— Себастьян, я серьезно.
Я с треском разбиваю яйцо о край миски.
— Что?
— Она ведь просто тебя использует.
Я неосторожно сдавливаю скорлупу, и желток вместе с белком течет по моей руке. Я выбрасываю яичные остатки и споласкиваю руки.
— Все совсем не так.
— Ты должен с этим покончить. Освободиться. Она с тобой только ради секса — ведь ей отлично известно, что ты не сможешь отказать.
— Мне кажется или я пропустил ту часть разговора, где просил твоего совета?
— Братишка, ну правда! Если бы она действительно хотела быть с тобой, ей были бы не нужны отговорки.
На этот раз у меня получается отделить желток от белка. Я быстро проделываю то же самое еще с двумя яйцами. Слишком энергично помешиваю смесь в сковороде — пара кусочков панчетты подскакивает. В груди у меня дыра размером с луну.
— Я понял-понял. Ты у нас теперь парень с серьезными отношениями. Но не всем так везет, как тебе.
— И у тебя могли бы быть отношения. Конечно, Мия привлекательна, мне приятна ее компания, и она дорога Пен, но ведь не может же она не понимать, что ты чувствуешь. Она все знает, но предпочитает просто использовать тебя для секса. Ведет себя как настоящая…
— Даже не смей, черт возьми! — обрываю его я. — Лучше молчи, Купер.
Он обходит кухонный остров, проводя рукой по волосам.
— Я пытаюсь помочь тебе.
Я нервно смеюсь.
— Я прекрасно понимаю, чего ты добиваешься. Хватит.
— Будешь просто смотреть, как она играет с твоим сердцем, пока ей не наскучит и она не найдет кого-то еще?
Я убираю сковороду с плиты.
— Пусть лучше это, чем ничего.
— Ты заслуживаешь большего. Заслуживаешь, по крайней мере, знать, почему она тогда отшила тебя.
— Со временем она мне все расскажет.
Купер делает очередной глоток пива, приподнимая бровь.
— Да неужели? А она пообещала это до или после того, как кинулась снова сосать твой член?
Я бросаюсь к нему и заваливаю на столешницу. Бутылка пива выскальзывает у него из рук и падает на пол, разбиваясь вдребезги, но убирать осколки никто из нас не спешит. Адреналин захлестывает меня, ладонь сама собой сжимается в кулак. Ушибленный палец откликается болью. Брат смотрит на меня своими голубыми глазами, стойко выдерживая мой взгляд, — извиняться за свои слова он явно не собирается.
Единственный раз, когда мы с ним по-настоящему дрались, валяясь по земле и колотя друг друга ногами и руками, случился в наш последний год в средней школе из-за девушки, к которой мы испытывали чувства. Как выяснилось позже, она лишь играла с нами. Я был уверен, что она предпочитает меня, Купер — что его, но на самом деле она просто спала с нами обоими. Ричард вмешался в наши разборки лишь тогда, когда у нас уже шла кровь из носа, а дыхание стало таким тяжелым, что мы едва могли говорить. После того как он помог нам подняться и привести себя в порядок, мы поклялись, что больше никогда не станем разрешать споры мордобоем, но сейчас соблазн врезать Куперу прямо по его поганым губам слишком велик. Я хватаю брата за воротник футболки и притягиваю ближе.
— Ну давай, Себби, — произносит он, усмехаясь. — Заступись за девушку, с которой ты только спишь. Имея отношения такого уровня, поступить иначе просто невозможно, верно?
Я стискиваю его футболку сильнее. Тело Купера расслаблено. Я единственный, кто рискует потерять самообладание. Бездна в моей груди теперь напоминает пасть ужасного чудовища — оно зевает, обнажая клыки. Я мог бы врезать по этому самодовольному рту, и он бы даже не двинулся с места. Позволил бы мне ударить его, просто чтобы доказать свою правоту. Я бросился защищать Мию за секунду, без сомнений, без колебаний — лишь прилив чувств.
Я отпускаю его. Делаю глубокий вдох.
— Пошел ты!
Его губы расплываются в улыбке.
— Кто-то же должен прикрывать твой зад, — говорит он. — Будь с ней осторожнее. Сильные чувства так просто не проходят.
33
Мия
В моем детстве присутствие за столом во время ужина было обязательным.
Вне зависимости от того, что произошло, кто с кем поссорился, кричали ли родители друг на друга всего пять минут назад, — мы все исправно садились вместе за обеденный стол. Иногда воздух вокруг был буквально пропитан обидой, и все же мама всегда ставила перед каждым из нас тарелку с едой, а потом мы, помолившись, начинали есть. В совсем уж исключительных случаях мы ели в полной тишине, старательно делая вид, что нас это абсолютно не смущает.
Сегодняшний ужин проходит в такой же атмосфере. Мы почти не разговариваем, Себастьян с братом старательно избегают взглядов друг друга.
Когда, спустившись на первый этаж, я услышала, как Купер произносит мое имя, мое сердце словно остановилось. Я буквально приросла к месту, хоть и отлично понимала, что вежливость — так же, как и порядочность, — обязывает меня вернуться в комнату и сделать вид, будто я ничего не слышала. Уж лучше отвечать на откровенные вопросы Пенни, чем становиться свидетельницей того, как Себастьян ссорится из-за меня со своим братом. Я ничего не видела, но услышала все. Смириться с тем, что Пенни и Купер застали нас вместе, — это еще ничего, но вот выслушивать мнение Купера обо мне… или с какой болью в голосе Себастьян пытается оправдать меня…
Противно до тошноты.
