К концу XVI века Испания установила свое господство в решающих районах архипелага. Чем сильнее чувствовали себя колонизаторы, тем отчетливее выступало на первый план вооруженное покорение филиппинских народов, тем более жестокой становилась колониальная эксплуатация.
Сквозь прежнюю маску христианского благочестия все более ясно проступает алчность монашеских орденов. Обращение населения в христианство теперь уже целиком опирается на штыки и плети испанских солдат. Для монашеских орденов — а к началу XVII века их насчитывается на Филиппинах уже около десятка — обращение филиппинского населения в христианство означало получение новых источников обогащения, новых рабов. Во главе военных отрядив, подчинявших еще не завоеванные районы и острова, часто стоят монахи, в большинстве случаев — иезуиты.
Монашеские ордена шаг за шагом захватывают главное богатство страны — ее лучшие плодородные земли. Филиппинские крестьяне превращаются в бесправных арендаторов. Они обязаны отдавать монахам-феодалам большую часть урожая, бесплатно работать на постройке монастырей и церквей.
Главными носителями колониального угнетения и эксплуатации постепенно становятся монашеские ордена.
Колониальная политика испанского абсолютизма способствовала превращению Филиппин в заповедную вотчину монашеских орденов и колониальных сатрапов. Только на очень короткий срок после установления испанского господства главный город и порт колонии Манила становится крупным торговым центром. Здесь колониальное правительство, испанские купцы и феодалы обменивают выколоченные у филиппинского народа, под видом ренты и дани, продукты на китайские шелка и другие товары и отправляют их в американские владения Испании. В Манилу стекаются купцы из Китая и Индии, Явы и Сиама.
Однако уже в начале XVII века испанские короли, тесно связанные монопольной торговлей с американскими колониями, стремятся ограничить проникновение туда китайских товаров. Они строго регламентируют торговлю Филиппин. Только один раз в году мог отправляться из Манилы галлион, груженный китайскими и филиппинскими товарами. Количество груза было точно предусмотрено. Большую часть составляли товары, принадлежащие правительству. Остающееся на корабле место распределялось между самыми влиятельными испанскими купцами и чиновниками, но их оттесняли монашеские ордена, превратившиеся в крупнейших помещиков-феодалов.
Филиппины были обречены на экономическую изоляцию. Филиппинский народ уплачивал непосильные налоги государству, церковную «десятину», налоги в местные провинциальные кассы. Целыми неделями филиппинское население работало бесплатно на постройке судов, церквей, дорог и правительственных зданий. Царил неслыханный произвол колонизаторов. И все же труда и продуктов, выколоченных из филиппинского народа, не могло хватить даже на содержание колониальной администрации и паразитической армии монахов. Монашеские ордена, чье имущество оценивалось десятками миллионов, чьи ежегодные доходы исчислялись сотнями тысяч реалов, были свободны от уплаты налогов. Крупные церковные магнаты получали громадное содержание. Одно жалованье манильского архиепископа составляло 60 тысяч реалов в год. Содержание манильского собора обходилось в 80 тысяч реалов.
Испанская администрация — от титулованных генерал губернаторов до ненавистных народу жандармов (так называемой «гражданской гвардии»), представлявших в самых отдаленных селениях королевскую власть, — имела неограниченные возможности грабить население. Только очень малочисленный слой филиппинцев, в частности метисы, находился в относительно привилегированном положении. Туземные помещики, потомки прежних филиппинских феодалов, вождей племен и старейшин, дети от смешанных браков испанских колонизаторов с филиппинскими женщинами, избранные питомцы монахов, были передовым отрядом эксплуататоров народных масс. Им предоставлялись низшие административные и судейские посты. Они заправляли в округах и районных центрах, захватывали земли крестьян, еще не присвоенные монахами. В них испанский абсолютизм искал свою социальную опору в колонии.
Филиппины разделялись на провинции, управляемые губернатором. Губернатор — алькальде должен был быть непременно испанцем. Провинции охватывалитряд округов (муниципалитетов), во главе которых стояли «маленькие губернаторы» — «гобернадорсильо», обычно метисы или туземцы. Входившие в состав муниципалитета барио (селения, волости) управлялись старшинами — также филиппинцами.
Но вся эта армия чиновников — испанцев и филиппинцев — находилась под фактическим наблюдением и контролем монашеских орденов. Без одобрения приходского священника не были действительны никакие распоряжения не только старшин, но и гобернадорсильо.
Сами гобернадорсильо выбирались и назначались по указке монахов. Каждый испанский губернатор, казалось бы, полновластный хозяин в своей провинции (наряду с административными правами ему предоставлялись права монопольной торговли), вынужден был считаться с монахами. Даже генерал-губернатор редко осмеливался идти на открытый конфликт с представителями всесильных монашеских орденов. Опыт показал, что нежелательный монахам светский владыка филиппинского народа очень быстро отзывался из колоний или после окончания своих полномочий оказывался обвиненным в преступлениях против короля и «святой католической церкви».
