Что должно свершиться — то сбудется! Даже в простейших
случаях многое зависит от выбора и воли…
Полет Белой совы
Даже в сумерках молодой полярной весны она отчетливо виднелась на фоне высоких лиловых облаков. Странные, необычные для совы движения. Она то взмывала вверх, то почти припадала к заснеженной тундре. Описывала ровные круги и металась зигзагами. При этом не издавала ни единого звука. Бесшумный полет над бесшумной тундрой.
Птица несколько раз устремлялась в сторону моря, но какая-то невидимая преграда не позволяла продолжить этот полет. Словно прозрачная стена отбрасывала назад полярную сову. И она снова беспорядочно махала крыльями, теряя перья, поднимаясь и почти припадая к земле, бросаясь то в одну, то в другую сторону. Белая птица напоминала бабочку, бьющуюся в оконное стекло.
— Никогда не видел, чтобы сова так вела себя, — произнес я и вопросительно взглянул на Николая.
Старик напряженно всматривался в ее полет, но потом все же обернулся ко мне:
— Хаар эбэ биллэ буруо халлаансиигэ…
Тут же, сообразив, что я ничего не понял, перевел с якутского:
— Полярная сова почуяла «дым Млечного Пути»…
Но смысл произнесеного все равно остался мне неясным.
Старик вдруг поднял вверх руку и сделал круговое движение.
— Буруо халлаансиигэ — «дым Млечного Пути» — это такая невидимая завеса. Как исчезает она, как появляется — знают немногие, — пояснил Николай. — Простой человек может увидеть лишь маленькую частицу этой завесы высоко в небе. И зовется она полярным сиянием. Но птицы и звери ощущают ее появление…
О «дыме Млечного Пути» мне уже приходилось слышать на Новосибирских островах. Говорили, что эта завеса незримо отделяет прошлое от настоящего и будущего. Угадай, где находится эта завеса, сумей проникнуть сквозь нее — и окажешься то ли в минувших временах, то ли в не наступивших…
Старику не понравилась моя недоверчивая улыбка, и он опять произнес нечто загадочное. — Лишь эхо наших желаний проходит сквозь «дым Млечного Пути», — Николай снова взглянул на полярную сову. — Быть сегодня сильному небесному свечению. Так всегда происходит, когда зверь или птица учуют «невидимую завесу». А эта, — старик показал на полярную сову, — видно, почуяла свою старость и скорую смерть и теперь хочет улететь в прошлое, где была сильной и молодой. Туда — в другие времена, другие земли…
— Какие земли ты имеешь в виду? Уж не Арктиду ли? Гинерборею? Землю Санникова? — все так же с усмешкой спросил я.
— Может быть, может быть… — недовольно пробормотал в ответ Николай.
Остерегайся шестипалого шамана
Еще на первом курсе студент Дерптского университета Эдуард Васильевич Толль услышал о таинственной Земле Санникова. Услышал и тут же был очарован мечтой о ней.
В университетской библиотеке он отыскивал материалы, связанные с экспедициями в Северном Ледовитом океане, расспрашивал преподавателей, переписывался с Географическим обществом, несколько раз приезжал в Санкт-Петербург покопаться в архивах и встретиться с мореходами, поморами и путешественниками.
В 1881 году, за год до окончания университета, Эдуард Толль познакомился в столице с одним странным человеком, назвавшим себя Егорием, который уверял, что ему удалось добраться до Земли Санникова.
Бывший моряк и охотник, Егорий в 40 —60-х годах добывал моржей в районе Новосибирских островов. Однажды вместе с двумя товарищами он отправился на промысел с острова Котельный. Места эти были для них незнакомые.
Один якутский охотник посоветовал Егорию двигаться строго на север, где в четырех-пяти сутках перехода образовалась огромная полынья.
— Опасайся только шестипалого шамана, — предупредил якут. — Где удачная охота — там и кружит шестипалый. А чего кружит, чего добивается — никто не ведает. Морочит он людям головы, сбивает с пути, заводит туда, откуда нет возврата… Какой ему прок от этого — не знаю…
Богатую морским зверем полынью Егорий и его товарищи отыскали. Но в первый же день приключилась беда: все оказались в воде. Егорию удалось выбраться на лед, а вот его напарники утонули. Помочь им он не смог.
