Рисаль произносит речь. В ней он как бы отвечает на призывы повести филиппинцев на борьбу. Взвешенно, спокойно он анализирует положение дел. Кампания пропаганды в Мадриде исчерпала себя, она не в состоянии предотвратить бесчинства властей, не в состоянии покончить с всевластием монахов. Освобождение должно прийти не извне, а из самой страны, отсюда. Центр тяжести перемещается из Мадрида в Манилу. Филиппинцы должны бороться против несправедливостей здесь же, на самих Филиппинах. Лучший инструмент борьбы — организация. Он предлагает создать «Филиппинскую лигу». Многие из присутствующих уже знакомы с программой и уставом. Согласны ли они принять их и тут же, на месте, избрать руководство? Под почти единодушное одобрение всех присутствующих программа и устав принимаются, избирается руководство во главе с доктором Хосе Рисалем. И только восторженный поклонник Рисаля, Андрес Бонифасио, несколько недоумевает: опять мирная организация, опять всего лишь пропаганда, пусть на сей раз и на Филиппинах? А когда же браться за оружие? Но пока он скрывает свое недоумение и молчит.
Но не молчат осведомители — во дворец спешно летит донос об имевшем место собрании. Генерал-губернатор, ознакомившись с донесением, удовлетворенно кивает: это уже кое-что, Рисаль раскрывает свои намерения. Правда, дело не бог весть какое серьезное, цель Лиги — объединение, экономическое процветание, распространение образования. Но все же создание организации с таким уставом есть явное покушение на прерогативы власти.
А между тем и на следующий день Рисаль снова на собрании, куда приглашают тех, кто не сумел прибыть накануне. Рисаль повторяет свое выступление, все присутствующие тут же вступают в Лигу. Генерал-губернатору доносят и об этой встрече. И тогда он отдает приказание утром одновременно произвести обыск во всех домах, которые посетил Рисаль, — как в столице, так и в провинции. Во время обысков изымаются романы «Злокачественная опухоль» и «Мятеж», антимонашеские листовки, в их числе и «Бедные монахи». Тут уже можно говорить о целой подпольной сети, созданной Рисалем за короткое время. И только сейчас на стол генерал-губернатора кладут сообщение из таможни об изъятии у Рисаля листовки «Бедные монахи». Вот теперь все на месте.
В среду, как условлено, Рисаль вновь появляется во дворце. Он уже знает об обысках и готов к худшему. Генерал-лейтенант теперь может опираться на факты, в частности на изъятые в таможне листовки. Странно, правда, что об этом доложили не сразу, ну да ничего. Однако начинает генерал-губернатор совсем с другого. По-прежнему ли сеньор Рисаль намерен вернуться в Гонконг? Да, он не оставил этого намерения. Значит, приехал он сюда только для создания подрывной организации, которой намерен руководить издалека, решает генерал, и только теперь ледяным тоном заводит речь о листовках. Рисаль категорически отрицает сам факт провоза листовок. «А кому принадлежат подушка и тюфяк?» — неожиданно спрашивает генерал. «Моей сестре, Люсии», — недоуменно отвечает Рисаль.
Вот оно — то, чего ищет Деспухоль. Он все время испытывает неудовлетворенность. Будучи, он убежден, человеком порядочным, ему приходится поступать непорядочно по отношению к Рисалю. В таких случаях подсознательно человек ищет «темные пятна» у своей жертвы (впоследствии фрейдисты назовут этот защитный механизм проецированием: проецированием на жертву вины палача). Рисаль пытается свалить вину на сестру, беззащитную девушку! Да он не достоин никакого снисхождения, ему нельзя давать пощады! Чело генерала светлеет, он обретает полную уверенность в себе. Отстранившись внутренне от своей жертвы, генерал без всякого волнения объявляет, что вынужден заключить сеньора Рисаля в форт Сантьяго. Не давая Рисалю сказать слова, он вызывает стражу, и Рисаля ведут в крепость.
Деспухоль находит то, чего так долго искал, — в таких случаях всегда находят. Ему нужен предлог, оправдание самого себя. Рисаль, рыцарь в подлинном смысле этого слова, до конца дней своих не забудет этого оскорбления: его посмели заподозрить в том, что он пытается свалить вину на женщину, свою сестру! Это оскорбление прозвучит публично, в декрете о ссылке, где будет сказано: «Он тщетно пытался отрицать свое преступление и напрасно старался свалить вину на собственную сестру». В дневнике Рисаль оставляет лишь несколько строк, описывающих его встречу с генерал-губернатором: «Он сказал, что у меня в багаже были листовки. Я сказал — нет. Он спросил, кому принадлежат тюфяк и подушка. Я сказал — сестре. Тогда он сказал, что отправит меня в форт Сантьяго».
В форте Рисаля тщательно стерегут. «Охрана, — пишет он, — получила приказ стрелять во всякого, кто попытается подать мне сигнал с берега. Мне запретили писать, разговаривать я мог только с начальником караула».
