После секундного размышления шпион приходит к умозаключению: «Вывод один – в неё вплетен какой-то хитрый, искусный шифр, который должен ввести непосвящённого в заблуждение. Те, для кого предназначена карта, знают об этом, а мне данное обстоятельство было неизвестно – до настоящего момента».
Тут шпион выпрямляется во весь рост и добавляет: «Тем не менее я всю свою жизнь занимался разгадыванием шифров. Ничто другое так меня не занимает. Можно сказать, я был рожден, чтобы их распутывать. И вот провидение и случай привели меня сюда с этим важнейшим закодированным посланием в руках!»
Шпион приходит в возбуждение, почти в восторг. Однако затем спрашивает себя: «Не слишком ли категорично я принимаю с самого начала, что карта настоящая, только лишь зашифрованная? Не напрасно ли отметаю заранее другие возможности? Ведь мне на собственном горьком опыте известно, как изворотлив человеческий мозг. Я сам тому живое подтверждение – только благодаря моему хитроумию мне удается оставаться незамеченным посреди сонмища врагов и добывать их секреты. Памятуя об этом, разве справедливо отказывать им в праве на подобное же коварство?»
Тогда он говорит себе: «Хорошо. Хоть разум и инстинкты подсказывают мне, что карта во всех отношениях подлинная, а меня ввело в заблуждение лишь отсутствие ключа к шифру, нужно признать и такую возможность – какая-то информация здесь фальшивая, а какая-то настоящая. Подобное предположение вполне обоснованно. Очевидно, чиновника, у кого я выкрал карту, интересовала лишь истинная её часть. Вооружённый неким изначальным знанием, которым я не обладаю, он следовал только ей, насколько это ему было необходимо для выполнения своих обязанностей. Он заурядный скучный служака, карта и шифр как таковые ему не интересны; ему нужно всего-навсего добраться по ней до своего кабинета. Сама карта и искусно переплетённая с ней ложная часть его не волнуют. Последнюю он просто игнорирует. И неудивительно. Работа чиновника никак не связана с картами, ему так же нет дела до их природы, как мне – до мелких деталей того, чем он занимается. Как и у меня, у чиновника нет времени вникать во всё, что его прямо не касается. И он спокойно пользуется картой, не принимая её близко к сердцу».
Шпиона искренне поражает и даже печалит мысль о том, что кому-то может быть совсем не интересна карта, на которую смотришь каждый день. Какие странные все же существа люди! Чиновник подходит к ней чисто утилитарно, не задаваясь вопросами о её тайнах, тогда как шпиону доподлинно известно, что главное как раз – понять в полной мере, что она собой представляет и что она отображает. Только в этом случае он постигнет остальное и перед ним откроются все секреты здания. Истина столь очевидна, что отсутствие интереса кажется просто непостижимым. Стремление узнать о карте как можно больше для шпиона настолько естественно, необходимо и универсально, что он видит в чиновнике чуть ли не представителя какого-то другого биологического вида, не человека.
«Ну нет, – возражает шпион сам себе. – Это заблуждение. Наверное, разница между нами в наследственности, влиянии окружающей среды или ещё в чём-то подобном. Не будем зацикливаться. Мне прекрасно известно, как странно и непостижимо способны вести себя люди. Даже шпионы, которых легче всего понять, по-разному смотрят на вещи и действуют неодинаково. Мы вообще живем в странном мире… Что я знаю об истории, психологии, музыке, искусстве, литературе? Да, я могу, конечно, поддерживать связный разговор на все эти темы, однако в глубине души сознаю, что совершенно в них не разбираюсь».
Шпион приходит в уныние, однако затем успокаивается. «По счастью, в одном я точно хорош – в своём деле. Никто не может быть экспертом во всём, но уж тут я приложил максимальные усилия, чтобы им стать. На это и уповаю. Именно в ограниченности рамками ремесла лежит истинная глубина моей натуры и то мерило, с которым я подхожу к жизни. Я знаю очень много и об истории, и о психологии шпионства. Я перечитал всю специальную литературу. Я видел портреты знаменитых представителей профессии и часто слушал широко известную оперу о шпионах. Погружённость в одну тему служит твёрдым основанием для позиции, с которой я смотрю на мир. Стоя на ней, я могу видеть вещи под определённым углом».
«Конечно, – напоминает себе шпион, – ни в коем случае нельзя совершать ошибку, сводя всё только к своему ремеслу и его приемам. Разумному человеку следует избегать подобных упрощений. Нет, шпионство – далеко не всё! Однако это ключ ко всему».
Придя к такому выводу, шпион продолжает: «Да, шпионство – далеко не всё, но, по счастью, к данному случаю оно имеет самое прямое отношение. Карты – краеугольный камень нашего дела. Когда я держу одну из них в руках и знаю, что она выпущена правительством, передо мной стоит задача, решение которой – целиком в моей компетентности. А если карта ещё и зашифрована, то она тем более связана с моим ремеслом».