Но и Егорию досталось от «купания» в ледяной воде.
На другой день он уже не мог двигаться. Начался жар, кашель, руки и ноги не слушались, потом — потеря сознания, бред, видения.
Вот тогда и явился к нему шаман с шестью пальцами на каждой руке. Дословно не помнил Егорий, что нашептывал и чем заманивал его тот шаман. Лишь смутно помнил, будто убеждал шестипалый уйти в землю блаженных людей. Где та земля, зачем она Егорию и какая корысть шаману от заманивания — так и осталось неизвестно.
Поднялась вдруг метель, скрылось солнце, и Егорий почувствовал, как часть льдины, где он лежал, откололась. Ветер тут же погнал обломок льдины куда-то дальше на север. А впереди, над водой, в белой метельной круговерти плясал, кувыркался и орал что-то неразборчивое проклятый шаман.
Изредка он замирал и подолгу смотрел с разинутым ртом и выпученными немигающими глазами: не отстал ли Егорий на своей льдине?
Потом шестипалый вдруг исчез, будто провалился то ли в небесную, то ли в океанскую бездну.
Вслед за этим угомонился ветер. Солнце зажгло розовым светом льды, а вокруг Егория появились какие-то странные лики. Вроде бы люди, но созданные из разноцветных туманов. Двигались они медленно и плавно, словно боялись развеяться.
А говорили с больным охотником тихо и по-доброму.
— Кто вы? — испуганно прошептал Егорий.
— Мы — те, кто жил здесь тысячи лет назад. Для нынешних народов нас уже нет, но мы есть… Ты попал к нам случайно, пройдя сквозь завесу «дыма Млечного Пути».
Хоть и не зло отвечали ему, да все же не на шутку оробел Егорий. Стал ссылаться на болезнь и жаловаться на козни шестипалого шамана.
— Знаем, — ответили охотнику. — Не по своей воле, не сам ты выбирал путь. А шестипалый шаман — враг опыта прошлого. Он хочет внести сумятицу, спутать разные времена, прошлое, настоящее, будущее… Мы вернем тебя в твой мир…
Как Егорий снова оказался на острове Котельный, он не помнил. Но сразу почувствовал себя здоровым. Только усталость еще несколько дней давала себя знать, да по ночам, то ли во сне, то ли на самом деле, являлся шестипалый шаман, снова кривлялся, плясал и упрекал: «Зря вернулся, Егорий… Надо было оставаться в том мире…»
В память об учителе
Конечно, рассудительный студент Эдуард Толль не очень-то поверил бывшему охотнику из Заполярья. Но все же подумал, что крупица правды в его истории есть, и эта крупица правды — существование земли за Новосибирскими островами. Тем более что предположение о загадочной земле высказывал известный русский ученый и путешественник Александр Федорович Миддендорф.
Он сыграл большую роль в жизни Толля. Хоть и в разные годы, они заканчивали один и тот же Дерптский университет. Будучи студентом, Эдуард Васильевич внимательно изучал отчеты экспедиций Миддендорфа. А впоследствии маршруты их северных путешествий не раз пересекались, пусть не во времени, но в пространстве.
«Скала представляла собой огромную глыбу кварца, — записывал в 1901 году Толль. — Не подлежит никакому сомнению, что это тот самый глинт, который Миддендорф видел на острове Бэра, что это и есть описанная им глыба…
Пройдя несколько шагов на восток, я увидел в бинокль нечто похожее на остатки избушки. Я поспешил туда и действительно увидел перед собой полуразрушенный домишко… От него остались лишь нижние венцы…
Я сел отдохнуть на бревна, чувствуя себя счастливым оттого, что нашел самые северные следы пребывания Миддендорфа и что, заполнив пробелы, оставшиеся на географической карте, я получил возможность хоть в какой-то мере выразить этим благодарность своему учителю…»
Во время своей последней северной экспедиции Эдуард Толль открыл залив, который в память об учителе назвал фьордом Миддендорфа. Он не только нанес залив на карту, но и красочно описал это событие в своем дневнике:
«С южной стороны на горизонте, на фоне розово-красного неба, резко выделялись волнистые темно-синие контуры гор материка, над их вершинами плыли красноватые и золотистые перистые облака, похожие на колеблемые ветром столбы пламени. На переднем плане сверкали, освещенные пробивающимся сквозь тучи солнцем, узкие бурые полоски тундры, окрашенные местами в светло-фиолетовые тона.
У подножия скалистого мыса, представляющего собой хаотическую груду нагроможденных одна на другую глыб серовато-бурого выветренного гнейса, неподвижным покровом лежал пригнанный ветром лед, а но другую сторону мыса принесенные течением льдины, сталкиваясь, издавали певуче-жалобный звук. Слегка волнующееся огромное море отражало на своей поверхности низко нависшие свинцово-серые облака, которые по мере приближения к бухте становились фиолетовыми. В холодных серо-стальных водах неподвижно стоит на якоре «Заря», солнечный диск медленно исчезает за пламенеющим на горизонте огненным морем — там, где далеко-далеко находится моя родина!»
Снова возвращаясь мыслями к своему учителю, к его подвигу и научным заслугам, Эдуард Толль отмечал в своих записях: «Фьорд, который мы открыли и в котором стоим уже одиннадцать дней, я назвал именем Миддендорфа.
Полагаю, что я имел право это сделать: во-первых, потому что мы определили координаты этого места; во-вторых, потому что изучение окрестностей и фауны фьорда проходит успешно и, следовательно, наименование фьорда вполне обоснованно. Чье же имя более других заслуживает того, чтобы быть увековеченным здесь, если не имя Миддендорфа — первого ученого-исследователя Таймырской земли, авторитетного исследователя Сибири?»
Предостережение Угрю
После окончания университета начались северные странствия Эдуарда Толля. В 1885 году он стал помощником известного ученого и путешественника Александра Андреевича Бунге, который возглавил экспедицию по исследованию Новосибирских островов.
Достигнув северной стороны острова Котельный, в один из ясных дней Толль увидел очертания далеких гор и сразу сделал вывод: это она — легендарная Земля Санникова.
Он хотел немедленно отправиться к своей мечте, даже без помощников, в одиночку. Но в тот год у молодого ученого не было возможности достичь заветного острова. Шло время, а мечта о таинственной земле снова и снова манила его на Север.
В 1893 году Толль опять прибыл на Новосибирские острова. Он подробно расспрашивал бывалых полярников — рыбаков, оленеводов, охотников на медведей, песцов и моржей — о загадочной северной земле.
У него не было сомнений, что Земля Санникова существует. И даже фантастические рассказы Егория, а потом и бывалого «добывальщика мамонтовой кости» Угрю о странных северных людях из прошлого и о шестипалом шамане считал косвенным подтверждением своих убеждений.
Но, когда Эдуард Толль заговорил с охотниками за мамонтовыми бивнями о своем желании организовать экспедицию к Земле Санникова, Угрю туманно и не совсем понятно принялся остерегать его:
— Поздно искать то, что ушло. Поздно искать невозвратное. Поздно искать то, что не сможет стать уроком ныне живущим… Ну, а если не победишь в себе желание «побывать там», можешь никогда не вернуться в свой мир…
Но разве могли остановить одержимого ученого подобные неясные предостережения? Толль выслушал их и поступил по-своему.
Любовь и вдохновение
В «Кронштадтском вестнике» 25 марта 1900 года появилась публикация: «В зале Кронштадтского морского собрания известным исследователем полярных стран Э.В. Толлем была прочитана лекция «О целях Русской полярной экспедиции, снаряженной Академией наук», вызвавшая оживленную дискуссию.
Э.В. Толлем был определен план экспедиции. Продовольственные запасы делались из расчетов на три с половиной года. Предстояло изучить Новосибирские острова и исследовать часть полярной области, где еще не приходилось бывать человеку, а возможно, и открыть не только Землю Санникова, но и другие острова.
В навигацию 1903 г. экспедиция должна пройти Беринговым проливом к Владивостоку в бухту Золотой Рог.
В обсуждении доклада принял участие СО. Макаров, который высоко оценил инициативу и мужество Э.В. Толля. Адмирал сказал, что великие русские моряки прошлого руководствовались девизом «сила не в силе — сила в любви», а любовь и вдохновение были присущи таким отважным мореплавателям, как Прончищев, Челюскин, Ласинус, Харитон и Дмитрий Лаптевы. С их именами связаны великие открытия в труднодоступных районах Русского Севера.
