62
Мия
Еще никогда в жизни я не была так рада наконец завершить презентацию.
После дискуссии я спускаюсь со сцены на настолько ватных ногах, что даже не уверена, смогу ли дойти до выхода из аудитории. Мне удалось ответить на все вопросы, большинство из которых задал Роберт Мэйер. Готова поклясться, он спросил больше, чем все остальные слушатели вместе взятые. Тем не менее жаркие дебаты, которые спровоцировал мой доклад, — ничто в сравнении с тем, что все это видели мои родные.
Я изо всех сил старалась не смотреть на них, но это давалось мне с большим трудом. Я никак не могла начать игнорировать факт их присутствия и во время выступления чувствовала себя так, будто прямо на меня направлен прожектор.
Я едва успеваю выйти в коридор, как они гурьбой вываливаются вслед за мной, перекрикивая друг друга, точно стая чаек. Папа держит в руках перевязанный черной лентой букет цинний невероятного нежного оттенка. Первой ко мне подлетает Пенни и так крепко стискивает в объятиях, что я едва могу дышать. И я так же крепко стискиваю ее в ответ. Вот бы стоять, уткнувшись лицом в ее волосы, весь день — все что угодно, лишь бы отсрочить то, что произойдет, когда до меня доберется моя семья.
— Вау, — шепчет мне на ухо подруга. — Ты чертов гений, Мия.
Вместо ответа я захожусь не то смехом, не то рыданиями. На смену адреналину приходит смертельная усталость.
— Как… как они узнали? Что тут происходит?
— Мия, — раздается за моей спиной голос матери. — Что ты сотворила со своими волосами?
— По-моему, ей так намного лучше, — говорит бабушка. — Мне длинные волосы вообще не нравятся.
— Бабуля! — возмущенно восклицает Джана.
— Так она выглядит взрослее, — невозмутимо продолжает та. — Тебе очень идет, Мия.
Справившись с новой волной смеха, я наконец отпускаю Пенни.
— Это ты все устроила?
— Нет, — говорит она. — Это все…
Она вдруг обрывает фразу на полуслове и округляет глаза. К нам направляется Роберт Мэйер собственной персоной.
— Я его боюсь, — тихо шепчет подруга.
— Мисс Ди Анджело, — говорит он, протягивая мне руку. — Очень рад наконец-то познакомиться с молодой ученой, о которой так высоко отзывается Беатрис.
Я пожимаю его ладонь.
— Я тоже очень рада знакомству, сэр.
Мистер Мэйер — высокий худощавый мужчина с холодными, точно льдинки, глазами, аккуратно прилизанными волосами и едва уловимым акцентом. Несмотря на то что сейчас июль и на дворе стоит довольно теплый летний день, он одет в брюки-слаксы и свитер. Я от всей души надеюсь, что он не услышал Пенни. Он вовсе не страшный — просто очень серьезный.
Я оглядываюсь: мои родные стоят поодаль, благочестиво отвернувшись, но, что совершенно очевидно, прислушиваясь к каждому нашему слову.
— Как я понял, вас заинтересовала моя международная программа обмена, — говорит он.
— Да, сэр.
— В следующем году я планирую набрать десять человек, — продолжает мистер Мэйер. — Но лишь тех, кто покажется мне достаточно серьезным и проявит подлинный интерес к исследованию, а у вас всего этого, как я вижу, в избытке. Вы отлично подмечаете детали, которые другим могли бы показаться несущественными, — такие люди встречаются очень и очень нечасто.
С кружкой кофе в руке к нам подходит профессор Санторо. Она улыбается.
— Я вижу, вы уже познакомились.
— Да, — говорит Мэйер. — Я как раз говорил мисс Ди Анджело, что она может рассчитывать на место в моей программе. Конечно, если ей это интересно.
Я готова поклясться, что от этих слов мое сердце на секунду перестает биться.
— Вы это серьезно?
— Это очень необычная программа, но вы, думаю, и так уже все знаете. Исследование, которым мы займемся, как раз подходит под вашу сферу научных интересов, так что оно даже поможет вам положить начало вашей диссертации, — говорит он, приподнимая тонкую бровь. — Вы ведь планируете получать степень кандидата наук после окончания обучения, верно?
Я киваю.
— Конечно.
— Замечательно, — говорит он. — Что ж, прошу извинить меня, что помешал вашему разговору с родными. Скоро свяжусь с вами и сообщу детали.
— Пойдемте, я познакомлю вас с Элис Фарли, — произносит профессор Санторо, не переставая улыбаться. — Это одна из моих аспиранток, вы услышите ее доклад чуть позже.
Я молча таращусь на них до тех пор, пока они не исчезают за столом с прохладительными напитками. Пенни уже готовится снова заключить меня в объятия, но ее вдруг опережает Джана.
— Ми-Ми, — говорит она, — мне так жаль, что я была груба с тобой.
— О, — произношу я, — это…
— Это было ужасно некрасиво с моей стороны, — перебивает она, обхватывая мое лицо ладонями. В ее больших карих глазах стоят слезы. — Не знаю, как я могла сказать тебе все те ужасные вещи.
У меня голова идет кругом: сначала выступление, потом Роберт Мэйер и теперь это… Просто идеальный момент.
Почти идеальный.
— Джи-Джи, — говорю я, — не то чтобы я не рада вас здесь видеть, но как вы узнали? Как вы все об этом узнали?
На мгновение задержав руку на моей щеке, она делает шаг назад.
— Себастьян.
Его имя, слетевшее с ее губ, вызывает в моем сердце мучительную боль.
— Что?
— Он звонил нам, — поясняет мама, обнимая меня. — Сколько примерно раз, милый?
— Не меньше десяти, — ворчливо произносит папа, целуя меня в макушку. — И еще приезжал поговорить лично.
— Дважды, — с ноткой сухости в голосе уточняет бабушка. — Хороший мальчик, но очень уж настойчивый.
— Энтони никак не мог сегодня приехать, хотя и очень хотел, — говорит мама. — Они с Себастьяном вчера ходили куда-то вместе.
— Я не понимаю, — произношу я. — И что он вам сказал?
— Сказал, что мы обязательно должны послушать твое выступление, — объясняет Джана. — Что, увидев тебя в твоей стихии, мы обязательно поймем, насколько ты талантлива. И он оказался прав: ты была невероятна! Я едва узнавала тебя, пока ты стояла на сцене.
— Словом, он сказал нам правду, — с чувством говорит мама. Я не уверена, что когда-то видела в ее глазах такую любовь, какой они искрятся сейчас. — Показал твою работу и дал понять, как много она для тебя значит. И, милая, прости, что я так долго не хотела к тебе прислушиваться. Мне очень жаль, что я не воспринимала твои стремления всерьез.
Я чувствую себя героиней сказки, вдруг оказавшейся в какой-то чудесной стране, — даже такая версия происходящего звучит правдоподобнее, чем то, что сейчас происходит. Я хочу сказать что-то в ответ, но слова застревают у меня в горле, и я продолжаю молчать.
Себастьян убедил их приехать на мое выступление. Он нашел в себе силы помирить нас, закрыв глаза на личную неприязнь. Он осознал, как много они для меня значат и как сильно я в них нуждаюсь, и организовал эту встречу, несмотря на то что я причинила ему ужасную боль.
Мне становится так тоскливо.
Хоть я его и оттолкнула, он все равно пришел мне на помощь.
Мама убирает волосы с моего лица и, когда по моей щеке скатывается слезинка, ласково вытирает ее. Обручальное кольцо на ее пальце приятно холодит кожу.
— С этой прической ты и правда выглядишь совсем взрослой.
— Мы гордимся тобой, — говорит папа, вручая мне букет цинний. — Мария — наш личный маленький гений. Ну кто бы мог подумать, а?
— Она всегда отличалась от остальных, — соглашается бабушка.
Если это лучший комплимент, который мне суждено от нее услышать, — ну и пускай. Я не могу отвести взгляда от своих родителей. Глаза отца искрятся подлинной гордостью. Мама с любовью гладит меня по волосам, поправляет пиджак. Это не заставит меня забыть долгие годы споров, разногласий и непонимания, но я отваживаюсь надеяться, что сегодня начнется новая, намного более счастливая глава моей жизни. Я всегда высоко их ценила — даже когда наши отношения оставляли желать лучшего. Идея оборвать все связи с семьей кажется мне просто немыслимой, но возможность начать все с чистого листа, без капли лжи значит для меня намного больше, чем я когда-либо смогу выразить словами. Я раскидываю руки и крепко обнимаю родителей.
И все же, несмотря на всю любовь, которую я испытываю сейчас к своим родным, среди них кое-кого не хватает — того, чье появление обрадовало бы меня еще больше.
Он назвал меня своей семьей.
Я малодушно боялась позволить себе такую роскошь, но теперь наконец осознала, кто мы друг для друга на самом деле.
Семья.
— Мне нужно его увидеть, — шепчу я, отстраняясь.
Мама понимает, о чем я говорю, с полуслова.
— Я очень надеялась, что ты это скажешь. Такие мужчины, как он, на дороге не валяются.
Я делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться. Раз уж мы решили быть сегодня предельно откровенными, то мне следует рассказать еще кое о чем.
— Мам, — начинаю я, — во мне ничего не изменилось: ни мое восприятие себя, ни отношение к браку или материнству. И сейчас я прошу тебя меня выслушать. И на этот раз, пожалуйста, постарайся слушать внимательно.
Она, не отрываясь, смотрит мне в глаза.
— Я слушаю.
— Я не знаю, каким будет мое будущее. И все же сейчас я уверена, что в ближайшее время мои взгляды не изменятся. И я хочу… хочу знать, что вам этого достаточно. Без потенциального мужа и детей, а просто… меня одной.
Моя мама — моя замечательная, упрямая, вечно недовольная мама — вдруг издает вздох, подозрительно напоминающий всхлип. Я буквально замираю на месте, перестав даже дышать, но затем она кивает и кладет ладонь на сердце.
— Мне достаточно тебя, Мария. Такой, какая ты есть. — Она достает из сумочки носовой платок и осторожно вытирает им глаза. — И так было всегда, с тех самых пор, как я впервые взяла тебя на руки.
Умолкнув, она сжимает мою руку своими длинными красными, как вино, ногтями. Я чувствую ее любовь, и еще одна слезинка скатывается по моей щеке. Да уж, на стадионе я буду выглядеть просто ужасно.
— Прошу, скажи, что ты прямо сейчас отправишься к этому мальчику, — просит мама.