Все эти дни Джоэнис и Лам пребывали в сознании, но по-прежнему испытывали сильнейшую слабость. Только спустя несколько месяцев после окончания войны они смогли восстановить силы. И наконец настал день, когда каждый ощутил в себе готовность сыграть свою роль в формировании новой цивилизации.
Как ни печально, Джоэнис и Лам смотрели на свое призвание с разных точек зрения и так и не смогли прийти к полному согласию. Они пытались сохранить дружеские узы, однако с каждым днём это становилось все более затруднительно. Хотя их последователи пытались сглаживать острые углы, многие из них считали, что эти два человека, столь страстно ненавидевшие войну, вполне могли начать её между собой.
И все же этого не случилось, так как влияние Джоэниса на островах южной части Тихого океана – от Нукухивы на западе до Тонга на востоке – было неоспоримым. Тогда Лам со своими последователями загрузил продовольствием несколько каноэ и отплыл на восток, направившись к Фиджи – туда, где идеи Лама вызвали неподдельный интерес. К тому времени и Джоэнис, и Лам уже достигли зрелого возраста и распрощались друг с другом, охваченные великой печалью.
Последние слова Лама, обращенные к Джоэнису, были таковы:
– Что же, старик, как я понимаю, каждый лабух должен знать, когда ему пора лабать. Но, веришь ли, если по правде, то я готов шизануться, видя, как мы с тобой пляшем в разные стороны. Ведь мы с тобой, Джоэнсик, прошли через всё это с самого начала, и мы единственные, кто об этом знает. Поэтому, хотя я и думаю, что ты не прав, бей всю дорогу в одну точку, паря, и время от времени давай о себе знать. Мне будет не хватать тебя, старик, поэтому не перегибай палку.
Джоэнис рассыпался примерно в таких же выражениях. Затем Лам уплыл на Фиджи, где его идеи упали на благодатнейшую почву. Даже в наши дни Фиджи остаются центром ламизма, и фиджийцы говорят не на том диалекте английского языка, основы которого заложил здесь Джоэнис, а предпочитают диалект, на котором говорил Лам. Многие эксперты считают, что это самая чистая и наиболее древняя форма английского языка.
Основную идею философии Лама лучше всего передать его собственными словами – в том виде, в каком они записаны в «Книге Фиджи»:
«Слушай, вся эта история приключилась так, как она приключилась, не почему-то там, а из-за машин.
Стало быть, машины плохие. Они к тому же сделаны из металла.
Так что металл ещё хуже. То есть в металле – всё зло.
Значит, как только мы избавимся от чёртова металла, всюду будет полная лафа».
Это, конечно, только часть учения Лама. Он также выдвинул чёткие теории о пользе интоксикации и экстатической радости («Давайте кайфовать!»); об идеальном поведении («Не будем липнуть друг к другу»); о границах влияния общества на личность («Не давайте обществу ездить на вас»); о пользе хороших манер, терпимости и взаимоуважения («Не следует никого лажать»); о значимости объективно обусловленных ощущений («Я секу в корень, без понта»); о кооперации в рамках общественной структуры («Клёво, когда все лабухи трубят дружно») и множество прочих соображений, охватывающих почти все стороны человеческой жизни. Эти примеры взяты из «Книги Фиджи», где полностью собраны все изречения Лама вкупе с примечаниями.
В те ранние дни Нового Мира фиджийцев больше всего интересовала теория Лама о природе зла: будто бы зло изначально коренится в металлах. Будучи от природы людьми предприимчивыми и склонными к дальним путешествиям, они снарядили большие флотилии и пустились на них в плавания под предводительством Лама, чтобы топить в море металл всюду, где только он отыщется.
Во время этих экспедиций фиджийцы собрали под свои знамёна новых сторонников зажигательного ламистского вероучения. Идея уничтожения металлов облетела все острова Тихого океана; проповедуя её, фиджийцы добирались и до Австралии, и до побережья Америки. Их подвиги увековечены во множестве песен и устных рассказов. Особенно это касается работы, проделанной ими на Филиппинах и, с помощью маори, в Новой Зеландии. Только в конце столетия, через много лет после смерти Лама, фиджийцы завершили сие титаническое предприятие на Гавайях – таким образом, острова Тихого океана простились примерно с девятью десятыми своих запасов металлов.
К тому времени, когда слава фиджийцев достигла апогея, эти свирепые мореплаватели завоевали многие острова из тех, куда они высаживались. Однако малочисленные фиджийцы не смогли долго удерживать под своей властью другие народы. Какое-то время они правили на Бора-Бора, Раиатеа, Хуахине и Оаху, затем фиджийцы были или ассимилированы местным населением, или изгнаны с островов. Словом, большинство фиджийцев наконец в полной мере постигло выражение Лама, гласившее: «Сделал дело – и свали со сцены: главное, не околачивайся где не надо и не будь букой».
Так закончилась фиджийская авантюра.