Теперь он готов приступить к анализу. Шпион говорит себе: «Есть три варианта. Первый – карта настоящая и закодирована. В таком случае, призвав на помощь всё свое терпение и способности, я разгадаю код. Второй – карта лишь отчасти истинна и опять же зашифрована. У того, кто незнаком с подобным, это вызвало бы замешательство, но для эксперта и такая трудность вполне преодолима. Как только мне удастся восстановить даже крохотную долю той правды, которая здесь содержится, сразу откроется и всё остальное. Останется ещё ложная часть, которую кто-нибудь другой просто отбросил бы, – только не я. Я поступлю с ней так же, как поступил бы со всей картой, окажись она фальшивой, – что представляет собой третий вариант. Если она целиком поддельная, необходимо определить, какую информацию можно извлечь из этого обстоятельства. Хотя сама идея полностью фальшивой правительственной карты абсурдна, допустим всё же, что дело обстоит именно так. Если точнее, предположим, что она намеренно была создана фальшивой. Тогда возникает вопрос – как рисуют подобные карты?
Насколько мне известно, это далеко не просто. Если составитель работает в самом здании, ходит по его коридорам из кабинета в кабинет, то знает здесь всё, как никто другой. Сможет ли он удержаться от того, чтобы ненамеренно отразить в своем труде часть истины? Разумеется, нет! Полное погружение в окружающую реальность сделает задачу нарисовать целиком вымышленную карту невыполнимой. Я же почти наверняка найду эту случайно допущенную оплошность, и тогда ревностно охраняемые тайны здания немедленно падут.
Однако предположим, что на высшем уровне это всё предусмотрели и подошли к задаче весьма тщательно. Учитывая сложность ситуации, будем, как в суде, толковать малейшие сомнения в их пользу. Они понимают – чтобы карта выполнила своё предназначение, её должен нарисовать умелый картограф, который сможет соблюсти необходимые логические законы её составления. И при этом она должна быть полностью ложной и даже случайно не совпадать с реальностью.
Допустим, для выполнения задачи привлекли гражданского специалиста. Привели сюда – в условиях высочайшей секретности, с завязанными глазами – и велели нарисовать карту воображаемого здания. И он выполнил требуемое. Однако её часть все равно случайно могла оказаться истинной. Нужна проверка правительственного картографа, которому место знакомо. Кому же ещё судить? Он всё сопоставляет и говорит – отлично, карта целиком и полностью фальшивая.
И даже в таком пиковом случае она является не более и не менее как шифром! Её нарисовал квалифицированный гражданский специалист, и она удовлетворяет общим принципам составления карт. Она изображает здание и отвечает правилам картографирования. Её сочли неправдоподобной, однако сделал это тот, кому известно настоящее положение дел и кто мог оценить все детали. Таким образом, якобы ложная карта – просто перевёрнутый или искажённый образ истины, доступной официальному правительственному картографу. Взаимосвязь между реальностью и фальшивкой необходимо определяется его посредническим суждением: он знаком как с правдой, так и с вымыслом, и счёл их совершенно различными. Таким образом, получившаяся карта, будучи логическим искажением истины, вполне может быть названа шифром! А раз шифр подчиняется общепринятым для карт и зданий правилам, то вполне может быть разгадан!
Так анализ трёх возможных вариантов в итоге сводит их к одному – карта настоящая, но зашифрована. Потрясенный своим открытием, шпион восклицает: «Они думали, что смогут обыграть меня на моём же поле! В поисках истины я всю жизнь промышлял притворством и обманом, неизменно понимая, что к чему. В силу своей натуры и опыта я как никто другой знаю, что ложной информации не существует – всё либо правда, либо шифр. Если первое – я просто последую за ней, если второе – я его разгадаю. В конце концов, шифр есть не что иное, как скрытая правда!»
Наш шпион счастлив. Он преодолел невероятные препятствия и не побоялся взглянуть в лицо самой страшной возможности. Награда уже близко.
И вот, любовно держа искусно составленную карту в руках и не отрывая от неё глаз, он приступает к поистине кульминационной задаче своего жизненного пути, для решения которой и целой вечности будет мало. Шпион начинает расшифровывать заведомую фальшивку.
Полковник закончил, и некоторое время они с Джоэнисом стояли молча.
– Жаль беднягу, – проговорил наконец Джоэнис.
– Да, грустный получился рассказ, – кивнул полковник. – Однако в конечном счете такова история всех людей.
– И что ждёт шпиона, если его поймают?
– Он сам выбрал себе наказание – расшифровать карту.
Ничего хуже Джоэнис не мог вообразить.
– И много шпионов вы ловите здесь, в Октагоне? – спросил он.
– До настоящего времени, – сказал полковник, – ни один шпион не смог совладать с нашими наружными мерами безопасности и проникнуть внутрь здания.
Должно быть, полковник уловил тень разочарования на лице Джоэниса, потому что быстро добавил: