали детали, и я знаю, почему написала все именно так. В этом вопросе мы доверяем инстинктам друг друга. – Клео то пристально-непоколебимо смотрела мне в глаза, то вдруг начинала рассматривать обертку от своей трубочки. – Я не говорю, что каждый сценарий надо писать так, как я написала этот. Нет, определенно нет. Но с точки зрения этой истории, того, как мы хотим ее рассказать, – подача верная. Возможно, лучшая. Не пойми неправильно, мы открыты для конструктива и идей, особенно на съемочной площадке. Мы неоднократно объясняли это тому актеру, но он почему-то не мог с этим смириться.