Его личная жизнь в этот период течет необычайно бурно, она богата надеждами и разочарованиями. Рисаль много общается с приехавшими в Париж филиппинцами — даже кормит пятерых из них целую неделю, что при его ограниченных средствах весьма обременительно («Ни к чему это», — отмечает он в дневнике). В пятерку входит брат художника Антонио Луна, и вместе с Рисалем они знакомятся с семейством Эдуардо Бустеда. Отец главы семейства носил английское имя Эдвард и был преуспевающим дельцом с главной конторой в Сингапуре и с отделением фирмы в Маниле. От филиппинки у него родился сын, получивший уже испанизированное имя — Эдуардо. Старший Бустед в 1851 году вернулся в Лондон, передав дело младшему.
После смерти отца Эдуардо явился к родственникам в Лондон и предъявил права на наследство. Но он — бастард, незаконнорожденный, что в викторианской Англии означало величайший скандал. Почтенное семейство английских Бустедов не подозревало о его существовании, и, чтобы замять дело, ему предложили крупную сумму отступного при условии, что он никогда не объявится на британской земле. История вполне в духе того времени. Эдуардо согласился и поселился в Париже, купив также и виллу в Биаррице. Он женился на филиппинке из хорошей манильской семьи, и к моменту появления на горизонте Рисаля и Луны у него были две хорошенькие взрослые дочери — Нелли и Аделина. Как и следовало ожидать, повторяется история с Консуэло Ортига-и-Рей: два пылких филиппинца претендуют на благосклонность Нелли, только теперь соперником Рисаля выступает не Эдуардо де Лете, а его верный соратник Антонио Луна, брат художника. Нелли на три четверти филиппинка, чего, однако, не скажешь по фотографии; видимо, английская кровь взяла в ней верх. За ней богатое приданое, но оба кабальеро как огня боятся даже упоминаний о ее богатстве — не дай бог кто-нибудь подумает, что их интересуют ее деньги, а не она сама. Может быть, именно поэтому оба ведут себя как-то неопределенно, словно уступая друг другу. Правда, Рисаль чаще бывает с Нелли: она сопровождает его на уроки фехтования, они вместе посещают Версаль, устраивают пикники в Булонском лесу, поднимаются на только что возведенную Эйфелеву башню. Иногда их сопровождает сестра Нелли Аделина, иногда — Антонио Луна.
Ситуация запутывается. Осенью Антонио возвращается в Мадрид, и только тогда соперники начинают выяснять отношения — в письмах. В конце концов Луна шлет «тысячи извинений» родителям Нелли, просит соперника передать ей, что он искренне любил ее, и добавляет: «Сделай одну вещь для меня, друга и соотечественника. Спроси ее: она меня любит?.. Напиши откровенно, в сущности, не имеет значения, каков будет ответ, но мне надо знать: не сделался ли я смешным в глазах друзей?» Рисаль попадает в двусмысленное положение, ведь получается, что он оттеснил соперника, и выходит он из него в обычном для него стиле: он просто уезжает, чтобы никто не заподозрил его в неблагородстве по отношению к другу. Достоинство обоих — Луны и Рисаля — спасено, но каково Нелли Бустед, которую ради спасения чести покидают оба поклонника?
Луна, человек темпераментный, ищет выхода для своей ярости. Он пишет в «Ла Солидаридад» под псевдонимом Тагайлог. Испанский журналист Сельсо Мир Деас — бывший офицер, служивший на Филиппинах, решив, что под этим псевдонимом укрывается художник Хуан Луна, обрушивается на него и заодно на всех филиппинцев, называя их «жалким, ничтожным народишком». Антонио Луна рассвирепел окончательно — и из-за брата, и из-за нападок на филиппинцев, и из-за неудачного романа с Нелли. Бросив все, он едет в Барселону, где подвизается Мир Деас, в кафе отыскивает ненавистного журналиста и, вежливо осведомившись о его имени, которое он тут же переиначивает по созвучию во французское «мерде» («навоз»), плюет ему в лицо, швыряет на стол визитную карточку, присовокупляя: «Жду секундантов сегодня же в любое время». Итог — вызов на дуэль.
Но все знают, что Антонио Луна — великолепный фехтовальщик, мастерски владеет пистолетами (школа Рисаля!), а Сельсо Мир Деас хотя и офицер, но бывший. Мадридские и барселонские журналисты созывают «суд чести» для выяснения вопроса о том, кто кого оскорбил первым. Суд, отказавшись вынести порицание кому бы то ни было, заявляет, обращаясь к Луне: «Установлено, что вы взяли инициативу в свои руки и предприняли действия, которые подобают кабальеро, чья честь поставлена под угрозу». Мир Деас не решается оспаривать мнение суда, но ему вовсе не хочется подставлять лоб под филиппинскую пулю. Он предпринимает другой шаг — доносит полиции на Мариано Понсе, за доносом следует упоминавшийся выше обыск.
