Тебя он, верно б, счел беспечной, опьяненной.
Смотри, чтоб над тобой позор твой не навис.
Стыдом в умах людей была покрыта Вис.
Он — месяц, ты — луна, и род наш так же славен.
Да, мы — Афрасиаб, коль он Джемшиду равен.
Поверь, не мужество мужчинам вслед бежать,
Такая смелость, верь, невестам не под стать.
Сорвали много роз, чуть приодетых в росы,
Вдохнули аромат — и бросили в отбросы.
Немало было вин, что привлекали взор,
Но чуть вкусили их — и вылили во двор.
Ты ведаешь сама: под праведности знаком
Нет лучше нежных игр, чем озаренных браком».
И сладость пьет Ширин, к Бану склонив лицо,
Чтоб вдеть совет в ушко, как рабское кольцо.
Ведь сердцем отвечать на сладостное слово,
Столь близкое душе, давно она готова.
И клятву крепкую дает Ширин. Зарок
Она дает Бану: «Твой выполню урок.
Хоть пью любовь к нему я огненною чарой,
Клянусь, что будем с ним мы лишь законной парой».
Так молвила Ширин и клятвою такой Уверенность
Бану вернула и покой.
Та разрешила ей в дому и на майдане
Быть с гостем, чтоб иных не жаждал он свиданий.
Чтоб он в безлюдии не требовал утех
И все, что говорит, чтоб говорил при всех.
Описание весны и веселья Хосрова и Ширин
Уж старец-небосвод, одетый в бирюзу,
Дал молодость цветам и оживил лозу, —
И нежных роз цветник для юных и для старых
Вновь блещет в розовых и золотых пожарах.
Пусть роза царствует! Фиалки, как павлин,
Свой расстилают хвост по зелени долин.
О, сколько птиц! О звон — к любви взывать готовый!
В былых влюбленностях жар пробудился новый.
Веселым стал Хосров: Ширин с ним хороша.
И вспомнил мир весну, веселием дыша, —
Влюбленный, радостный, отринув проволочку,
Играя, разорвал он розы оболочку.
А та — взнесла свой стяг, — ведь так отрадно ей:
Прогнали воронов отряды голубей.
Жасмин за кравчего. Призыв нарцисса: «К чаше!»
Фиалка с розою в хмелю нежней и краше.
Снял с женственных цветов покровы ветерок
И оживлял и звал всех тех, кто изнемог.
А ветер зашумел, затем — единым духом
Согнул «зрачок быка», взыграл «слоновым ухом».
Земля — ковер; взгляни — весь в анемонах он.
«Мышиных ушек» он узором озарен.
Вот кипарисы ввысь свои вздымают станы,
Свои рубахи рвут от страстности тюльпаны.
Фиалок завиток сцепился с завитком,
А слух шиповника зашептан ветерком.
Рейханы прячут лик, страшась отдаться взорам,
Древа плодовые — под свадебным убором.
А воздух, росами осыпав каждый луг,
Дал изумруду перл движеньем легких рук.
Земля родящая свое забыла бремя:
Уж родилось цветов ликующее племя.
Пьяны веселием газели: сосунки
Снуют близ матерей, игривы и легки.
Фазаны на рейхан роскошным опереньем
Склоняются; рейхан украшен их гореньем.
И ветка каждая — весны цветущий дар.
И роза каждая взяла в ладонь нисар.
Вот песни соловьев, вот песни куропаток —
В них нетерпение, в них страсти отпечаток.
В те дни, когда кругом любовью все полно,
Грех не любить. Весной — влюбляться суждено.
Хосров с Прекрасною бродили днем и ночью,
Склоняя взор к цветам и к травок узорочью.
То пили на лугу сок благодатный роз,
То на горах они сбирали пламень роз.
Они с вином в руках, меж роз, по изумруду,
Хмельные в этот день подъехали к Шахруду.
И спешились они; и плещется Шахруд.
Сидят: поет певец, звенит и плачет руд.
С сахароустою легко достигнешь чуда:
Как сахарный тростник, простой тростник Шахруда.
Красу окрестностям ее дарует стан,
Как жемчуг ракушке порой дает нейсан.
Глянь, мускус этих кос дороже амбр; пропала
Вся спесь у сахара пред медом рдяным лала.
Ее улыбок мед весь сахар приманил,-
И в Хузистане плач варений слышен был.
Кусту прекрасных роз промолвил стан:
«Достоин Ты охранять меня, ты мой надежный воин».
Жасмин, что краше роз казаться мог легко,
Страдал: был по уши влюблен в ее ушко.
А роза, разглядев ее глаза, во власти
Свирепой ревности рвала себя на части.
Хосров убивает льва во время пира
С Ширин гуляет шах меж радостных долин.
Прекрасно все окрест, прекрасно, как Ширин.
Когда желанная — вершина мирозданья,
То место каждое есть место любованья.
И отдыха ища, глядят: невдалеке
Лишь лилии цветут на сладостном лужке.
И, колышками прах в таком раю ударив,
С поспешностью шатер воздвигли государев.
Гулямы, девушки вокруг шатра видны —
Иль вереница звезд блестит вокруг луны?