В отличие от Лама, Джоэнис не оставил нам собрания философских трудов. Он никогда не выражал отрицательного отношения к металлам, напротив, был к ним совершенно равнодушен. Он с недоверием относился к законам, даже к самым удачным, хотя и признавал, что они необходимы. По Джоэнису, закон мог быть хорошим только тогда, когда проистекал из самой природы людей, отправляющих правосудие. Если природа этих людей менялась – а Джоэнис полагал, что сие неизбежно, – менялась и природа законов. А когда это происходило, следовало искать новые законы и новых законодателей.
Джоэнис учил, что люди должны активно стремиться к добродетели, и в то же время признавал, что это крайне трудно. Самая большая трудность, как считал Джоэнис, заключалась в том, что всё в мире, включая людей и их добродетели, постоянно меняется, и человек, взыскующий добра, вынужден, таким образом, расстаться с иллюзией неизменности всего сущего, разобраться в переменах, происходящих в нём самом и в ближних, и сосредоточить свои усилия на беспрестанном поиске островков преходящей стабильности в бурном море жизненных метаморфоз. Этот поиск, указывал Джоэнис, мог оказаться успешным лишь при большом везении – объяснить сей феномен невозможно, но, безусловно, элемент удачи играет очень важную роль.
Джоэнис говорил об этом и о многих других вещах; он всегда придавал особое значение превосходству добродетели над пороками, подчеркивал настоятельную потребность человека в волевом действии и указывал на недостижимость совершенства. Однако некоторые утверждают, что в старости Джоэнис стал проповедовать совершенно иные идеи. К примеру, что мир – это не более чем страшная игрушка, которую злые боги смастерили в виде театра, чтобы ставить для своего развлечения бесконечные пьесы, создавая людей и используя их в качестве действующих лиц и исполнителей. Боги сполна наделили людей сознанием и насытили это сознание добродетелями и идеалами, надеждами и мечтами и всякими прочими качествами и противоречиями. Когда актёры подготовлены таким образом, боги получают колоссальное удовольствие, наблюдая за спектаклем марионеток, разгуливающих с напыщенным видом, преисполненных сознанием собственной значимости и убеждённых в том, что они занимают важное место в миропорядке. Они подозревают, что бессмертны, и даже пытаются доказать это и трудятся в поте лица, чтобы разрешить проблемы, которые поставили перед ними боги. А боги покатываются со смеху, взирая на спектакль, и ничто не может доставить им большего наслаждения, чем вид какой-нибудь марионетки, вдруг вознамерившейся прожить безгрешно и умереть достойно. Боги всегда аплодируют этому и смеются над абсурдностью смерти – единственной вещи, которая сводит к нулю все потуги человека. Но даже и это не самое страшное. Со временем боги устанут от своего театра и от маленьких марионеток-человечков, они уберут их подальше, снесут театрик и обратятся к иным развлечениям. Пройдет ещё немного времени, и даже сами боги не вспомнят, что где-то когда-то существовал такой народец – люди.
Тем не менее ваш издатель считает, что эта концепция нехарактерна для Джоэниса и недостойна его. Мы всегда будем хранить в памяти образ Джоэниса в расцвете сил и лет, когда он шёл к людям с проповедью надежды.
Джоэнис прожил достаточно долго. Он видел смерть старого мира и рождение нового. Сегодня все цивилизации, достойные своего названия, существуют только на островах Тихого океана. Мы все смешанного происхождения, и многие наши предки прибыли из Европы, Америки или Азии. Но по большей части мы полинезийцы, меланезийцы и микронезийцы. Ваш издатель, живущий на острове Гаваики, считает, что современный мир своим процветанием обязан малым размерам наших островов, их многочисленности и удалённости друг от друга. Эти обстоятельства делают совершенно невозможным тотальное завоевание одних островов другими и в то же время позволяют отдельно взятой личности с лёгкостью покинуть свой остров, если он ей чем-либо не нравится. Таковы наши преимущества, которых были лишены обитатели континентов в прошлом.
Конечно, налицо и трудности. Между архипелагами по-прежнему вспыхивают войны, хотя масштаб их несоизмеримо скромнее по сравнению с войнами прежних эпох. Все ещё существуют социальное неравенство, несправедливость, преступления и болезни, но эти несчастья никогда не вырастут до таких размеров, чтобы сокрушить островные сообщества. Жизнь меняется, и перемены зачастую несут не только добро, но и зло, однако в наши дни изменения происходят гораздо медленнее, чем в прошлые лихорадочные времена.
Возможно, неспешность перемен отчасти объясняется великим дефицитом металлов. На наших островах металлов всегда было очень мало, а фиджийцы к тому же уничтожили большую часть того, что было в наличии. Небольшое количество металла все ещё добывают на Филиппинах, но он крайне редко поступает в обращение. Ламистские общины активны, они крадут весь металл, который только удаётся найти, и топят его в море. Многие из нас чувствуют, что эта иррациональная ненависть к металлу – лишь прискорбное наследие прошлого. К сожалению, мы по-прежнему не можем найти ответ на старинный вопрос Лама, который до сих пор звучит едкой насмешкой в устах ламистов.