едней капли.
Я на секунду закрываю глаза, сосредотачиваясь на исходящем от ее волос аромате жасмина. Она моя. Моя Мия.
— Сегодняшняя тренировка прошла просто ужасно, — вдруг тихо признаюсь я. — Но теперь мне намного легче.
Мой палец соскальзывает с ее губ. Она смотрит на меня своими карими глазами.
— Почему ужасно?
Я качаю головой.
— А как твой день?
Мия хмурит брови.
— Так себе. Профессор Санторо вся на нервах из-за рецензий на свою статью, моя программа по-прежнему работает не так, как надо, хотя я отыскала ошибку и исправила ее, Элис ведет себя как настоящая заноза в заднице… Почему все так погано, Себ?
Я провожу пальцем по ее нежной руке — она ежится. Я хочу как-то успокоить ее, но слова будто застревают в горле. Рассказать ей о своих трудностях кажется так легко, но почему-то, даже несмотря на то, что я лежу рядом с ней в кровати абсолютно голый, а следы моей спермы сохнут на ее груди, это кажется мне слишком личным.
— Пойду схожу за пастой. — Я высвобождаюсь из ее объятий и соскальзываю с кровати. Достаю из комода чистые трусы и надеваю их вместе с брюками.
Мия все еще хмурится.
— Раз ты идешь за едой, захвати и мне немного.
Я приподнимаю ее лицо за подбородок и целую в губы — не будет лишним.
— Я принесу все, что есть.
— Может, посмотрим «На гребне волны»? — спрашивает она.
Этот вопрос заставляет меня невольно улыбнуться.
— Так ты согласна?
Она картинно постукивает пальцами по подбородку, делая вид, что размышляет над моими словами.
— Дай-ка подумать… Да, пожалуй, в моей жизни найдется место для еще одного горячего блондина.
— И кто же первый?
— Ну, с тех пор как я посмотрела «Тора», мое сердце принадлежит Крису Хемсворту.
— Скажи честно, все дело в его молоте? Я обещаю никому не рассказывать.
Губы Мии подергиваются, но ей удается сдержать смех.
— Нет, меня, скорее, подкупило то, что он целовал Натали Портман.
— Ну да, а еще возился с мостами Эйнштейна — Розена24.
Мия прижимает руку к сердцу.
— Себастьян, такая осведомленность — это прямо-таки сексуально!
Я закатываю глаза.
— Тебе пиво, вино или бурбон?
27
Мия
Аннотации к статьям сами себя не напишут, но мне тяжело винить себя за отлынивание от работы, когда вместо этого я уплетаю запеченные зити и наслаждаюсь просмотром старого дурацкого боевика (это мой любимый жанр кино), да еще и в объятиях Себастьяна. Пока он ходил на кухню за пастой и выпивкой (бурбон со льдом мне, а пиво ему), я привела себя в порядок в ванной: переоделась в майку и пижамные шорты и расчесала волосы. Вообще-то я не люблю подобные нежности, но последний час, что мы лежим с ним в обнимку перед экраном, мне довольно приятно. Все хорошо. Если я не думаю ни о чем, кроме этого момента, то даже могу притвориться, что вижу перед собой не более чем симпатичного друга.
Себастьян нежно целует меня в шею.
— Какой-то папарацци фотографировал меня во время тренировки.
Я отрываю взгляд от ноутбука, на котором во всей красе блистают молодые Киану Ривз и Патрик Суэйзи.
Ладонь Себастьяна слегка сжимается на моем колене.
— Этот подонок сейчас, наверное, как раз продает мои фотографии в какой-нибудь сальный журнальчик. Я звонил насчет этого Ричарду, и он обещал постараться выкупить все снимки, которые были сделаны, но все же… Мне не дает покоя вопрос, почему он это делал: просто решил подзаработать или его кто-то нанял? И если второе, я бы хотел знать зачем — потому что это чертовски странно.
Я протягиваю руку к клавиатуре и ставлю фильм на паузу. Я заметила еще до этого, что Себастьяна что-то беспокоит, но даже не представляла, насколько все серьезно. Подумала, он просто устал на тренировке — это вполне естественно, когда так много занимаешься спортом. Пару дней назад он уже говорил, что у него сейчас не все гладко с бейсболом, но это… Это совсем другое дело.
При мысли о таком бесцеремонном вторжении в его частную жизнь меня охватывает негодование.
— Это ужасно.
— Так глупо… Я должен быть благодарен за то, что ко мне проявляют такой интерес, но… лучше бы его не было.
Я поворачиваюсь к нему, чтобы видеть его лицо, и убираю со лба его светлые волосы.
— Совсем не глупо. Они не должны вот так лезть в твою жизнь.
— Недавно я согласился дать интервью, и для этого мне придется принять участие в полноценной фотосессии, — признается он, скорчив гримасу.
Я не виню его: что-то подсказывает мне, что подробности его личной жизни интересуют прессу намного сильнее, чем его успехи в бейсболе. Такое кого угодно выведет из равновесия.
— Я жалею, что не могу все это отменить, — продолжает Себастьян.
— А разве это невозможно?
— Может, если я дам одно интервью, меня оставят в покое.
— Или, наоборот, вызовешь только больше интереса.
— Интерес будет в любом случае, — говорит он, — ведь скоро драфт, и к тому же в этом году исполняется десять лет со смерти моего отца.
— О… — мягко произношу я.