В заключение Макаров отметил: «Направляясь в поиски неведомой Земли Санникова, пусть смелый исследователь Э.В. Толль знает, что моряки ему вполне сочувствуют, глубоко ценят его труды и от души желают полного успеха и благополучия в предстоящей экспедиции».
Раз наступить и умереть!
В 1893 году Толль отмечал в дневнике: «Мой проводник Джегерли, семь раз проводивший лето на о-вах и видевший несколько раз подряд загадочную землю, на вопрос мой «Хочешь ли достигнуть этой далекой цели?» дал мне следующий ответ: «Раз наступить — и умереть!..»
А 21 июня 1900 года Эдуард Толль сделал в своем дневнике восторженную запись: «Экспедиция, которую я так долго готовил, началась!»
Петербургская академия наук поставила перед ним обширную задачу: исследовать все Новосибирские острова, найти и описать Землю Санникова, пройти Северным морским путем в Тихий океан.
На борту экспедиционного судна «Заря» находилось снаряжение, рассчитанное на дальние ледовые переходы, и продовольственные запасы для участников экспедиции примерно на три года.
И все же Толль до конца еще не мог поверить в такую удачу. На страницах дневника он размышлял о том, что явилось счастливым началом его экспедиции к заветной Земле Санникова.
«Было ли оно в 1886 году, когда я видел З.С., или в 1893 г., когда я на Новосибирском о-ве Котельном мечтал о З.С., собирался отдаться своему желанию и достичь этой земли на собачьих упряжках?
Было ли начало после опубликования моего плана в 1896 г. или когда я с судна «Ермак» подал рапорт Великому кн. Константину?..»
Толль понимал, что без поддержки таких корифеев русской науки, как Федор Шмидт, Александр Карпинский, Федор Чернышев, Дмитрий Менделеев, адмирал Степан Макаров и, конечно же, великий князь Константин Константинович, его экспедиция не состоялась бы.
Константин Константинович Романов был единственным из царской фамилии президентом Российской академии наук. Драматург, поэт, переводчик, музыкант, любитель истории, он, по отзывам современников, оказался как нельзя кстати на высоком посту науки.
Благодаря его влиянию в Петербурге был открыт Зоологический музей и новые лаборатории и обсерватории академии наук. Он активно содействовал организации русских научно-исследовательских экспедиций на Шпицберген и в район Новосибирских островов. Сам мечтал о путешествиях к морям и землям студеным. Но эту мечту осуществить не смог.
Пожалуй, жизненное кредо великого князя Константина отражалось в строках его стихотворения:
Но пусть не тем, что знатного я рода, Что царская во мне струится кровь, Родного православного народа Я заслужу доверье и любовь, Но тем, что песни русские, родные Я буду петь немолчно до конца И что во славу матушки России Священный подвиг совершу певца.
Для того, кто не знаком с жизнью великого князя Константина, эти строки могут показаться всего лишь напыщенными фразами. Но он верил в то, что говорил, и всегда выполнял свои обещания.
Не случайно Эдуард Толль, как и многие другие ученые, относились к нему с почтением не только из-за его знатного происхождения. «Меценат, не требующий ничего взамен: ни славы, ни почестей» — так говорили о нем современники.
С великим князем, президентом академии наук у Тол-ля установились доверительные отношения в первые же дни знакомства.
По слухам, Константин даже рекомендовал ученому-путешественнику перед выходом «Зари» в дальний путь побывать у петербургской ясновидящей Марфы, которая считалась лучшей предсказательницей морских бед и катастроф.
Может быть, это был шутливый совет.
Великий князь с улыбкой на грустном лице сказал Толлю:
— Я тоже стыжусь разных суеверий, но все же сходите на Мойку, где за зеленым домом без двора и ворот — флигелек морской предсказательницы Марфы.
За несколько дней до выхода «Зари» в плавание старуха-прорицательница предупредила Толля: «Остерегайся шестипалого шамана и перечитай свои записи, сделанные семь лет назад».
Эдуард Васильевич сразу понял, о каком конкретном случае в его записках идет речь, и очень удивился: откуда старуха знает об этом? Но расспрашивать ее не стал.