Сидят Хосров с Ширин и песен внемлют звуку,
Они ведь за ноги повесили разлуку.
Вот кравчий накренил рубиновый сосуд,
И струны говорят: дни радости несут.
Влюбленность и вино! В них — неги преизбыток.
Пьянит царя царей сей смешанный напиток.
И вот внезапно лев скакнул из-за куста,
И в воздух взвил он пыль ударами хвоста.
Как пьяный, бросился к стоянке он с размаха,
И наземь воины попадали со страха.
И, подскочив к шатру и яростью горя,
Сын логовищ лесных взметнулся на царя.
В рубахе, без меча, в свою удачу веря,
Нетрезвый шахиншах опережает зверя.
До уха натянул он лука тетиву —
И грузно рухнул лев: пронзил он сердце льву.
Льва обезглавили. И вскоре светло-бурой,
Умело содранной все любовались шкурой.
И повелось в стране с Хосрововых времен:
Хоть пиршествует царь — меч сохраняет он.
Хоть мощен был Парвиз, как лев пустыни дикой,
Но был владыкой он — медлительны владыки.
В хмелю он победил своим уменьем льва.
Не хмелем славен стал, а одоленьем льва.
И эту крепкую, приученную к луку,
Спасенная Луна поцеловала руку.
Как розовой воды коснулся сладкий рот.
И рот в ладонь царя горсть сахара кладет.
С прекрасных уст печать уста царя сломали,
Чтоб не ладони сласть, а губы принимали.
Поцеловав уста, он вымолвил: «Вот мед!
Вот поцелуев край, куда наш путь ведет».
Тот поцелуй гонцом был первым, чтоб второго,
Такого же, ей ждать от жадного Хосрова,
Но хоть и множество мы выпьем ночью чащ,
Все ж чаша первая милей всех прочих чащ.
О хмель, что нам испить дают впервые чаши!
Что нам привычных вин неогневые чаши!
При первой чаше мы восторг найдем в вине,
Испив последнюю, печаль найдем на дне.
И роза первая среди весенних станов
Благоуханнее десятка гюлистанов.
В жемчужнице зерну отрадно первым быть.
Что зерен перед ним последующих нить!
И мало ли плодов мы сладостных встречали,
И что же! Каждый плод нам сладостней вначале.
И вот напиток нег обжег влюбленным рот, —
И отвели они поводья всех забот.
Спеша к безлюдному чертогу или лугу,
Как молоко к вину, тянулись друг ко другу.
Так руку за добром протягивает вор,
Увидевши, что страж смежил беспечный взор.
И за врагом они одним следили глазом,
Другим они к цветам тянулись и к алмазам.
Лишь на мгновенье враг позабывал свой страх.
Они лобзание хватали второпях.
Когда в руках Ширин вина не примечалось, —
То птица райская к ее устам не мчалась.
Когда ж она была беспечной от вина,
То и на ней была любовная вина.
Так мощно он сжимал ее в объятье рьяном.
Что горностай ее в шелку скрывался рдяном.
Так рот его впивал атлас ее щеки,
Что меж румяных роз возникли васильки.
Тогда, из-за стыда пред синими следами,
И по небу Луна шла синими садами.
Держа в час трезвости и в ночи пьяных гроз
Белила в скляночке, подобно розе роз.
Хосров и Ширин остаются одни
Весной, в такую ночь, каких у нас немного.
Блеснул блаженства лик, судьбы пришла подмога,
В день обратила ночь высокая луна:
Ведь чашу подняла огромную она.
И в лунном пламени — о света переливы! —
Вновь полилось вино под зыбкой сенью ивы.
И пересвисты птиц и крики: «Нушануш!»
И где разлуки грусть? Она ушла из душ.
Луна ручью в стихах передавала тайны.
Их ветер толковал — толмач необычайный.
Сад кипарисов-слуг сновал на берегах.
Весенняя пора кипела в их сердцах.
Один не кубок взял, а бубен. У другого
Сосуд с водой из роз. И вина льются снова,
И чаша не один свершила круг, — и сна
Сердца возжаждали от сладкого вина.
И, разрешение спросивши у Хосрова,
Все с пиршества ушли, с веселого, с царева.
И виночерпиям уж не хватало сил.
И дремный дух певцов покоя запросил.
Без соглядатаев укромный пир! Подобен
Он розе без шипов: он сладок и незлобен.
С пути терпения шах удалился; он
Уж загоняет дичь в желания загон.
Он кудри Сладостной своими сжал перстами,
Забывши о перстах, простершихся над нами.
Ее целует он: «Я — в рабстве, ты — мой рок.
Я — птица. Дай зерна. Попал я в твой силок.
Ты прошлому скажи: быть не хочу с тобою.
Упьемся новым днем и новою судьбою.
Здесь только ты да я! Ну, оглянись, взгляни!
Чего страшиться нам? Ты видишь — мы одни.
Горит моя душа! Я жажду благостыни!
Ведь ты — моя судьба; будь ею ты и ныне!
Любовь — плодовый сад, родиться должен плод.
Во мне надежда есть, а в чем ее оплот?
Пускай воздвигнут мост из камня голубого, —