рные. Американская напористость производит на него не слишком благоприятное впечатление, и не случайно позже он сопоставит Америку с другими колониальными державами и поставит вопрос о возможной аннексии Филиппин этим молодым капиталистическим хищником.
В Нью-Йорке Рисаль проводит три дня, а затем отплывает в Англию на пароходе «Город Рим». Его сопровождает все тот же японский попутчик, Суехиро Тетчо. Он уже немного освоился, но все же предпочитает держаться поближе к «Рисару-сан». На борту огромного парохода издается газета, и у Рисаля берут интервью. Но американские корреспонденты, по его словам, «плохо знают и географию и историю. Совсем как испанцы». Видимо, американские газетчики имеют слабое представление о Филиппинах и о положении колонии, а это всегда раздражает Рисаля. Море во время перехода через Атлантику неспокойно, и Рисаль мало общается с попутчиками, хотя отмечает: «Со всеми я мог говорить на их языках».
Рисаль решает обосноваться в Англии надолго. Сейчас основное, решает он, научная работа. А где, как не в Лондоне с богатейшей библиотекой Британского музея, можно найти лучшие условия для научных разысканий? Разыскания эти нужны не только для удовлетворения потребности души. Научная работа, изучение прошлого Филиппин должны, по его мнению, вернуть филиппинцам «историческую память», без которой никакой народ не может претендовать на статус равноправного члена всемирного сообщества наций. Углубление в научную деятельность — не уход от борьбы за «филиппинское дело», а продолжение этой борьбы. Надо восстановить национальное самосознание, искаженное (так считает Рисаль) колониальным владычеством, и прежде всего деятельностью монахов. Нужны книги, по-филиппински освещающие прошлое Филиппин. Решение принято, он остается в Лондоне.
Лондон в 1888 году в зените славы, величайший город мира, крупнейший промышленный и торговый центр, столица огромной империи. Королева Виктория всего за год до прибытия Рисаля пышно отпраздновала пятидесятилетие своего пребывания на троне. Сложился устойчивый стиль жизни, который принято называть «викторианским»: размеренный, самодовольный, с немалым налетом ханжества. Жизнь течет ровно, англичане спокойно и несколько свысока взирают на мир, уверенные в своем могуществе. Рисаль мало пишет об Англии, жалуется только на высокие цены да на скуку, царящую в столице по воскресеньям. Но размеренная жизнь как нельзя лучше способствует систематической научной работе, в которую целиком погружается Рисаль.
Он и жилье себе подбирает под стать занятиям: уютный дом, почтенное семейство Бекет, у которого оп снимает две комнаты при почти полном пансионе. Глава семейства — органист в церкви, серьезный богобоязненный человек. У него четыре дочери и два сына.
Он устанавливает связь с изгнанником 1872 года Антонио Рехидором, который в Лондоне играет примерно ту же роль, что Хосе Мария Баса в Гонконге, являясь главой филиппинской эмиграции в Англии. Есть в Лондоне и филиппинская молодежь — ее Рисаль объединяет в клуб и ведет свою обычную работу по воспитанию: разъясняет идею необходимости единения всех филиппинцев, пробуждения их национального сознания, требует — иногда слишком категорично — вести себя достойно. За ним идут, но не все, и не так охотно, как в Испании. Да и Рехидор, опасаясь за свое лидерство, скоро остывает к своему слишком требовательному соотечественнику, а впоследствии даже расходится с ним.
Рисаль общается не только с филиппинцами. Он приехал в Лондон с рекомендательными письмами к Рейнгольду Росту, библиотекарю индийского отдела Форин офис, ученому-санскритологу, знатоку восточных языков. И это не все — Рост является секретарем королевского азиатского общества, авторитетного собрания востоковедов и одновременно редактором журнала «Трубперз рекорд», посвященного литературе и языкам Востока. Конечно же, рекомендательным письмом его снабдил знающий всех и вся Блюментритт, который и сам написал Росту о предстоящем визите «ученейшего малайца». «Куда бы я ни приехал, — пишет Рисаль своему австрийскому другу, — я везде нахожу доказательства твоей дружбы. Говорю это потому, что только сегодня получил приглашение на чашку чая к доктору Росту. Доктор и госпожа Рост приняли меня необычайно тепло».
Блестяще образованный филиппинец производит на одинокую чету самое благоприятное впечатление и с тех пор каждое воскресенье проводит в их доме. С Ростом Рисаль ведет ученые беседы о малайских языках, об истории и этнографии народов Востока. Рисаль уже много усвоил: это с Рудольфом Вирховом за три года до того он не знал, о чем говорить, и страшно стеснялся, теперь же он значительно расширил свои познания, ему есть что сказать своему высокоученому собеседнику. Несколько экспансивный доктор Рост искренне возмущен: почему член берлинских и дрезденских научных обществ не делится своими весьма ценными соображениями с коллегами? Это недопустимо. Он, как редактор востоковедческого журнала, просто требует, чтобы Рисаль писал и печатал научные труды. И тут же шестидесятишестилетний ученый муж дает Рисалю список работ, которые тот должен проштудировать, и берет с него слово опубликовать в журнале целую серию статей. Рисаль в короткий срок подготавливает статьи по истории, этнографии, языкам и литературе Филиппин. И во всех этих областях он показывает себя глубоким специалистом.