Через день в манильских газетах публикуется декрет о высылке Рисаля, но место ссылки предусмотрительно не указывается. Характерно, что в декрете нет ни слова ни о Лиге, ни об ее уставе и программе. В нем говорится о листовках (причем подчеркивается не столько их антиколониальный, сколько антипапский характер), затем Рисаль обвиняется в написании романа, «посвященного памяти трех предателей нации (то есть Испании. — И. П.)», в попытках подорвать католическую веру, «что равносильно лишению филиппинской земли национальной сущности, ибо она всегда будет испанской и, следовательно, католической». «Теперь, — гласит в заключение декрет, — можно считать неопровержимо доказанным, что цель его работ и писаний — вырвать из груди лояльных филиппинцев бесценное сокровище — нашу святую католическую веру, этот нерушимый краеугольный камень национального единства в сей земле».
«Ла Солидаридад», надо отдать ей справедливость, сразу встала на защиту Рисаля, несмотря на разрыв с ним. Газета пишет, что, хотя законы Испании и ее уголовный кодекс признают за католичеством «религиозное превосходство», все же они провозглашают уважение и к другим верованиям, и нельзя ссылать и вообще преследовать человека только за то, что он «плохой католик». Испанская печать в целом возмущена ссылкой. «Эль Глобо» пишет, что Рисаль сослан в угоду монахам, и даже такая консервативная газета, как «Ла Корреспонденсиа Милитар», считает декрет «инквизиторским», а газета «Эль Пайс» называет Деспухоля «генералом доминиканцев». Но все это возмущение не имеет никаких практических результатов.
Однако на самих Филиппинах ссылка Рисаля тут же дает одно очень важное практическое последствие. Седьмого июля, в день, когда публикуется декрет о ссылке Рисаля, Андрес Бонифасио собирает группу своих сторонников, которые учреждают новое — на этот раз революционное — тайное общество под названием Катипунан, что по-тагальски означает «союз». Всего за четыре дня до того Бонифасио присутствовал при создании несостоявшейся «Филиппинской лиги» и счел эту организацию слишком умеренной. Ссылка Рисаля показывает ему, что надо переходить к решительным, революционным действиям, и действия эти призван возглавить и осуществить Катипунан, цель которого — вооруженное восстание против испанцев. Катипунан вдохновляется идеями Рисаля, но сам он ничего не знает о нем. Впоследствии судьи будут утверждать, что Лига и Катипунан — одна и та же организация (полагая, что слово «катипунан» есть всего лишь перевод слова «лига» на тагальский язык), а Рисаль — ее основатель и бессменный руководитель. Но до той поры пройдет четыре томительных года ссылки.
Решение о ней принимается не сразу. Со времени заключения Рисаля в крепость до его отправки проходит девять дней. Монахи, особенно августинцы, считают ссылку слишком мягкой мерой наказания, они вообще предпочли бы видеть Рисаля мертвым. Дело не только в том, что Рисаль показал их подлинное лицо, он еще и жестоко высмеял их. Никто не смел подвергнуть их осмеянию, Рисаль же «урезал их до абсурда», и они испытывают бессильную ярость. Не расположенный к августинцам, доминиканцам и францисканцам, Деспухоль куда охотнее прислушивается к иезуитам. Их глава на Филиппинах, «провинциал» Пабло Пастельс, в свое время был учителем Рисаля, и именно о нем в юные годы Пепе писал: «Мой лучший друг, самый выдающийся из миссионеров-иезуитов». Пастельс знает, что в отрочестве Рисаль был искренне религиозен, и надеется возродить былые чувства. Правда, Пепе сильно переменился, явно порвал с церковью и даже иезуитов осмелился поместить «позади телеги прогресса», но кто знает, может быть, брошенные некогда семена еще дадут всходы, если создать «благоприятные условия». Скажем, изолировать отступника от внешнего мира, окружить его «достойными людьми», то есть опять же иезуитами. Какой это будет триумф для церкви и, что немаловажно, для ордена! Иезуиты всегда не прочь показать другим орденам их никчемность. Только они, иезуиты, достаточно дальновидны, только они — надежная опора святейшего престола. Кто знает, может быть, Пепе не только отречется от заблуждения, но и поставит свой талант на службу католицизму. Тогда — полное торжество.
Все эти соображения Пабло Пастельс излагает Деспухолю, и тот заинтересованно внимает ему: если план иезуитов осуществится, тогда и он предстанет в Мадриде в чрезвычайно выгодном свете. Да и поставить на место монахов других орденов тоже неплохо — уж очень много доносов на него шлют они в Мадрид. И решение принимается: Рисаль будет сослан на остров Минданао в Дапитан, где приходами управляют иезуиты. Место это неспокойное, поэтому власть там осуществляют не гражданские лица, а военные, которыми руководит команданте Дапитана Рикардо Карнисеро. При военном правлении оправданы любые ограничения, налагаемые на ссыльного: он будет лишен права покидать места проживания, будет обязан два раза в день отмечаться у команданте. Остальным займутся иезуиты.
Тем временем Рисаль томится в форте. Впрочем, условия довольно сносные, к нему для прислуги даже приставляют солдата. 14 июля его уведомляют, что в 10 часов вечера он будет депортирован, но пока не сообщают куда. В десять никто не приходит, и Рисаль спокойно засыпает — это свидетельствует о том, что он обрел спокойствие духа. Только в начале первого адъютант генерал-губернатора прибывает в карете своего начальника. Под усиленным конвоем карета направляется в порт. Там ее ждет генерал Аумада, начальник манильского гарнизона. Адъютант и два стражника прыгают