Пройдено Карское море
Так начальнику экспедиции Эдуарду Толлю приходилось постоянно сообщать в академию наук о проделанной работе. В одной из телеграмм, отправленной в апреле 1901 года на имя великого князя Константина Константиновича, говорится: «Заря» прошла все Карское море до Таймырского пролива, где 13 сентября барьер несломанного льда и наступление зимы заставили меня — 76 градусов 8 минут — 95 градусов б минут — стать на зимовку на защищенном рейде вблизи гаваней Актинии и Арчера; во время вынужденных состоянием льда остановок по Таймырскому побережью открыто и исследовано несколько бухт и заливов, добыто во время плавания много научного материала по зоологии и гидрологии. Зимняя ночь — прошла благополучно; на магнитно-метеорологической станции производились ежечасные и другие наблюдения. В октябре устроил во фьорде Гафнера депо, куда, как к исходному пункту, отправляюсь на днях с лейтенантом Колчаком для исследования полуострова Челюскина. Другой санной поездкой лейтенанта Матисена в марте месяце исследованы острова, лежащие к северу от места зимовки; лейтенанта Коломейцева отправил к устью Енисея на Дудино с поручением устроить угольные станции. Командиром «Зари» назначил лейтенанта Матисена. Подробности в рапорте. Все члены экспедиции здоровы. Между командой явились после зимней ночи случаи легкого заболевания цингою, все уже здоровы, кроме одного, который еще поправляется; все в добром духе».
Но в долгих полярных экспедициях удача весьма переменчива. Вскоре после этой телеграммы и сам Толль, и многие его товарищи заболели. Да и погода не баловала исследователей.
В конце лета 1901 года неподалеку от Новосибирских островов он писал в дневнике о неблагоприятных густых туманах, таких, что «можно было десять раз пройти мимо Земли Санникова, не заметив ее… Как будто злой полярный волшебник дразнил нас…»
Несмотря на болезнь и усталость, Толль не прерывал научных наблюдений и исследований. Поведение птиц и маршруты их полетов, геологические и гидрографические наблюдения убедили его в существовании островов севернее мыса Челюскин. Через несколько лет его выводы были подтверждены открытием Северной Земли.
«Мне кажется, что к северу от мыса Челюскин должны быть еще острова, — отмечал Толль. — Наклон пластов на мысе Челюскин указывает на север, так что следует предположить существование островов и в этом направлении и, может быть, не в меньшем количестве, чем в шхерах Таймыра».
«В этом далеком мире»
Экспедиционные записи полярного исследователя носили не только научный характер. В них были и мысли о доме, о жене, о близких, лирические воспоминания и размышления о будущем.
«Седьмое апреля 1901 года. Вербное воскресенье.
Сегодня ночью было минус 30 градусов по Цельсию. Тихо и ясно, великолепный зимний день, много света; на солнце уже тает. Вербное воскресенье дома. Ты ждешь известий, кто знает, когда они дойдут до тебя. У детей начались пасхальные каникулы, и они радуются весне. Журчат ручьи, стекая вниз по Домбергу; скоро на улицах начнут ломами сбивать лед, зазвенит железо о булыжную мостовую, и весь город будет гудеть от его ударов, в юности их эхо так часто звучало у меня в ушах, вызывая ощущение приближающейся весны, пробуждая желание вырваться из города на лоно природы, с городских улиц в далекий и широкий мир. Теперь я пребываю в этом далеком мире, у своей цели, но сколько препятствий нужно еще преодолеть, раньше чем будет решена моя задача!»
Роковой остров
В 1902 году, после второй зимовки экспедиции в полярных широтах, когда «Заря» находилась в ледовом плену, Толль с тремя спутниками отправился по льду к острову Беннетта.
Этот опасный переход он задумал еще несколько месяцев назад. С ним отправились астроном Фридрих Зееберг, каюры эвенк Николай Протодьяконов и якут Василий Горохов. На двух собачьих упряжках Толль намеревался пересечь остров Котельный, проехать но берегам Земли Бунге и Фадеевского острова. Затем перебраться но льду через Благовещенский пролив на Новую Землю, а с нее двинуться на остров Баннетта.
С этого острова Эдуард Васильевич хотел совершить переход на легендарную Землю Санникова.