Историческим трудам Рисаля будет суждено во многом устареть. Но они написаны на высшем научном уровне своего времени. Для них характерна страстная и в то же время научно обоснованная борьба против расизма. Суммируя взгляды Рисаля по этому вопросу, Блюментритт напишет через несколько лет: «Европейцы считали себя абсолютными хозяевами земли, а свою расу — единственной носительницей прогресса и культуры, себя — единственными представителями рода Homo sapiens, объявляя прочие неполноценными, неспособными воспринимать европейскую культуру и тем самым представителями рода Homo brutus — «человек скотский»… Рисаль задался вопросом: справедливы ли эти мнения?» Рисаль убедительно доказывает равенство всех рас и народов.
В ходе своих исследований он определяет район исконного расселения малайцев и под влиянием увлечения этнографией начинает самого себя именовать «филиппинским малайцем». Его труды снискали уважение крупнейших ученых Европы, а среди соотечественников его авторитет становится неоспоримым [26].
Среди книг, рекомендованных Ростом, особое внимание Рисаля привлекает труд Антонио Морги «События на Филиппинах», написанный еще в 1609 году. Морга был высокопоставленным чиновником в недавно обретенной колонии, одно время даже исполнял обязанности генерал-губернатора Филиппин. Его административная деятельность была не совсем удачной, он подвергся серьезным нападкам и в свое оправдание вынужден был писать более правдиво, чем другие испанские хронисты, обычно воспевавшие чудесное насаждение веры на архипелаге. Прошлое Филиппин, отраженное в книге Морги, живо предстает перед Рисалем, жадно ищущим подлинные документы об истории своей родины.
Его потребность в прошлом имеет и личный аспект. «Злокачественная опухоль» вызвала многочисленные упреки, суть которых сводится к тому, что Испания дала Филиппинам все, а Рисаль, вместо того чтобы отблагодарить «мать-Испанию», клевещет на нее. Чтобы снять обвинения в неблагодарности (одно из самых страшных для филиппинца), Рисалю надо показать, что еще до прихода испанцев Филиппины находились в цветущем состоянии, испанцы же лишь смяли естественное развитие страны. Книга Морги, если снабдить ее соответствующими комментариями, вполне могла бы выполнить эту задачу.
Видимо, в эпоху зарождения национального сознания неизбежно возникает потребность установить связь с прошлым. Как утверждал Дж. Неру, «это не жизнь, если мы не сумеем найти живой связи между настоящим и прошлым со всеми его конфликтами и проблемами». Рисаль жадно ищет эту связь. Его обращение к далекой истории имеет и еще одно объяснение, вытекающее из филиппинского восприятия времени. Как свидетельствует эпос и фольклор, движение времени воспринимается традиционно мыслящим филиппинцем как циклическое, возвращающееся к самому себе (отсюда многочисленные образы колеса, которое все возвращает на круги своя), а не как линейное, необратимое. Собственно, такое восприятие времени характерно для многих народов на определенной ступени их развития, до Рисаля оно отчетливо проявилось и в филиппинской литературе. Нет бесконечного движения вперед, нет развития (разумеется, только в личном восприятии), есть бесконечное повторение того, что было, постоянное возвращение к опыту предков, отклонение от которого грозит «распадом связи времен», гибелью всему существующему. Прошлое, настоящее и будущее не разграничены четко, они как бы слиты воедино в опыте, конкретном переживании конкретного лица. Время не ощущается как объективная форма существования материи, оно, так сказать, личное достояние, и, говоря о событии в прошлом или будущем, филиппинец обязательно помещает себя (или своего родственника) в него как участника.
Во всяком традиционном обществе важнее всего именно опыт прошлого (это ясно со стороны, но внутри такого восприятия времени прошлое не выделяется: в нем живут «сейчас», будут жить и «потом»). Именно этот опыт помогает осмыслять мир, не новое, а старое знание обладает максимальной значимостью (собственно, и единственной: новое знание, если его новизна не очень заметна и не маскируется под старину, встречается настороженно и обычно отторгается). Отсюда ясно, насколько важно было Рисалю доказать, что «раньше было лучше», иначе нечего было и рассчитывать увлечь за собой соотечественников. Да и сам он не чужд такому восприятию времени, как не чужды и многие современные филиппинские мыслители.
Рисаль прямо говорит в предисловии: «Если эта книга пробудит в вас сознание прошлого, стертого из нашей памяти, исправит то, что было извращено и оклеветано, то, значит, я трудился не напрасно». Задача ясна: нужно обрести свое историческое прошлое, которое оправдало бы нынешнюю борьбу за преобразование Филиппин. На этом пути всегда таится опасность, о которой предупреждал Джавахарлал Неру: «В эпоху пробуждения национального самосознания каждой нации и каждому народу, видимо, свойственно позолотить и подправить прошлое, исказить его в свою пользу». Рисал