Судьба многих генерал-губернаторов, не поладивших с монахами, служила грозным примером и предостережением их преемникам. В 1644 году генерал-губернатор де Корсуэро лишился всего своего имущества и пять лет просидел в темнице. В 1668 году Диего де Тальсэда, обвиненный комиссаром инквизиции в ереси, хитростью был схвачен ночью в своем дворце, отправлен под конвоем в Мексику и по пути умер. В 1683 году конфликт между генерал-губернатором Хуаном де Варгас Хуртадо и архиепископом Пардо, претендовавшим на неограниченную власть, вызвал постановление совета при генерал-губернаторе о ссылке архиепископа в отдаленную провинцию. Доминиканцы, к ордену которых принадлежал архиепископ, ответили отлучением генерал-губернатора от церкви. Генерал-губернатор разослал руководителей ордена по дальним островам. Но сосланному архиепископу пришлось жить в своем довольно комфортабельном изгнании недолго: уже через год на Филиппины прибыл новый наместник. Новый светский владыка Габриэль де Курусеалеги и Арриола был тесно связан с клерикальным миром и, в частности, с доминиканцами. Архиепископа немедленно возвратили в столицу, где он получил неограниченные возможности мести. Все голосовавшие за его ссылку члены совета были изгнаны из Манилы, и большинство их умерло в ссылке. Бывший генерал-губернатор, отлученный от церкви, с большим трудом вымолил у мстительного архиепископа смягчение тяжелой эпитимии (церковного наказания). По первоначальному решению Пардо, его враг должен был в течение четырех месяцев стоять в одежде кающегося грешника, с веревочной петлей на шее и зажженной свечой в руке, поочереди у всех церквей на людных перекрестках Манилы. Это наказание было заменено ему ссылкой на маленький островок на реке Пасиг. Прожив там в полном одиночестве пять лет, Варгас был послан, как пленник, в Мексику. По пути туда он умер.
Монашеские ордена враждовали также и друг с другом. Они боролись за наиболее богатые приходы, за преимущественное право участвовать в торговле филиппинскими продуктами, за большую возможность грабить филиппинский народ. Но в борьбе против светской власти они неизменно объединялись.
Особенную ненависть монахов возбуждали те редкие испанские администраторы, которые пытались хоть немного упорядочить колониальное управление. Одним из них был генерал-губернатор Мануэль де Бустаманте и Руэда. Но уже через два года после прибытия на Филиппины, в 1719 году, он был убит в своем дворце толпой, подстрекаемой архиепископом и монахами. После этих суровых уроков светские чиновники отступили перед монахами. «Святейшие» ордена добились неограниченной возможности управлять и грабить.
Неслучайно бесчисленные восстания филиппинского населения чаще всего были направлены против монашеских орденов и монахов, обычно исполнявших роль приходских священников.
Уже к началу XVII века почти все население Филиппинских островов в районах испанского господства было обращено в христианство. Это открывало перед монашескими орденами новые возможности эксплуатации.
«Наряду с жестоким насилием — все козни религии, наряду со страхом перед пытками — все ужасы отлучения от церкви и отказа в отпущении грехов, все интриги исповедальни, — все приходило в движение, чтобы вырвать у подданного последний грош…» Непосильные поборы за церковные обряды, под угрозой отлучения от церкви, ложились дополнительным бременем на филиппинский народ.
Нередко священники-монахи по целым неделям не позволяли хоронить покойников, если родственники не соглашались уплатить требуемой за обряд погребения суммы. Чтобы устрашить и наказать суеверных родственников и односельчан, монахи не останавливались даже перед извлечением из могил уже похороненных трупов. Этот способ воздействия на прихожан испанские монахи на Филиппинах сохранили до конца своей власти. В знаменитом романе Хосе Ризаля «Не касайся меня» такая судьба постигает труп отца героя. Впоследствии Ризалю пришлось столкнуться с этим и в жизни.
Одно из крупнейших восстаний филиппинского населения — восстание на острове Бохол в 1750 году — имело своим непосредственным поводом подобный поступок всесильного иезуитского патера Моралеса. Моралес заставлял крестьян платить громадную арендную плату за землю, работать в монастырских имениях неограниченное время, вносить непосильные суммы за требы. Многие из жителей бежали в горы, чтобы скрыться от жестокости патера. Один из беглецов был убит по приказанию иезуита, и тело его, лишенное христианского погребения, брошено на дороге. Брат убитого филиппинца Дагохой вошел в историю как вождь восставшего крестьянству Бохола. Он отомстил патеру и за издевательство над трупом и за все вековые обиды и притеснения испанских монахов иезуит был убит населением, и его труп постигла та же участь, какую он готовил брату Дагохоя. В течение тридцати лет отстаивал восставший народ свою независимость. В течение тридцати лет сопротивление населения Бохола не могли сломить все карательные экспедиции испанских властей.