Перед тем как покинуть «Зарю», Толль вручил лейтенанту Федору Матисену инструкцию. На запечатанном пакете он сделал надпись: «Вскрыть в случае гибели экспедиционного судна и возвращения без меня экипажа на материк или в случае моей смерти».
В самой инструкции Матисену предписывалось: «Что касается указаний относительно вашей задачи снять меня с партией с острова Беннета, то напомню только известное вам правило, что всегда следует сохранять за собою свободу действий судна в окружающих его льдах, так как потери свободного движения судна лишает нас возможности исполнить эту задачу. Предел времени, когда вы можете отказаться от дальнейших стараний снять меня с острова Беннета, определяется тем моментом, когда на «Заре» будет израсходован весь запас топлива для машины…»
В случае, если топлива не останется, Эдуард Толль приказывал Матисену добираться до бухты Тикси. Он также требовал, во что бы то ни стало, сберечь все научные материалы экспедиции.
Сам же Эдуард Васильевич при таком раскладе собирался выбраться с острова Беннета на байдарках. Конечно, план рискованный, но другого выхода он не видел.
«Заре» не удалось пробиться сквозь льды к «роковому острову». Так окрестил эту землю друг Толля, старый ламут Джергели.
Экспедиционное судно, согласно инструкции, повернуло в бухту Тикси.
Первым вызвался отправиться на поиски четырех полярников Джергели. Потом академией наук была организована спасательная экспедиция, но Толля и его товарищей не нашли. На острове Беннета были обнаружены лишь научная коллекция, снаряжение и документы пропавших путешественников.
В последней записи Эдуарда Васильевича сообщалось: «Отправляемся сегодня на юг. Провианта имеем на 14–20 дней. Все здоровы…» Кроме того, он вложил в бутылку план острова Беннетта с указанием места расположения стоянки. На карте было написано: «Для тех, кто нас ищет: приветствуем вас с прибытием».
Многие полярные исследователи недоумевали: почему Толль и его спутники покинули остров в полярную ночь?
Известный путешественник и участник экспедиции Толля Никифор Бегичев писал: «Если бы оне вернулись в конце августа, то могли бы добраться на Новую Сибирь, где была для них устроена изба и имелся запас провизии. Но что их побудило итти в это время? Ни один путешественник в такое время года не пошел бы на верную гибель…»
Спустя несколько лет жена Толля Эммелина писала о нем: «Он серьезно относился к жизни, не мог обходиться без работы и был весь без остатка поглощен ею. Для него было жизненной потребностью даже в период величайшего трудового напряжения отдавать себе отчет в своих действиях и мыслях, уяснить себе, откуда и куда ведет жизнь со своими трудными для разрешения задачами. Он верил в будущее народа и в развитие каждого человека в отдельности, невзирая на те существенные преграды, которые стоят на пути человека как покорителя природы.
Его душа принадлежала царству вечных стремлений, и из этого царства он черпал свою нравственную силу».
Записи, дневники, научные выводы, изыскания Эдуарда Толля после его гибели были опубликованы. Целых тридцать два тома составили результаты экспедиций этого полярного исследователя.
Чтобы помочь другим
Туманы, полярные льды, шторма и вьюги скрыли тайну еще одной пропавшей экспедиции.
В одном старом справочнике говорится: «Несмотря на усиленные поиски Санникова Земли морскими и воздушными экспедициями, ее обнаружить не удалось… По мнению некоторых исследователей, Санникова Земля была разрушена морем и исчезла, как исчез ряд других островов, сложенных в значительной мере из ископаемого льда…» Старый Николай был другого мнения и считал, что Эдуард Толль нашел Землю Санникова:
— Он верил в нее и шагнул сквозь завесу «дыма Млечного Пути». Зачем? Может, чтобы помочь другим пройти дорогой познания?
…А полярная сова все продолжала биться о невидимое препятствие.
Вот уж совсем темно стало в тундре. Лишь в вышине зажглось, разлилось по всему небу сияние. И отблеск его заискрился в снегах и на перьях белой птицы…
Правы ли официальные источники? Или прав старый Николай? Добрались ли Эдуард Толль и его товарищи до цели? Не сбил ли их с пути шестипалый шаман? Возможно, точный ответ пока знают лишь полярные льды, вьюги, снега и туманы, да еще белая сова, что силилась прорваться сквозь завесу «дыма Млечного Пути».