Себастьян кривится. Я глажу его по голове, зарываясь пальцами в волосы, в надежде успокоить. Я никогда не знаю, что говорить в такие моменты, — стоит мне лишь открыть рот, как я сразу все порчу. Его родители погибли, когда ему было всего одиннадцать, — верно, в этом году будет десять лет со дня их смерти. Десять лет совсем другой жизни с другой семьей… Он все помнит, хотя и был ребенком, когда это случилось, и, учитывая, с каким отсутствующим выражением лица он сейчас смотрит куда-то перед собой, я знаю, о чем он думает.
— Все нормально, — говорит он спустя несколько мгновений. — Мы вовсе не обязаны… Просто… Вот черт…
— Администрация в курсе?
— Фактически его не было на территории университета, но тренер сказал, что обратится в департамент спорта.
— Хорошо.
Себастьян морщится.
— Как же это все-таки глупо… Я ведь должен быть благодарен, понимаешь? У меня есть все шансы попасть в отличную команду после первого же раунда. А если я смогу верно рассчитать свои силы и время, чтобы перейти в Главную лигу в самый подходящий для этого момент, моя жизнь будет устроена наилучшим образом.
— Но ведь это не значит, что ты должен подавлять свои чувства — даже если считаешь их «неправильными».
— Все так этого ждут. — Он прикусывает губу. — Почему же меня самого это совсем не радует?
Прежде чем я успеваю что-то ответить, он обнимает меня и снова включает фильм.
Я провожу рукой по его волосам и слегка поглаживаю затылок.
— Себ…
— Давай просто посмотрим фильм?
— Ты уверен?
— Прошу, Мия.
Я облизываю губы. Мне хочется поговорить с ним, как-то поддержать, но иногда нужно просто дать другому возможность отвлечься, поэтому я послушно устраиваюсь поудобнее в его объятиях. Тяжесть его руки на моем животе наполняет меня спокойствием.
— Спасибо, — тихо шепчет Себастьян.
Надеюсь, это дарит спокойствие и ему.
* * *
Я просыпаюсь от удара коленом в живот.
Охаю, резко открывая глаза. Моргаю в темноте и наконец вспоминаю, где нахожусь, — в постели Себастьяна. Мы смотрели «На гребне волны» и ели запеченный зити. Говорили о бейсболе и назойливых папарацци. А потом заснули в обнимку сразу, как начались титры.
Мой вдох отдается болью в животе. Руки Себастьяна по-прежнему крепко обнимают меня, но сам он беспокойно мечется по кровати, все сильнее приближая нас к ее краю. Мое сердце бешено стучит, полусонное сознание наводняет паника.
— Себ!
— Нет… — произносит он с невыносимой болью. — Нет, нет, нет…
— Себастьян! — зову я, и мой голос надламывается. На секунду я замираю, но тут же пытаюсь отодвинуться подальше от края и не допустить, чтобы мы свалились на пол. Я пробую вырваться из его хватки, но он держит меня слишком сильно.
— Себастьян, проснись!
— Нет! — вскрикивает он. — Прошу…
Это «прошу» разрывает мое сердце на части. Я раздвигаю руки Себастьяна, и в конце концов мне удается освободиться и прижать его к кровати. Он чуть не отталкивает меня, но я удерживаюсь на месте, впившись ногтями в его плечи.
— Себастьян, проснись!
Мне казалось, я поняла, что Иззи имела в виду, когда рассказала про его кошмары. Но это совсем не то, и адреналин, бурлящий в моем теле, ни черта не успокаивает! Умоляя Себастьяна проснуться, я буквально ощущаю, как мое сердце колотится где-то в горле. Что следует делать, когда не можешь разбудить человека, которому снится кошмар? Может, ударить его по лицу? Встряхнуть? Продолжать звать в надежде, что это просто закончится? Как так, черт возьми, вышло, что я не знаю ответа на этот вопрос?!
— Себастьян! — снова говорю я, и мой голос становится резче. Краем глаза замечаю рыжее пятно: это Мандаринка спрыгнула с кровати, испугавшись шума. — Тебе снится страшный сон. Проснись!
Он наконец открывает глаза — взгляд безумен, точно у дикого зверя. Его тело напряжено. Я касаюсь его щеки — у него липкая кожа.
Я произношу его имя еще раз — шепотом — и прижимаюсь к его щеке своей.
Почувствовав на затылке его ладонь, я испытываю прилив спокойствия — переполняющий меня адреналин начинает убывать. Пальцы Себастьяна нежно перебирают мои спутанные волосы.
— Мия, — хрипло шепчет он. — Что…
— Похоже, тебе приснился кошмар, — я слегка отодвигаюсь, чтобы лучше видеть его лицо. — Я едва тебя разбудила.
Он быстро моргает.
— Вот черт. Прости.
— Ты в порядке?
— А ты?
Этот вопрос заставляет меня вздрогнуть, но врать ему я не хочу.
— Ты, ну… пнул меня коленом. Но все в порядке, это не…
Он так резко вскакивает с кровати, что чуть не опрокидывает меня.
— Что?
28
Себастьян
Я причинил ей боль.
Ударил, черт возьми.
Я резко сажусь, чувствуя, как сердце начинает биться еще быстрее — если такое вообще возможно. Все мои чувства обострены до предела: кошмары всегда выбрасывают больше адреналина, чем я могу вынести. Иногда я просто бросаюсь на пол и отжимаюсь, чтобы отогнать стоящие перед глазами картины того страшного дня, но сегодня это не вариант.