Мнение о «драчливости» филиппинцев укрепляется. Излагая Рисалю, своему другу-сопернику, суть дела, Антонио Луна пишет: «А вообще нам везет: Гомес получил письменные извинения от графа Азмира. Считают, что Гомес попадает в муху. Капитан Урбина тоже послал Гарсии всяческие извинения после того, как тот отхлестал его. Словом, нельзя желать лучшего. Жаль только, что больше болтовни, чем дела». Из письма следует, что «храбрые индейцы» никому не дают спуску и вызовы на дуэль — вещь привычная. Причем слава филиппинцев как бойцов столь велика, что вызовы обычно заканчиваются принесением извинений, что несколько разочаровывает воинственного Луну. Семена, брошенные Рисалем за пять лет до того, дают всходы: филиппинцы высоко держат свое достоинство, может быть, даже излишне пекутся о нем, и нередко из-за пустяков следует вызов на дуэль. Но и это — свидетельство перелома: в годы учебы Рисаля в Мадриде филиппинцы и не мечтали говорить с испанцами на равных. Теперь говорят даже свысока…
Сам Рисаль едет в Брюссель, ибо в «Париже слишком шумно»: стали натянутыми отношения с Хуаном Луной (хотя художник сделал младшему брату строгий выговор за размолвку с Рисалем). Неясными остаются отношения с Бустедами: Нелли разочарована, ее родители ничего не понимают. От решительного объяснения Рисаль опять — уже в который раз! — уклоняется и просто покидает место действия. Он надеется в тиши завершить работу над вторым романом.
В Брюсселе, однако, Рисаль попадает в ту же ситуацию, что и в Лондоне. Он снимает две комнаты у семейства Якоби, где тоже две взрослые дочери — Мари и Сюзанна. Эта последняя («пти Сюзанн» — «маленькая Сюзанна», как она именует себя в письмах к Рисалю) занимает почетное место в любвеобильном сердце Рисаля. Друзья подтрунивают над ним: Марсело дель Пилар пишет ему, что Лондон он покинул по известной причине, из Парижа уехал по той же причине, и в Брюсселе наверняка найдется та же причина. Сюзанна, несомненно, неравнодушна к Рисалю, о чем свидетельствуют ее письма: «Пиши чаще. Я стаптываю туфли, бегая по нескольку раз в день к почтовому ящику… В мире не будет другого дома, где тебя бы любили больше, чем в Брюсселе, поэтому, милый шалун, возвращайся скорее!»
Но Рисаль не возвращается — он покидает дом Якоби столь же поспешно, как и дом Бекетов в Лондоне, и по той же причине. Предлог — ему необходимо быть в Мадриде для хлопот по делу Каламбы. Собственно, это, конечно, не предлог, потому что судьба родственников заботит его чрезвычайно, тем не менее все складывается кстати: нечего — смущать девушку несбыточными надеждами. Ведь его ждет — уже больше десяти лет! — Леонор Ривера. Во время пребывания на родине они не встретились, но она по-прежнему верна ему, и он верен ей по-своему.
По прибытии в Мадрид Рисаль, которого беспокоит излишняя задиристость филиппинцев, сам начинает с вызова. Он приезжает хлопотать по делу Каламбы, просматривает испанские газеты и в одной из них, «Ла Эпока», читает такие строки: «Не успел сеньор Хосе Рисаль приехать в Каламбу из Европы, как арендаторы отказались платить ренту — и прежде всего друзья и родственники Рисаля». Статья подписана «Десенганьос» — псевдоним Венсеслао Реганы. В этих строках, собственно, нет ничего нового: со времени возвращения Рисаля с Филиппин прошло уже два года, и в течение этого времени газеты не раз писали о его «подрывной деятельности». Но тут, по мнению Рисаля, затрагивается честь его семьи. Ретана дает живое описание последовавших событий: «Через двадцать четыре часа после появления этих строк в газете ко мне уже стучались секунданты Рисаля… Вызов удивил меня — ведь я не сообщил ничего нового. Один из секундантов счел нужным объяснить все откровенно и сказал: «Сеньор Рисаль не обращает внимания на нападки в свой адрес, но он не потерпит нападок в адрес своих родственников». Ретана без труда доказывает, что не он первый так отзывается о семье Рисаля. Вызов отменяется, и Ретана замечает: «Преданность Рисаля не знает пределов».
И это не единственный вызов. По случаю приезда своего вождя филиппинские эмигранты устраивают прием. Под влиянием винных паров Антонио Луна бросает не совсем почтительные слова о Нелли Бустед. Рисаль немедленно вызывает соратника — затронута честь женщины! Тут же оба находят секундантов, назначается время и место дуэли. Наутро проспавшийся Луна берет назад свои слова, и конфликт улаживается. Хуан Луна снова делает суровый выговор младшему брату и советует филиппинцам впредь выполнять просьбу самого Антонио — связывать его всякий раз, когда тот хватит лишнего.
Рисаль начинает хлопоты по делу Каламбы, но ему сразу же становится ясно, что оно проиграно, — как раз в это время стало известно, что Каламба сожжена. Это тяжелый удар для Рисаля. Но беда не приходит одна. Эта существующая на многих языках (в том числе и на тагальском) пословица оправдывается применительно к Рисалю самым печальным образом. На этот раз речь идет о Леонор Ривере.
Личная жизнь Рисаля отличается достаточным разнообразием. Но выносить оценки относительно его верности Леонор можно только на основании норм той культуры, к которой принадлежит сам Рисаль. Женщины занимают в его жизни немалое место. Уже после отъезда с Филиппин у него были серьезные увлечения, не говоря уже о временном браке в Японии. Однако с точки зрения филиппинских норм нравственности все это вполне допустимо, даже, пожалуй, необходимо для нормального мужчины. Никому из окружающих, да и ему самому и в голову не приходит, что эти увлечения наносят ущ