Купер прав: я не заслуживаю благосклонности Себастьяна. Не заслуживаю его, и точка. Мне настолько страшно дать ему то, чего он так хочет и чего, говоря откровенно, на самом деле хочется мне, что в итоге я буквально сделала его своим заложником, притворяясь, будто компромисс в виде секса по дружбе — это идеальное решение. Возможно, поначалу я действительно верила в это, но теперь понимаю Себастьяна намного лучше. Удерживая его, я проявляла жестокость и эгоизм — благодаря чертовой откровенности Купера это теперь для меня очевидно.
Я безжизненно ковыряю вилкой макароны. Сидящая напротив Пенни молчаливо хмурится.
— Я не понимаю, почему все ведут себя так странно?! — наконец не выдерживает она. — Думаю, каждый из нас в своей жизни уже видел голую грудь.
— На это мне все равно, — говорю я, изо всех сил пытаясь улыбнуться, но улыбка выходит до ужаса вымученной. — Не переживай из-за меня.
— Тогда, может, что-то случилось? — не сдается Пенни. Она сжимает ладонь Купера. — Милый?
— Да все в порядке, — быстро отвечает Себастьян. — Расскажите лучше, как съездили.
— Да, — поддерживаю его я. — Вы ведь были на Гранд-Каньоне, да? Видела вашу фотку на краю скалы — очень красиво.
— Нас снял один милый старичок. Он рассказал, что раньше любил приезжать туда со своей женой, — оживляется Пенни. — Помнишь, Купер?
— Да, — откликается он. — Судя по его словам, они были невероятно преданы друг другу.
Он бросает на меня быстрый пристальный взгляд. Я залпом опустошаю свой бокал вина, даже не сделав пробного глотка. Нужно спросить еще что-нибудь, как-то поддержать разговор, но на ум не приходит ни слова — все мои мысли сосредоточены на Себастьяне. Его нога под столом касается моей, и я чувствую тепло, исходящее от его тела. Мне невыносимо хочется взять его за руку и переплести наши пальцы. Электрический разряд, всякий раз пробегающий по моему позвоночнику, когда мы рядом, невозможно игнорировать, даже несмотря на напряжение в комнате, железным обручем сжимающее мое сердце.
Как же просто все было до тех пор, пока Купер и Пенни не вернулись из поездки… Я почувствовала себя девушкой Себастьяна, не будучи девушкой Себастьяна. Это неправильно. Нужно выбрать: либо все, либо ничего.
— Это было так мило, — говорит Пенни. — И сам Гранд-Каньон — потрясающее место. Отдыхать там с семьей намного лучше, чем во Внешних отмелях.
— Я бы хотел как-нибудь съездить, — произносит Себастьян. — Держу пари, звезды там великолепные, правда, Мия?
— О да, — отвечаю я. — Чем меньше световое загрязнение, тем лучше видно звезды. А еще там находится Обсерватория Лоуэлла — одна из старейших в нашей стране. Всегда хотела там побывать.
Купер откидывается на спинку стула, приобнимая Пенни, и устремляет на меня взгляд, от которого я едва не начинаю беспокойно ерзать.
— Просто интересно, Мия, — говорит он, растягивая слова, — сколько еще ты будешь морочить ему голову?
На секунду в комнате воцаряется абсолютная тишина. Пенни удивленно таращится на своего парня, Себастьян крепче сжимает вилку. От волнения у меня пересыхают губы; я судорожно пытаюсь сглотнуть, но лишь чувствую, будто вот-вот задохнусь.
— Купер, — наконец произносит Себастьян вибрирующим от переполняющей его энергии голосом, — хватит.
— Постойте, вы о чем? — спрашивает Пенни.
Купер пронизывает меня взглядом, но я не опускаю глаз.
— Так ты знал, что я все слышу?
— Догадался под конец. — Он демонстративно отхлебывает из бокала и ставит его с такой силой, что посуда на столе позвякивает. — И извиняться за то, что просто хочу защитить брата, я не собираюсь.
— Не сдалась мне твоя чертова защита, — раздраженно произносит Себастьян.
— Да ну? — фыркает Купер. — И сколько еще ты собираешься оставаться в этом болоте? Пока ей не надоест?
— Я тебе уже говорил, чтобы ты, черт возьми, молчал насчет…
— Он прав, — обрываю его я, стараясь не замечать, как глаза обжигают слезы. — Не надо, Себастьян, он прав.
Я вскакиваю из-за стола — ножки стула противно скрипят о напольную плитку — и, стиснув зубы, выхожу вон из кухни. Кто-то зовет меня, но в висках у меня так стучит, что голоса я не разбираю. Наверное, это Пенни. Если теперь они с Купером поссорятся, я никогда себе этого не прощу.
Я вылетаю из дома и захлопываю за собой дверь, отрезая себя от остальных. От осознания, что снова сбежала, я ощущаю невыносимую горечь, но в то же время понимаю, что мне это нужно: нужно выдохнуть и немного подумать.
Уже стемнело, в небе над линией горизонта отражаются последние лучи заходящего солнца. При первом же дуновении ветра мои руки покрываются мурашками. Я скрещиваю их на груди и подхожу к дереву, с которого несколько дней назад не могла спуститься Мандаринка, и упираюсь лбом в шершавую кору. Она пахнет сыростью. Я делаю глубокий судорожный вдох, и по моей щеке скатывается слезинка. То утро кажется мне невероятно далеким. Как же мне хотелось тогда поцеловать его, но я устояла. Мне следовало оставаться в стороне, а я поддалась своим желаниям, и теперь все пропало.